«Наконец-то прибыл Конев с охраной», — подумал Николай Фёдорович и не ошибся. Конев шумно вошёл к нему в комнату. На нём была чёрная кожаная куртка, и походил он на штатского человека, но его выдавала военная фуражка. Высокий, широкоплечий, он с ходу бросил с улыбкой:
— Привет, Николай Фёдорович! А чего такой грустный?
— Всё думаю, возьмёшь ли ты Харьков? — усмехнулся Ватутин.
— Возьму! — громко произнёс Конев. — Я так и заявил Верховному, когда был в Ставке. А он и говорит: «Когда освободите Харьков, сразу же дайте мне знать!» Ничего не скажешь, хитёр наш Иосиф. Но я докажу вождю, что я хозяин своего слова.
Генералы пожали друг другу руки.
— Садись и рассказывай, с чем пожаловал, — добродушно промолвил Ватутин.
Он смотрел на Конева спокойно, но во взгляде его лучистых глаз Иван Степанович уловил едва ощутимый упрёк, словно он был в чём-то виновен перед своим коллегой. Конев отвёл глаза в сторону, потом сказал, что речь пойдёт о предстоящей операции двух фронтов по разгрому белгородско-харьковской группировки немецко-фашистских войск.
— Вот план этой операции, который утвердила Ставка. — Он положил документ на стол. — Прочти, пожалуйста, там и тебя касается.
— У меня недавно был маршал Жуков и подробно рассказал о вашем с ним замысле, — произнёс Ватутин. — План операции подписали кроме тебя ещё Георгий Константинович и твой начальник штаба генерал Захаров, не так ли?
— Верно, — подтвердил Конев. — Тебе в этом документе что-то не нравится?
— Могу ли я критиковать ваш план, если его утвердила Ставка? — усмехнулся Николай Фёдорович. — Хотя в нём есть слабые места.
— Ты, наверное, обиделся, что я прошу Ставку вернуть в Степной фронт танковую армию генерала Ротмистрова, а также другие армии?
— Иван Степанович, я же не красная девица, чтобы на тебя обижаться, — добродушно улыбнулся Ватутин. — Мне известно, что после того, как мне были отданы твои лучшие четыре армии, механизированный и танковый корпуса, ты выступил против «раздёргивания» фронта по частям и предложил Ставке использовать Степной фронт в полном составе для перехода в контрнаступление, но Верховный не согласился с твоим предложением. Был такой грех?
— Был, Николай Фёдорович, но не грех, — сдержанно и твёрдо заявил Конев. — Я и сейчас считаю, что ввод стратегических резервов по частям никогда не способствовал достижению крупных целей. Это своё мнение я выразил в официальном документе на имя маршала Жукова как заместителя Верховного главнокомандующего. — И он пересказал Ватутину то, что писал.
(Вот этот документ, и датирован он 30 июля 1943 года:
«Докладываю: лучшие четыре армии, механизированный и танковый корпуса из Степного фронта переданы Воронежскому фронту. Включённые в состав фронта (имеется в виду Степного. — И. К.) две армии Воронежского фронта в результате июльских боёв имеют малочисленный состав дивизий и большие потери в материальной части артиллерии и оружия. Танков во фронте мало, а в 53-й армии всего 60 танков, в 69-й армии 88 танков, а в 7-й гвардейской армии 30 танков, в 1-м механизированном корпусе 200 танков. Фронт имеет активную задачу.
Прошу распоряжений:
1. Усилить фронт одним танковым корпусом. Полагал бы возможным один танковый корпус взять у Воронежского фронта, в частности 4-й гвардейский танковый корпус или 3-й гвардейский танковый корпус от Кулика.
2. Взамен 47-й армии включить в состав Степного фронта 4-ю гвардейскую армию Кулика или 52-ю армию.
Прошу Вашего решения.
И. Конев. — А. 3.).
Выслушав командующего Степным фронтом, Николай Фёдорович, к удивлению Конева, улыбнулся.
— Всё верно, Иван Степанович, твоя позиция честна и бескорыстна, — одобрил Ватутин. — Окажись я в той ситуации, в которой оказался ты, я бы поступил точно так же. Но я не могу в чём-либо упрекнуть и Верховного, который тебя не поддержал: обстановка на Воронежском фронте требовала быстрых и неординарных решений. — Николай Фёдорович передохнул. — Это война, и тот выиграет победу, кто опередит врага хоть чуть-чуть. И это сделал Верховный. И надо ли нам сейчас ломать копья?
— Я тебе вот что скажу, Николай Фёдорович. Что касается Курской битвы, то неодновременное использование в оборонительном сражении стратегических резервов позволило лишь сорвать наступление врага. Конечно, в той сложной обстановке наша победа бесспорна и велика. Но имевшиеся у нас резервы позволили бы нам достичь больших результатов. — Иван Степанович пристально смотрел в лицо Ватутину, словно хотел что-то прочесть на нём. — По твоим глазам вижу, что со мной ты не согласен, но за то я тебя и ценю, что ты твёрдо стоишь на своей позиции, хотя, на мой взгляд, она ошибочна.
Генерал Ватутин достал папиросы и закурил. Предложил Коневу, но тот отказался.
— Успею ещё наглотаться горького дыма, — усмехнулся он.
Сделав несколько затяжек, Ватутин прошёлся по комнате. А Конев ждал, что он скажет на его последние слова. Наконец Ватутин подал голос, и этот голос слегка разочаровал Конева:
— Когда мне звонил Сталин и мы с ним заговорили о белгородско-харьковской операции, я доложил ему, что танковая армия Ротмистрова здорово выручила наш Воронежский фронт. Танки Ротмистрова совершили почти трёхсоткилометровый марш, чтобы прибыть на заданный рубеж, и с ходу вступили в сражение. Я даже чуточку позавидовал командарму 5-й гвардейской танковой. «Я разделяю ваши чувства, — ответил мне Верховный. — Но кое-кто не согласен с решением Ставки помочь вашему фронту разделаться с прорвавшимися в глубокий тыл немецкими фашистами». Хотя Верховный и не назвал тебя, Иван Степанович, но я понял, что он имел в виду командующего Степным фронтом.
— Возможно, — заметно смутился Конев.
— Разрешите, товарищ командующий? — В дверях стоял начальник штаба фронта генерал Иванов.
— Заходи, Семён Павлович, я только что хотел тебя пригласить. К нам прибыл генерал Конев, чтобы обменяться мнениями о белгородско-харьковской операции. Принеси нам оперативные карты, над которыми мы с тобой работали.
— Я мигом! — коротко бросил Иванов и скрылся за дверью.
Пришёл он минут через пять, положил карты на стол, но, прежде чем сесть, учтиво поздоровался с Коневым. — Как поживает мой коллега генерал Захаров?
— Трудится в поте лица. Штабное дело он любит и готов ночами сидеть над оперативными документами. — Конев пристально смотрел на карту, потом перевёл взгляд на Ватутина. — Я начну с того, что 53-я армия генерала Манагарова с корпусом генерала Соломатина будет наступать вдоль Белгородско-Харьковского шоссе. Она и нанесёт главный удар в направлении Дергачей. — Конев показал это место на карте.
— Если 53-я армия наносит главный удар на Дергачи, — заметил генерал Ватутин, — то она должна выйти на линию Ольшаны—Дергачи. Стало быть, сменит на этой линии армию генерала Жадова?
— Непременно. Ты, Николай Фёдорович, верно добавил, — сказал довольный Конев. — Далее. — Он едва ли не до боли сжал губы, но тут же их разжал. — 7-я гвардейская армия генерала Шумилова будет двигаться из района Пушкарного на Бродок, свой главный удар она нанесёт на Циркуны, а частью сил из района Забировки станет наступать на Муром и далее на Терновое.
— А почему туда? — не понял генерал Иванов.
— Чтобы помочь 57-й армии форсировать реку Северский Донец в районе Рубежного, — пояснил Конев. — По опыту знаю, что при форсировании водного рубежа надо, чтобы кто-то тебя прикрывал.
— А что, 57-ю армию Юго-Западного фронта уже передали Степному фронту? — спросил генерал Иванов.
— Пока нет, но если она останется в составе Юго-Западного фронта, эта задача по-прежнему возлагается на неё. И потом, я не думаю, что Верховный мне откажет.
— А вдруг откажет? — усмехнулся Ватутин. — Ты же знаешь не хуже меня, что Сталин порой весьма крут с нашим братом.
«Намекнул, что в сорок первом, когда наши войска оборонялись под Москвой, Сталин обвинил меня, что плохо командую, и хотел отдать под суд, но меня спас Жуков», — подумал Конев, но Ватутину ничего не сказал.
