Математичка, подняв бровь, оглядывает переминающуюся с ноги на ногу Вику и бодро констатирует:
– Можешь ведь, когда захочешь, Михайлова!
А когда Лея после урока тормошит ее: «Так ты поняла все-таки?», честно отвечает: «Не-а. Просто всплыли перед глазами твои закорючки. Ты же замучила меня с ними вчера!»
– Ты все запомнила?
– Как рисунок. Не зря я в художку хожу! – хохочет Вика.
Лея предлагает:
– Пошли сегодня ко мне домой уроки делать? А потом к тебе, картины смотреть!
Слегка запыхавшись от быстрого подъема, они поднимаются на пятый этаж. Тесемка коротковата, и Лея наклоняется, чтобы вставить ключ в замочную скважину. Она проворачивает его на два оборота и гостеприимно распахивает дверь.
Войдя на кухню, Вика садится на табуретку у маленького стола, оглядывается:
– У вас так чисто!
Лея включает плиту, и вскоре кухня наполняется ароматом жареной острой капусты.
Она накладывает белый рис в чашки, ставит сковородку на железную подставку, достает хащи.
Вика, покрутив их в руках, спрашивает:
– А вилки нет? Я палочками не умею.
Попробовав кусочек кимчхи, широко открывает рот, машет ладонью, просит холодной воды. Напившись, отставляет кружку, пробует рис:
– Несолено! А масла нет? – и отодвигает тарелку.
Лея растерянно смотрит на нее, потом открывает морозилку и достает пакет. Пельмени ныряют в кипящую воду и дружно всплывают, толкаясь белыми боками. Посолить, помешать, достать шумовкой, положить кусочек сливочного масла.
Вика осторожно подцепляет один вилкой, кладет в рот.
– Вкусно! Только не такие, как у нас.
– Они с кимчхи! – говорит Лея и смеется, глядя на подругу, вновь хватающуюся за кружку с холодной водой.
– А зачем вы ее в пельмени добавляете? Это же русская еда.
Лея пожимает плечами:
– Русская или корейская – какая разница! Вкусно ведь?
Вика согласно кивает головой:
– Очень!
Допив чай из белых кружек, они складывают посуду в раковину. Вика останавливает Лею, надевающую через голову фартук:
– Потом посуду помоешь, до вечера ничего с ней не будет. Пошли картины смотреть!
– А уроки?
– Успеем!
Вечером мама, вернувшись с работы, спросила прибежавшую следом Лею:
– Кто был у нас в гостях? – и пояснила, глядя на удивленное лицо: – В раковине две тарелки, и посуда не помыта.
– Мы с одноклассницей уроки вместе делали. И знаешь, мам, она такие красивые картины рисует, как имприсинисты!
– Импри – кто? А-а-а, твоя подруга – русская!
(*) Стихи Романа Хе.
Цыганка
Она появилась перед Леей внезапно, схватила за руку:
– Девушка, красавица, ай, посеребри ручку! Дай-ка погадаю тебе, да все правду расскажу!
Черная расшитая красными цветами юбка волнуется вокруг босых ног, узорчатая шаль вольно лежит на узких плечах.
Лея вырвала руку, переложила тяжелый портфель, ускорила шаг. Цыганка не отставала, вилась вокруг настырной пчелой, пела медовым голосом:
– Покажи ручку, моя золотая, расскажу тебе, где суженого встретишь да как звать его будут.
Лея замедлила шаг. Про суженого было интересно.
Цыганка подскочила поближе, ухватила руку, развернула ладошку.
– Суженого твоего будут на букву «К» звать. Но, родненькая ты моя, вижу, что предстоят тебе заботы немалые да печаль, да неприятности!
«Контрольная! – пронеслось в голове у Леи. – По алгебре!»
Цыганка, уловив смятение на лице, вскинула тонкую бровь, провела пальцем по ладони, задержалась на стыке прерывистых линий:
– Позолоти ручку, моя хорошая, сниму порчу! Смою, как водой родниковой, будет тебе счастье да любовь, да удача в делах! – ворковала она без умолку.
Словно во сне Лея открыла разбухший от тяжелых учебников портфель, достала из потертого кошелька рубль, выданный утром мамой на школьные обеды.
– Вот.
– Умница ж ты моя, золотая, давай сюда! Ай, я тебе удачу наколдую, а ты сними-ка сережки, умница моя, да сюда, в руку мою положи… Ой!
Вика, держа на отлете набитую книжками сумку, уже примерялась к следующему удару. От пронзительного визга цыганки у Леи зазвенело в ушах: "Ты что ж, паскуда, делаешь! Да я на тебя сейчас порчу наведу, век замуж не выйдешь!"
Вика ахнула, звонко закричала : "Милиция! Милиция! Помогите!"
Крепкий мужчина перебежал дорогу и, грозно двигая лохматыми бровями, схватил цыганку за тонкую руку: «Гражданочка, пройдемте-ка!»
Цыганка проворно отскочила, золотые мониста зазвенели, черные кудри заплясали у лица.
– Ладно, ладно, люди добрые! Я только дорогу спросила, – затараторила она. Развернулась, взметнув пыль пестрыми юбками, и бросилась прочь, только и мелькнули загорелые босые ноги.
Опомнившаяся Лея кинулась за ней:
– Отдайте деньги!
Цыганка, не оглядываясь, крикнула на ходу:
– Нет у меня никаких денег, побойся бога, милая!
Лея в отчаянии смотрела вслед быстро удалявшейся цветастой юбке. Топнула ногой:
– Вот бесстыжая!
Развернулась к Вике:
– Она у меня рубль забрала! Что я маме скажу?
Та пожала плечами:
– Не надо было связываться.
– Вот же гадина! Ненавижу цыган!
Вика поправила светлую челку, взглянула на Лею:
– Цыгане разные бывают.
Лея подняла тяжелый портфель, отряхнула от пыли, отрезала:
– Все они одинаковые – грязные попрошайки! Пошли.
– Как ты можешь так говорить? – Вика вскинула голову, посмотрела на Лею в упор. – Про вас, корейцев, тоже плохо говорят – узкоглазые, пусть едут обратно в Корею… Тебе приятно?
Потрясенная Лея прошептала:
– Узкоглазые? Да как ты можешь…
– А как ты про цыган? Они тоже люди.
– Нет, не люди! Она у меня деньги выманила.
– Не все такие.
– Все! Все! – закричала Лея. – Мерзкие попрошайки! Всех их надо в тюрьму пересажать!
Вика выпрямилась и посмотрела прямо в глаза Леи:
– Мой папа цыган. И бабушка. Их тоже в тюрьму?
Лея оторопело смотрела на нее во все глаза.
– Ты же говорила, у тебя нет папы.
– Дура ты, Лейка…– уходя, обронила через плечо: – Ты мне больше не подруга. А с цыганками на улице не разговаривай, пропадешь.
Вика легко вскинула сумку на плечо и пошла, словно танцуя.
Через неделю Лея вошла в серую пятиэтажку напротив дома, поднялась на последний этаж, постучала в обитую рваным дерматином дверь. Открывшая дверь высокая женщина оглядела Лею и крикнула в глубь квартиры:
– Вичка, это к тебе! Ты Лея? – она приветливо улыбнулась. – Хорошо, что в новой школе у Вики есть подружки. Заходи!
Вика вышла в прихожую, оперлась о дверной проем, кутаясь в цветастую шаль с длинной бахромой.
– Алгебру сделала? – спросила Лея
– Не-а.
– Сейчас покажу, – сказала Лея деловито.
Проходя мимо Вики, тронула шелковистую, расшитую красными цветами ткань: – Красивая какая.
– Бабушкина.
– Старинная?
– Да. И серьги старинные есть. Показать?
– Ага, и на контрольную погадай.
Вика фыркнула, Лея засмеялась следом. Заглянувшая в комнату через полчаса мама Вики изумленно оглядела девчонок, яростно отплясывавших перед зеркалом «цыганочку». В ушах Леи звенели золотые ажурные серьги, Вика, обернув вокруг талии узорчатую шаль, скакала по комнате, разухабисто поводя плечами, маленькая грудь тряслась в такт громкой песне – трата-тата-там-та! Трата-тата-там-та!
Заброшенные учебники скучной стопкой лежали на столе.
Математика
(около 1830 года)
В деревне знали, что стоит Иль Хо оставить одного, то приди ты хоть через час или день, он будет сидеть на том же месте и, не видя белого света, писать и писать длинные строки с закорючками и значками, время от времени вскакивая и делая круг в полном восторге, словно поел сладких плодов ююбы. Увлекательнее любых забав, чудеснее любой игры была для Иль Хо математика. Числа и формулы складывались в его голове в прекраснейшую музыку, безупречная логика вычислений завораживала красотой.
