— Можно оставить в живых двух и пустить по ложному следу. — сказал Бекас.

— Можно, но не нужно. — сказала она.

Бекас даже удивился, что она что-то ответила ему на это.

Опустив вниз молнию трактор, на своей косухе, она полезла во внутренний карман; стала видна надпись на ее майке — «не влезай — убьёт!»

— Вот! — она протянула Бекасу, то, что показалось ему сначала пластиковым пузырьком, — Это спрей с нервнопаралитическим газом. Не смертельный. Считается, что не смертельный. Достаточно трех секунд воздействия. Держать на вытянутой руке от себя. Вот так. Раз-два-три. Достаточно. Красная кнопка — это предохранитель — снимается в эту сторону. Вот так.

Бекас взял в руки баллончик, повертел его в руке, убрал себе в карман.

— Доверие между нами растет, старший лейтенант. — сказал он, подумав про себя: «А никого ей не жалко».

Она задумалась на секунду, сказала:

— В момент боестолкновения — ориентируемся по обстановке. Но это так — лирика. Все. Есть замечания у тебя? Соображения, дополнения какие?

— Толково задумано. С легендой, с причиной, почему ночью я еду к ним — я подумаю.

— Ну, что вроде бы все? — сказала Валентина, осматривая их стан, сказала — Мне надо спать. Завтра будет не просто.

Она полезла в свой небольшой тридцатилитровый рюкзачок, достала оттуда брезентовый мешочек с красным крестом. Из мешочка достала маленький бумажный конвертик, развернула конвертик — там оказался белый порошок; расправила края конвертика, высыпала содержимое себе в рот, запила водой из фляги.

— От простуды? — поинтересовался Бекас.

— От бессонницы. — сказала она, — Не возражаешь? — она легла на «бундесверовский» коврик Бекаса.

Транквилизатор, который она приняла начал быстро действовать. Она уснула.

Опять Бекасу вспомнилось то кино американское, в котором все танцевали и танцевали без отдыха и он подумал: «Эта лошадка себя когда-нибудь загонит. Кино это еще так называлось по заподлятцки — «Загнанных лошадей пристреливают, не так ли?»

Надо было придумать что-то достоверное и похожее на правду — зачем ночью легионеру из Оскола тащится в Потаповку. Бекас начал придумывать. Придумывалось не очень

«Значит так — едет из Оскола мотоциклист в Потаповку. Ночью. Зачем? Заболевший родственник? Спросят— кто родственник, а я там никого и не знаю. Не годится такое. Запомнил двух из Потаповки, с которыми ходил в Зону. Но как их имена? Только лица и помню. Думай, думай, Бекас!»

Он перебрал в голове еще пару вариантов — ничего его не устроило. Стало как-то даже неловко за то, что он так тупит на ровном месте. Проснется товарищ старший лейтенант Валентина, спросит: «А что там с легендой твоей? Что ответить? Я тупой, я в ваших разведшколах не обучался, так что ли? Думай, думай! Может, к бабе еду своей в Потаповку? К какой, опять же? Не катит! Да и что значит к бабе своей? Ехал ты к бабе, а поедешь мимо. Не-е, не годится. Думай, думай, думай…»

И тут Бекас мысленно хлопнул себя по лбу! «Так я же посыльный к ним от Полковника! Точно! Посыльный со срочным сообщением! Потому и ночью. От Полковника к их главному. А если постовой заартачится, начнет подробностей выспрашивать, так и скажу — „Полковник, по-братски предупреждает: в районе работают „красные“, А подробности только главному“. Вот это годится! Самая достоверная ложь — это правда. Кто так сказал? Может товарищ Сталин? Это я сам сейчас так придумал — самая достоверная ложь — это правда. Нас тут тоже в совхозе, в сельской местности не пальцем делали!»

Бекас, довольный собой, посмотрел на товарища старшего лейтенанта Дроздову, подумал: «Так-то посмотришь — спит себе деваха, как деваха. Но это только если не знать подробностей. Таких, к примеру, что этой ночью деваха на пузе по-пластунски поползет под пулеметом. А так-то да — посмотришь, и ничего такого. Завтра будет не просто— это верно. Нужно заправиться нормально горячей пищей».

Он отошел подальше от спящей Валентины, чтобы не окурить ее дымом. Под самой мачтой ЛЭП стал копать яму для скрытного костра.

Когда всё для костра было готово, он вскипятил на нём воды, в котелке — два раза. Заправил в термосы свежего чая, закрыл их крышкой. Погасил в костре огонь. Проснется старший лейтенант, а все готово к тому, чтобы нормальной еды поесть — только спичку поднести. Горячее будет моментом.

Вечером, пока еще не стемнело, стали готовиться. Начали со снаряжения пустых магазинов для АК47. Распаковали цинк с патронами, достав его из мотоколяски. Бекас заметил, что магазин снаряжает он гораздо быстрее Валентины и специально замедлился, чтобы та не подумала, что он как-то пантуется этим. Закончили тем, что переоделись в форму «Легиона Свободы».

Собрались, выдвинулись по просеке обратно. При свете закатного солнца дорога давалась гораздо легче, чем вчера ночью. Выбрались на дорогу. За двести метров до блокпоста Валентина свернула в лесополосу, идущую вдоль дороги. Забросали ветками «Урал» так, что его совершенно не было видно.

Из мотоколяски Валентина достала гранаты Ф1 и переложила их в свой рюкзачок. Бекас насчитал восемь. Туда же, в рюкзачок, отправились десять магазинов для АК47. Рюкзачок она надела на спину, застегнула плотно нижнюю поясную поддержку и верхнюю нагрудную, затянула туже лямки на плечах, взяла автомат в левую руку. Она протянула Бекасу свой правый кулак, сказала:

— Давай — на удачу!

Бекас сначала не понял этого жеста, но сообразив, тронул ее кулак своим кулаком в ответ.

— На удачу! — сказа он.

Валентина быстрой перебежкой пересекла дорогу.

В три часа после полуночи Бекас двинулся на свою позицию, вооружившись СВД и АК47. Через сто метров движения он пригнулся как можно ниже, замедлился, двигался с постоянными частыми остановками, прислушиваясь. Впереди замаячили контуры блокпоста. Вдруг он услышал, как за его спиной кто-то прошуршал в траве! Он резко обернулся. Шорох повторился. Бекас увидел метрах в четырех от него ежика. Ежик тоже почувствовал, что тут не один и замер. Бекас приложил палец к губам, показал ежику — «тихо!»

Постовых Бекас не видел, но до него уже доносилась их неразборчивая речь. «Двое», — понял Бекас. Он стал двигаться еще медленнее. Уже отчетливо была видна стена из мешков с песком и силуэт одного постового. По его расчётам нужно было сделать еще метров двадцать, чтобы наверняка услышать сигнал, который должна будет подать Валентина. Бекас заметил впереди ракитовый куст. «Вот туда!» Он залег и пополз к кусту.

Дождя не было уже третий день. Хворост на земле уже достаточно подсох, и Бекас убирал перед собой в сторону все даже самые мелкие ветки, которые могли предательски хрустнуть под ним.

Добрался до куста. Голоса были слышны отчетливо.

— Спать охота. — сказал тот которого Бекас не видел.

— Ты бы к вдовушке своей меньше по ночам бегал. Глядишь и спать не хотел бы. — сказал тот, который был у стены с мешками

— И что все, поди, уже знают? — раздался тот же голос из темноты.

— Все не все… Что пустое молотить?! Ты что там ковыряешь?

— Да, вот ложку задумал вырезать.

— И охота же тебе. На кой тебе она?

— Красиво будет. — ответил голос, — Слушай ты табаком богат? Дай пару пачек взаймы!

— Харе, харе! За тобой уже пять. Отдашь когда?

— Как в карты фортанет — так сразу отдам.

— А если не будет тебе фарта? Тогда как?

— Быть такого не может, что б человеку совсем без фарта. Когда-то повезет. Обязательно повезет.

— Ха! Ну, жди, жди. Да не за мой счет. — сказал тот, которого было видно, и развернулся, не желая продолжать; прошагал вдоль стены с мешками, в оба конца.

— Жди, терпи, надейся и верь. Все было, все бывает, все проходит. — с печалью сказал голос из темноты и добавил, не переменив тона, — Ключом от тумбочки тебя крестили.

— Че-е-его еще? — грозно повысил голос видимый постовой.

— Замком на тумбочке своей все скрипишь да скрипишь. Икону Богородицы в тумбочке держишь. Это не грех христианину? Богородицу в темнице держать? Напрасный человек ты, ейбо.