— Мария... — Она отчего-то покраснела. — А что, боль пропала, если тебя потянуло на такой разговор?
Он, словно не слыша её, произнёс:
— Поцелуй меня, Мария!
— Потом, когда поправишься, — пообещала она.
Санитарная машина прибыла утром, когда вовсю припекало солнце. Оно висело над лесом, и его лучи пробивались в окна санчасти, играли на белых стенах. Медсестра Мария вышла во двор. В это время из машины вылез водитель, молодой боец с карими смеющимися глазами. Увидев у порога медсестру, он натужно спросил:
— Ну, где твои раненые, сестрица? Сколько их?
— Пятеро... — Мария подошла к нему ближе. — Долго придётся ехать?
— Часа за три доберёмся, если ничего такого не случится.
Мария насторожилась, сдвинула брови.
— А что может случиться?
— Могут налететь «юнкерсы», а отбиваться от них нечем. — Водитель сделал самокрутку и закурил. — К тому же дорога не ахти какая, там недавно прошли наши танки и всю её исковеркали. Они же в ямы не полезут! Да, а кто будет сопровождать раненых, вы?
— Я, может, им в дороге потребуется какая-нибудь помощь, — ответила Мария.
— Сядешь ко мне в кабину, — сказал водитель. — У меня есть трофейный приёмничек, будешь слушать музыку. А немецкий язык ты знаешь?
Она смутилась.
— Так, кое-какие слова...
Между тем дежурный врач распорядился, и санитары стали носить раненых в кузов. Но прежде они наложили в кузов соломы, чтобы раненые не ощущали тряску, когда полуторка будет ехать по кочкам. Кольцов попросил медсестру, чтобы она позвала старшину Шпака.
— Позвони ему на батарею, он мне очень нужен...
— Он уже сам пришёл вас проводить.
— Да? — Кольцов приподнялся на локтях, но тут же снова лёг. — Зови его...
Мария выглянула в дверь. Шпак стоял у порога и курил.
— Вася, тебя капитан Кольцов кличет...
Шпак загасил папиросу и шагнул в санчасть. В нос ударил запах йода. Он подошёл к койке, на которой лежал Кольцов, сел на стул. В прошлый раз, когда старшина приходил к капитану, лицо у того было светлое, румяное, не то что сейчас — белое, как фронтовая палатка. Под глазами залегли синие круги, и такая в них была грусть, что старшине стало не по себе.
— Ну, как жизнь, Пётр? — усмехнувшись, спросил Шпак, хотя прекрасно видел, что тому очень нездоровится.
— Увозят меня, Василий Иванович, в госпиталь, — выдохнул Кольцов. — Хирурги будут извлекать из лёгкого осколок.
— А может, его не надо трогать? — спросил Шпак. — Под Сталинградом мне встречался майор, у которого ещё в финскую войну в лёгкое попала пуля да и прижилась там. Майор даже шутил: «Пусть живёт, голубка, я ей не мешаю, и она мне не мешает».
Кольцов попытался улыбнуться, но улыбка получилась кривой и какой-то неживой.
— Надо, Василий Иванович, он, как живой, колется, вызывает такую боль, что у меня порой перед глазами туман, а сердце гулко-гулко стучит... — Капитан передохнул. — Так вот увозят меня, и я попросил сестру, чтобы ты пришёл. Понимаешь, мы с тобой долгое время были в одной упряжке. Бои под Москвой, сражение на Волге... Ты не забыл, как бомба «юнкерса» угодила в судно, на котором нас перебрасывали на другой берег? И оно стало тонуть...
— Как можно забыть? — усмехнулся Шпак. — Мы тогда попали в такую заваруху, что вспомнишь, и на душе зябко. А после этого случая прошло уже больше года.
— Я не умел плавать и барахтался в воде, как щенок, — выдавил из себя капитан. — А уцепиться было не за что. Ну, думаю, кончилась моя война. И тогда ты схватил меня левой рукой за шею, прижал к себе, и мы поплыли к берегу...
Подошла медсестра, взглянула на старшину.
— Василий Иванович, у вас осталось пять минут, — требовательно сказала она. — Машина загружена, санитары ждут, чтобы посадить в кузов и Кольцова.
Капитан с трудом приподнялся. Пора прощаться. Он достал из тумбочки бинокль, с которым не расставался на фронте, и протянул его старшине.
— Возьми, пушкарь, это тебе... на память... И подарок за пять уничтоженных тобой фашистских танков в Сталинграде, когда мы обороняли тракторный завод...
Шпак растерянно повёл плечами, не зная, как ему быть: бинокль ведь ценный. А Кольцов продолжал:
— Что тебя смущает, старшина? Если не желаешь принять мой подарок, то пользуйся им — война же ещё не кончилась... А после операции я возвращусь на свою батарею, и ты вернёшь его мне, ладно?
«А если не возвратишься, что мне тогда делать?» — едва не сорвалось с губ старшины.
— В госпитале я не задержусь, Васёк, и мы с тобой ещё будем бить паршивых фрицев. — Кольцов через силу улыбнулся.
Шпак между тем положил бинокль в футляр и сказал:
— Беру его до вашего возвращения, Пётр Сергеевич. — Голос у старшины дрогнул, защемило сердце. Он нагнулся к капитану и поцеловал его в щёку. — Ну, ни пуха вам ни пера!..
Санитары осторожно положили Кольцова на носилки и понесли к машине. Подошёл дежурный врач, проверил, как улеглись раненые в кузове, спросил, есть ли какие-нибудь жалобы, но их не было, была лишь просьба капитана Кольцова:
— Пусть нас сопровождает медсестра Мария...
Врач возразил:
— Мария Ивановна не поедет, она заступила на дежурство, вас будет сопровождать сержант Тихон Серов, а вот и он.
Это был высокий стройный блондин с открытым, добродушным лицом и живыми глазами. В руках у него был автомат.
— Берёте с собой? — спросил его врач.
— А вдруг фашисты совершат нападение на машину, разве мало их шастает по лесам? — спокойно рассудил сержант. — И потом есть приказ командарма: без оружия не ходить!
К ним подошёл водитель. Он был разочарован — медсестра с ним не едет, — но сержанту об этом не сказал, протянул ему руку и резко бросил:
— Валерий. А вас как величать?
— Антон, — назвался сержант. — По профессии пулемётчик.
— Добро, пойдём ко мне в кабину.
Машина дала сигнал и тронулась. Мария стояла во дворе санчасти и провожала её грустным взглядом, пока она не скрылась за густыми зарослями кустарников. Она обернулась и увидела у крыльца санчасти Шпака. Кажется, и он был взволнован оттого, что его боевого друга капитана Кольцова увезли в госпиталь. Мария подошла к нему.
— Вася, у тебя есть время? — спросила она, опалив его жарким взглядом.
— А что?
Мария пригласила его к себе выпить чаю.
— В другой раз, Маша. Командир батареи Кошкин проводит смотр пушек, и мне надо быть.
Она вскинула брови и с отчаянием в голосе промолвила:
— А я-то надеялась, даже воду уже вскипятила... — С минуту помолчала. — Когда будешь, вечером?
— Я тебе позвоню, ладно?..
Командир полка Карпов — смуглолицый, среднего роста — сидел в блиндаже за столом грустный. Час тому назад он вернулся из дивизии, где проходило совещание таких же командиров, как и он, и где обсуждался вопрос, всё ли сделано на огневых рубежах, чтобы не дать врагу прорваться, сдержать его натиск и нанести по нему ответный удар.
— У вас, полковник Карпов, находится противотанковая артиллерия, — говорил настороженным голосом начальник штаба дивизии. — Что меня волнует? С тыла она ничем не прикрыта, и я боюсь, как бы гитлеровские танки не атаковали её. Вот эти слабые места. — И начальник штаба показал их на карте, висевшей на стене.
Слова генерала укололи Карпова словно шилом, но боли он не ощутил. По натуре человек горячий, он хотел было тут же возразить начальнику штаба, но в последний момент сдержался. Чуть наклонив голову, он сделал карандашом пометку в своём блокноте. Неожиданно генерал спросил его:
— Что скажете, Игорь Михайлович? Только говорите конкретно, что предприняли, чтобы фашисты не ударили по батарее с тыла. Они ведь вперёд пускают не пехоту, которую легко уничтожать из автоматов, а танки. А с танками, сами знаете, сражаться нелегко. Говорите, я вас слушаю.
Карпов поднялся с места, кашлянул.
— Да, с тыла мои пушки не защищены, — сказал он голосом твёрдым и уверенным. — Ну а чем их прикрыть? — Он усмехнулся. — Противник вряд ли рискнёт ударить с тыла. В минувшем бою он попытался это сделать, бросив танки на первую батарею капитана Кольцова. И что из этого получилось? Тринадцать фашистских танков горели на поле. Нечто подобное случится и в этот раз, если враг попытается зайти с тыла.
