– Как Плисецкая! – с восторгом глядит на нее Лея.

– Пошли ко мне обедать? – предлагает Вика

Лея задумывается. Мама просила съездить к бабушке во Владимировку, но уроков задали немного, она успеет.

Девочки сворачивают с улицы во двор, входят в подъезд пятиэтажки, поднимаются по лестнице, скользя ладошками по деревянным перилам. Вика снимает с шеи разноцветную тесемку с болтающимся ключом, открывает дверь, обитую потрескавшимся дерматином, и несколько раз щелкает выключателем в темной прихожей.

– Лампочка перегорела! Надо мамке сказать, чтоб поменяла.

Побросав портфели, они идут на тесную кухоньку, где на заляпанной рыжими потеками плите стоит огромная чугунная сковородка.

Вика поднимает тяжелую крышку, радуется:

– Картошечка! Моя самая любимая еда! – включает плиту и, ожесточенно подергав кособокий кухонный ящик, достает нож, режет на клеенке хлеб неровными ломтями и кладет на стол две вилки.

Сковородка фырчит на плите, и Вика, обернув горячую ручку вафельным полотенцем, водружает ее на стол. Солнечно-желтые ломтики картофеля плавают в масле, прозрачный лук почти не виден.

Опустошив половину сковородки, девочки откидываются на спинки стульев.

– Вкусно! У моей мамы так не получается, – признает Лея.

– Дело в сале, – авторитетно объясняет Вика. – Нам бабка присылает с Украины. Мы там жили, пока сюда не приехали.

– Бабка?

– Мамкина мама.

– А, – кивает Лея, – мои дедушка и бабушка живут здесь, на Сахалине. Тоже мамины родители.

– Мамка специально подальше уехала, чтоб не лезли в ее жизнь. Давай чай пить! – Вика ставит на стол две высокие кружки с надписью «Сочи» и коробку конфет «Птичье молоко». Конфеты с коричневой, белой и желтой начинкой редко появляются на полках магазинов, и за ними сразу выстраиваются длинные очереди.

Вика поясняет:

– Мамку пациент отблагодарил, за то, что уколы ставит небольно, – Вика надкусывает конфету. – Ты какие больше любишь?

– Коричневые!

– А я – белые!

Лея берет конфету, откусывает маленький кусочек и, увидев белую начинку, протягивает Вике. В следующей конфете начинка коричневая, и она смакует сладость, облизывая перепачканные шоколадом губы.

Допив чай, Вика тянет Лею в комнату. Достает пухлую папку, развязывает тесемки, вынимает по одному большие листы, раскладывает на полу. Лея склоняется, разглядывает.

Бригантина качается у берега, паруса цвета спелой земляники трепещутся на ветру, светловолосая синеглазая девочка, похожая на Вику, смотрит вдаль. На капитанском мостике парусника виден неясный силуэт стройного юноши. Белые чайки парят вокруг деревянной мачты с толстыми витыми канатами.

Густая зеленая чаща. Длинные сплетенные лианы обвивают огромные стволы деревьев, на ветке растянулась черная пантера. Малахитово-черные глаза смотрят прямо на Лею, стальные мускулы готовы сорвать дикую кошку в прыжок, в узких зрачках плещется таинственная и немного насмешливая улыбка.

Маковое поле окружено пышными зелеными деревьями. Одинокое белое здание стоит поодаль, на пол-листа раскинулось высокое небо с нарисованными крупными мазками облаками. Женщина в соломенной шляпке с синей лентой на тулье и парусиновым зонтиком в руках спускается с пригорка, рядом идет малыш в бело-голубой матроске. Лица идущих скрыты, но Лея отчего-то знает, что женщина улыбается. Теплый ветер колышет маки, пышная юбка волнуется в такт гибким стеблям, увенчанным красными шапочками с угольно-черной серединкой.

Большой луг с незнакомыми нежно-фиолетовыми цветами. Ровные лиловые ряды простираются до самого горизонта, горы, встающие вдали зазубренной пилой, освещены лучами заходящего солнца.

– Что за цветы?

– Лаванда. Растет во Франции, около Ниццы. Нам в художке рассказывали.

Лея медленно переворачивает последний лист.

Незнакомый город. Ряды светло-песочных домов выстроились вдоль широких тротуаров, вымощенных блестящей серой брусчаткой. Балкончики с коваными черными решетками увиты зеленым плющом. На уличных вывесках иностранные буквы. Ажурная металлическая башня устремлена в небо, прорезая воздух стрелой.

– Красиво! Это где?

– Париж. Там жили художники-импрессионисты. Знаешь, они писали картины мазками, как запятые. Нам в художке рассказывали, что когда Клод Моне написал Лондон, то все начали над ним смеяться, потому что он нарисовал красный туман. Но когда люди вышли на улицу, они увидели, что дома из красного кирпича просвечивают сквозь туман, и он и вправду красно-бордовый. Импрессионисты писали то, что видели, а не то, чему их учили, – серый туман или зеленые деревья!

Лея удивленно смотрит на Вику, на вдохновенно сияющие глаза, на вспыхнувшие ярким румянцем щеки. Художники, картины – слова с другой планеты. Дома у Леи никогда не говорили об искусстве.

– Знаешь, Леечка, мне бы только до восьмого класса дотянуть – и в художественное училище! Только мамка против, говорит, что этим на жизнь не заработаешь и что все художники пьяницы. Эх, мне бы троечку по математике, самую-пресамую сла-а-абенькую.

Последнее слово Вика проблеяла по-овечьи, и они засмеялись.

–Давай домашку вместе делать? – предлагает Лея. – По математике немного задали, мы быстро!

У Вики опускаются уголки губ, лицо становится сонным, глаза тускнеют:

– Я в ней ничего не понимаю.

– Так я объясню! – горячится Лея, – Это совсем нетрудно, вот увидишь!

Вика с неохотой достает учебники и тетрадки, со вздохом раскладывает их на письменном столе, оглядывает книжки:

– Как ты только разбираешься в этой нудятине?

– Я в папу, у нас хорошо с математикой. Он рассказывал, что в старину кто-то из его родичей должен был участвовать в главных состязаниях по математике, типа олимпиады, но заболел и умер.

– На Сахалине?

– В Корее.

– Лей, а твое имя – корейское?

– Нет. У корейцев имена из двух слогов. Вот мою бабушку звали Ок Суль. И она хотела назвать меня по-корейски, но папа сказал, что лучше дать русское имя, а то мне придется каждый раз на почте или в химчистке объяснять, как оно пишется. Вообще с корейскими именами только лишняя путаница. Мой папа по паспорту Нэ Сан, но все его зовут Александром Ивановичем.

– Иванович? Почему?

– Не знаю, самое простое русское отчество.

– А ты, значит, будешь Лея Ивановна?

– Наверное, Лея Александровна.

– И кто назвал тебя Леей?

– Мама где-то нашла это имя. Но бабушка продолжала звать меня Ли Ен.

– И сейчас тоже так зовет?

– Она умерла, когда я была совсем маленькой. Давай больше не отвлекаться?

Лея открывает учебник, пробегает глазами условие задачи, и в голове мгновенно вспыхивает решение. Берет ручку:

– Смотри, чтобы найти неизвестное, нужно подставить множитель сюда и…

Через полчаса, отчаявшись, Лея пододвигает тетрадь и приказывает подруге:

– Просто перепиши.

Вика, тряхнув кудрями, быстро строчит длинные формулы, захлопывает толстый учебник:

– Уфф! Пошли гулять!

На уроке математики Вика, подперев рукой щеку, переписывает задание с доски и таращится на смутно знакомые формулы, когда по стеклу сначала по одной, потом чаще начинают барабанить крупные дождевые капли. За окном качаются мокрые тополиные ветки, идеально вырезанные сердечком листья трепещут на ветру.

Неважно – кем

Неважно – чем

Я просто вернусь на эту землю

иль травой желтеющей

иль сосной зеленой

иль птицей певчей

иль бабочкой однодневкой

вернусь, чтобы пить

воздух земной

гнуться под ветром

мокнуть под дождем

и вздрагивать от вешнего грома.(*)

– Михайлова, ау! Опять витаешь в небесах? К доске!

Вика не сразу отводит взгляд от окна, встречается со строгим взглядом

математички, нетерпеливо постукивающей ручкой по столу. Поднимается, бредет по проходу. У доски она уныло рассматривает черную гладь с белеющей вязью закорючек и вдруг, стуча осыпающимся белой крошкой мелом, пишет решение. Закончив, отряхивает руки и вопросительно смотрит на учительницу.