— Вы когда летите? — спросил его маршал Жуков.

— Вечером, но прежде позвоню Верховному, возможно, он даст какое-нибудь поручение, — объяснил Антонов.

— Прошу вас передать товарищу Сталину просьбу фронтов об укомплектовании танковых войск танками и подготовленными специалистами, — попросил маршал Жуков. — Причина тут одна — Воронежский и Степной фронты понесли большие потери, а в ходе сражения на Курской дуге восполнить эти потери не удалось.

— Просьба, что называется, адресная, и я, как только приеду в Москву, сразу же доложу о ней Верховному, — заверил маршала Антонов.

В штаб вошёл адъютант генерала Конева и доложил Жукову:

— Товарищ Маршал Советского Союза, стол накрыт! Подал голос командующий фронтом генерал Конев: — На правах хозяина приглашаю всех к столу. Матвей Васильевич, где наши запасы коньяка?

— Пара бутылок есть, — гулко отозвался начальник штаба фронта.

— Тащи их на стол... — Конев прошёл в соседнюю комнату и, приоткрыв двери, спросил оперативного дежурного: — Нет ли чего из Ставки?

— Пока нет, — ответил тот, вытянув руки по швам, как молодой лейтенант.

— В сражениях фронта наступила пауза, — улыбнулся Жуков, кивнув генералу Коневу.

Тот возразил:

— Эта пауза может взорваться в одно мгновение, едва фрицы начнут танковую атаку на наши рубежи.

— А ты что, Иван Степанович, хочешь, чтобы они спросили у тебя разрешения начать сражение? — усмехнулся Георгий Константинович. — Не дождёшься!.. Хорошо уже то, что фрицы не орут «Хайль Гитлер!», когда идут в атаку.

— Наш русский брат отбил у них охоту! — засмеялся Конев.

— Генштаб считает, что Германия на Восточном фронте уже не может провести ни одного большого наступления, — подчеркнул Антонов. — С этим согласен и Верховный. Но силы у врага для активной обороны ещё есть.

Прошло три дня, как улетел генерал армии Антонов, а на четвёртый день маршалу Жукову позвонил Сталин.

— Антонов передал мне вашу просьбу, — сказал он. — Я распорядился направить на Воронежский и Степной фронты танки и пополнение. — Поинтересовавшись ситуацией на этих фронтах, он в жёсткой форме добавил: — Надо сделать всё, чтобы войска достигли Днепра.

Жуков, однако, возразил: войска фронтов ослабли в тяжёлых изнурительных боях под Курском, Белгородом и Харьковом, они понесли ощутимые потери, особенно в танках и другом тяжёлом вооружении.

— Войска нужно подкрепить, если не полностью, то хотя бы частично восполнить их потери, а в один день всё это не сделаешь...

— Вылетайте в Ставку, — прервал маршала Верховный, — тут всё и решим.

«Не по душе Иосифу Виссарионовичу, когда ему возражаешь», — грустно подумал Жуков и положил трубку на аппарат, потом вошёл в штаб.

— Что, уезжаете, Георгий Константинович? — спросил у него подошедший командующий фронтом генерал Конев.

— Я бы ещё побыл у вас, Иван Степанович, но вызывает Верховный, — сообщил Жуков. — Кстати, он просил передать вам и генералу армии Ватутину, что отдал распоряжение направить на ваши фронты танки и пополнение.

Конев улыбнулся во всё лицо.

— Так это как раз то, отчего болела все эти дни моя душа! — воскликнул он. — Танки — это то, что лечит меня. Я уверен, что и Ватутин запляшет от такого известия.

— Позвони ему, Иван Степанович. У меня уже нет времени, самолёт на старте, а мне ещё надо ехать на аэродром. — Жуков на прощание подал Коневу руку. — Ни пуха тебе, Ванек, ни пера. — Он улыбнулся краешками губ, а мысленно уже видел себя в Москве, в кабинете вождя. — Я скоро снова сюда приеду, так что не скучайте, коллеги!..

Прилетел Жуков в Москву во второй половине дня и, не заезжая в Генеральный штаб, как часто он делал это, прибыл в Ставку. Его встретил помощник вождя Поскрёбышев, который сообщил, что у товарища Сталина только сейчас закончилось совещание с членами Государственного Комитета Обороны.

— Чему было посвящено совещание? — спросил Георгий Константинович.

— Речь в основном шла о производстве танков и самолётов во втором полугодии сорок третьего года, — сказал Поскрёбышев и совсем тихо добавил: — Кое-кому досталось на орехи... Танки и самолёты всё ещё делают с браком.

— А нарком танковой промышленности генерал Малышев был? — спросил Жуков.

— А как же, он тоже выступал на совещании и говорил о танках, — пояснил Поскрёбышев. — Но из кабинета Хозяина он ещё не вышел.

«Надо мне спросить у него, обсуждался ли в наркомате рапорт генерала Ротмистрова, — подумал Жуков. — Не то сразу после беседы с Верховным улечу на фронт, и нечего мне будет там сказать Ротмистрову. А сказать необходимо, уже пришло время».

Маршал Жуков шагнул в кабинет вождя. Хотел, как всегда, доложить по всей форме о своём прибытии, но Сталин, увидев его, воскликнул:

— А вот и товарищ жуков явился! Проходите и садитесь. Прошу всех членов ГКО задержаться. И наркомам тоже... Послушаем исполняющего обязанности начальника генерального штаба генерала армии Антонова. Он проинформирует нас о ходе наступления на фронтах и направлениях.

Антонов был краток, но точен и свои слова подкреплял показом на оперативной карте тех огненных рубежей, о которых говорил и где предстояли тяжёлые бои. Однако сведения, которые он сообщил, не вызвали оптимизма у тех, кто был на совещании.

— Гитлеровское командование предпринимает немало усилий к тому, чтобы остановить наступление войск Калининского, Западного, Брянского и Юго-Западного фронтов, — подчеркнул Антонов. — Оборона противника на линии река Нарва—Псков—Витебск — река Днепр — река Молочная сильно укреплена, и не зря немцы назвали её «восточным валом». — Передохнув, Антонов продолжал: — Теперь коротко коснусь наступательной операции Западного фронта и левого крыла Калининского. Перед этим совещанием я говорил по ВЧ с обоими командующими. И что же они сообщают? У наших войск здесь немалые трудности, придётся продвигаться по лесам и болотам, форсировать реки. И всё время под огнём противника. Из района Брянска немцы перебрасывают сюда свои войска, поэтому их сопротивление возрастает.

— А как обстоят дела на Юго-Западном фронте? — спросил Молотов.

Антонов поднял глаза и увидел Вячеслава Михайловича. Тот пристально смотрел на него, ожидая, что он скажет. Алексей Иннокентьевич перевёл дыхание.

— Порадовать вас, товарищи, не могу. — Он подошёл к карте. — Юго-Западный фронт начал наступление, но успеха не имел. А вот в районе левого крыла фронта хорошо сражается 3-я гвардейская армия генерала Лелюшенко...

В заключение генерал армии Антонов сказал:

— Генштаб считает, что временные трудности, встретившиеся на пути наших войск, в ближайшие дни будут преодолёны. Красная армия наращивает свои усилия, враг ощутит на себе новую силу её ударов. — Он взглянул на вождя. — Товарищ Сталин, я умышленно остановился на тех трудностях, которые встречают наши войска, продвигаясь с боями. Но Генеральный штаб принимает все меры к тому, чтобы, как говорится, на одном дыхании наступать, гнать врага с нашей земли.

Когда Антонов умолк, Сталин коротко изложил суть дальнейших усилий Ставки. Он заявил:

— Надо принять все меры к быстрейшему захвату Днепра и реки Молочной, чтобы не дать врагу превратить Донбасс и Левобережную Украину в пустынный район.

«Это было правильное требование, — отмечал в своих мемуарах маршал Жуков, — так как гитлеровцы, отступая, в звериной злобе предавали всё ценное огню и разрушениям. Они взрывали фабрики, заводы, превращали в руины города и сёла, уничтожали электростанции, доменные и мартеновские печи, жгли школы, больницы. Гибли тысячи детей, женщин, стариков».

— Кажется, что-то хочет сказать нам товарищ Жуков? — Сталин пощипал усы, взял со стола свою трубку и начал набивать её табаком.

— Когда у нас на фронте был генерал армии Антонов, который доводил до нас ваши указания, товарищ Сталин, я высказал ему некоторые соображения насчёт фронтально-лобовых атак, а точнее, ударов. Надеюсь, Антонов вам доложил?

— А что ещё вы можете сказать? — спросил Сталин, закурив трубку.