— Отпуск? — спросил его капитан в очках.
Он смотрел на старшину пристально, словно в чём-то подозревал его. От пытливого взгляда старшине стало как-то не по себе.
— Никак нет, — вздохнул он. — Привёз жене своего бывшего командира его вещи.
— Убит?
— Оно самое...
Дом, в котором жила жена капитана Кольцова, находился на окраине города, и Шпаку пришлось брать такси. Он подошёл к стоянке машин. — Куда тебе, старшина? — спросил его шофёр в кожаной кепке. Он открыл дверцу машины и вышел. — Закурить есть?
— Найдётся. — Шпак достал из вещмешка пачку немецких сигарет и протянул её шофёру. — Бери... Звать-то тебя как?
— Гришкой. А тебя?
— Василий Иванович...
— Гляди, так Чапая звали, — усмехнулся Гришка. Он закурил, жадно глотая дым. — Немчура проклятая, а сигареты делает хорошие. Так куда тебя отвезти?
— Улица Речная, дом десять. Там живёт жена моего бывшего командира. Вот везу ей вещи мужа...
— А что с ним? — спросил Гришка.
— Погиб на фронте...
— Да, тяжкая тебе выпала миссия, друг сердечный. — Он загасил окурок.
Только сейчас Шпак заметил, что у водителя на левой руке нет двух пальцев.
— На фронте тебя шарахнуло? — спросил Шпак, кивнув на руку.
— В сорок первом под Ригой, — грустно промолвил Гришка. — Немецкая мина влетела в окоп, где мы сидели. Троих убило наповал, а меня ранило. Тогда чертовски силён был германец, чуть ли не маршем его танки подошли к Москве. А сейчас он испустил дух и не так силён, каким был. — Он протянул старшине сигареты. — Возьми, браток, тебе они нужнее.
— Не надо, Гриша, у меня есть. А ты кури, дружище.
— Ну что, поехали?..
До дома добрались быстро. Когда машина бежала вдоль берега Волги, ветер нагонял небольшие волны. Глядя на воду, Шпак невольно вспомнил Сталинград и тот памятный день, когда судно, на котором артиллеристы переправлялись на другой берег, атаковали «юнкерсы». От взрыва бомбы оно стало тонуть, и бойцы оказались в воде.
— Я спас своего командира, который не умел плавать, — сказал Шпак. — И вот теперь, в августе сорок третьего, санитарная машина, в которой везли раненых, тоже разбомбил «юнкере». Погибли все, в том числе и мой командир Кольцов. Вот какая судьба ему выпала...
— Не позавидуешь... — изрёк Гришка.
Машина часто прыгала на ухабах, и водителю приходилось крепко держать руль. Наконец такси свернуло с дороги и остановилось на обочине. Чуть в сторонке стоял дом номер десять.
— Видишь, Василий Иванович? — спросил Гришка.
— У меня уже и сердечко запрыгало, — улыбнулся Шпак. Он расплатился с шофёром. — Спасибо, Гришка, дай Бог тебе здоровья!
Шпак подхватил вещмешок и зашагал к дому. У калитки появилась женщина, она смотрела в его сторону. Старшина подошёл ближе, поздоровался:
— Добрый день, хозяюшка!
Она мягко улыбнулась ему, зачем-то шевельнула золотую серёжку в правом ухе.
— Добрый... Издалека приехали? — спросила она, шевеля широкими, густо заросшими бровями.
— С фронта. — Шпак кашлянул в кулак. — Скажите, в этом доме проживает Галина Кольцова? Жена капитана Кольцова, — добавил он для большей убедительности.
— Была женой, а теперь вдова. Муж-то её погиб на войне, да и сама чуть не померла, когда получила похоронку. — Всё это женщина сказала неторопливо, но в её голосе Шпак уловил сожаление и понял, что ей жаль Галину. — Она снимает у меня комнатушку.
— Стало быть, вы хозяйка дома? — усмехнулся Шпак.
— Она сама. — Полные губы женщины изогнулись в улыбке.
— Пригласите сюда, пожалуйста, Галину, — попросил Шпак.
Хозяйка поправила поседевшую копну волос и скрепила их гребешком. Теперь Шпак хорошо разглядел её. На вид ей было лет шестьдесят, хотя на лице было не так много морщин. Она была чем-то похожа на медсестру Марию, только выглядела гораздо старше её. Волосы на голове густые, правда, в них немало седины, а у Маши в волосах ни одной белой нити.
— А зачем её звать? — наконец заговорила хозяйка слегка скрипучим голосом. — Вы можете к ней пройти. Уже третий день, как Галя вернулась из больницы.
— Что случилось? — забеспокоился старшина.
— Когда ей принесли похоронку и она её прочла, то ей сделалось плохо и она потеряла сознание. Упала во дворе и ушиблась. А утром её увезла «скорая помощь».
— А как же ребёнок?
— Взяла с собой, так как всё ещё кормит его грудью. — Хозяйка помолчала, потом снова заговорила: — Война идёт кровавая, когда уже кончится? Сколько людей погибло — и не счесть, а сколько ещё погибнет! — Она тяжело вздохнула. — Война и меня своим чёрным крылом задела.
Шпак удивился: хозяйка далеко не молодая, неужели была на фронте? Он задал ей свой вопрос.
— Не о себе я... — Она отчего-то покраснела. — Мужа моего Гаврилу ранило. Лежит он в Саратове в госпитале. Я к нему ездила, хотела забрать, но врачи отказали, говорят, ему ещё надо лечиться.
— А куда ранило вашего мужа? — спросил Шпак.
— Сразу в обе ноги, — промолвила хозяйка, и по тону её голоса старшина понял, что хотя прошло немало времени с тех пор, как мужа ранило, она всё ещё переживает это. — Левую ногу Гавриле почти вылечили, а вот правую отрезали: начала развиваться гангрена. Он ещё молодчина, мой Гаврила, — усмехнулась хозяйка. — Раненный, он почти сутки лежал в окопе, пока его не нашли санитары, и остался живой. Теперь вот ходит на костылях. — Она спохватилась. — Что-то я заболталась, вы уж извините. Пойдёмте со мной, я вас провожу.
Они вошли в комнату, где располагалась хозяйка. Она кивнула на дверь, что чернела у окна.
— Там она живёт, только тихо постучите: малыш, наверно, спит и вы можете его разбудить. А я пойду в сарай, дам курам зерна и выпущу их в огород.
Шпак постучал и сразу услышал тихий голос:
— Входите!
Он слегка толкнул дверь плечом и вошёл в комнату. На диване лежала молодая женщина. Она сразу поднялась, поправила каштановые волосы. У неё были чёрные, как ночь, глаза и тонкие брови.
— Извините, я думала, что стучала в дверь соседка, и потому не встала, — сказала она и отчего-то покраснела. — Проходите, пожалуйста, и садитесь. А вы случайно адресом не ошиблись?
— Нет, не ошибся, Галя — так, кажется, вас зовут?
Она удивлённо вскинула брови.
— Откуда вы знаете моё имя?
— Ваш муж Кольцов Пётр — мой боевой командир, — сообщил Шпак, заметно волнуясь. У него резко дёрнулись брови и тут же замерли. — Сначала мы вместе с ним воевали под Москвой, потом нас, артиллеристов, перебросили оборонять Сталинград, а сейчас сражаемся на Курской дуге.
— Вас не Васей ли зовут? — спросила Галя.
— Василием Ивановичем. А что?
— Я знаю вас, — улыбнулась Галя. — Муж писал мне, что есть у него в боевом расчёте боевой и преданный друг Вася. Это, значит, вы?
Старшина смутился и покраснел.
— Вот уж не ожидал, что Кольцов написал вам обо мне. — Он вздохнул. — Пётр был у нас командиром батареи, и в боях мы из своих пушек громили немецкие танки.
— Наверно, это очень опасное дело?
— Если страх в бою тебя одолел, стало быть, опасно, а если ты задушил его в себе, то герой, — объяснил Шпак. — Пётр Кольцов как раз и был таким героем. Я помню, как под Сталинградом на нашу батарею прорвались вражеские танки, а тут как назло кончились снаряды. Что делать? Тогда Кольцов дал нам команду бить по танкам бутылками с зажигательной смесью. И ни один немецкий танк не прошёл через нашу батарею. Мы в то время подожгли 19 танков. За героизм командующий фронтом присвоил Петру воинское звание «капитан» досрочно. — Шпак передохнул. Он видел, с каким интересом Галя слушает его, она вся напряжена, кажется, даже не дышит. — Да, хлебнули мы с Петькой Кольцовым горячего дымка. Позже в бою меня ранило, я лежал в лазарете пару недель и вернулся к своему орудию. А вот Кольцову не повезло...
— Как он погиб, вы знаете? — спросила Галя, то и дело поглядывая на люльку, в которой спал малыш.
Шпак рассказал ей, как всё случилось. Артиллеристы устанавливали свои орудия на боевом рубеже. Налетели вражеские самолёты и стали бомбить огневую позицию. Осколок от разрыва бомбы ранил Кольцова в тот момент, когда он прыгал в окоп, где укрылся боевой расчёт.
