— Надо покрепче бить фрицев, — ворчливо бросил Ватутин. — Ладно, что у тебя ещё, Иван Михайлович? — Голос у командующего фронтом был спокойный, в нём не чувствовалось растерянности, хотя Чистяков, хорошо знавший Николая Фёдоровича, ожидал, что его донесение вызовет у того протест.
— По нашим данным, — обеспокоенно ответил он, — противник намерен расширить свои атаки на оборонительных рубежах 52-й гвардейской стрелковой дивизии. Я приказал комдиву Некрасову стоять насмерть! А если бойцы дрогнут в бою, с него за это здорово спросят...
— Отдать приказ, Иван Михайлович, сущий пустяк, — прервал Чистякова Ватутин. — Вы помогите ему лучше организовать оборону, не сидеть в окопе и ждать, когда тебя фриц накроет, а действовать. Сейчас важно задержать продвижение врага, — суровым тоном добавил генерал армии. — Приказ «Ни шагу назад!» — это веление Родины, а не моя прихоть. Прошу вас не забывать об этом!
Кажется, упрёк командующего фронтом возымел своё действие. Генерал Чистяков вызвал на связь комдива и высказал ему ряд советов.
— Надо, чтобы каждый боец зубами держался за рубеж, никак нельзя уступать врагу, нужно навязывать ему свою волю и побеждать! — потребовал он.
С утра противник несколько раз атаковал Черкасское, но все его атаки были успешно отражены. В бою у села Черкасское немцы широко применили тяжёлые танки «тигр» и самоходные орудия «фердинанд», но это им не помогло. Под огнём нашей артиллерии они отступили на исходные позиции, оставив на поле боя пять горевших «тигров». А на минных полях фашисты потеряли 25 танков! Одновременно враг атаковал рубежи 71-й стрелковой дивизии полковника Сивакова, оборонявшей район Коровина, но успеха не добился. А когда немцы вновь атаковали войска дивизии полковника Некрасова, генерал Чистяков бросил на врага истребительный противотанковый артиллерийский полк подполковника Костенко. Люди этого полка проявили в бою высокое мужество и отвагу, они уничтожили и подожгли 18 танков, в том числе 10 «тигров».
На следующий день ударные группировки противника, неся от нашего артиллерийского огня большие потери, всё же продвинулись в полосе 6-й гвардейской армии на 6-8 километров. Об этом стало известно начальнику штаба фронта генералу Иванову, а он тут же поставил в известность Ватутина.
— Что-то у генерала Чистякова не ладится оборона, — обронил командующий, на что начальник штаба заметил:
— Фрицы крепко насели на 6-ю армию, и, видимо, Чистяков растерялся.
Анализируя ход боёв, Ватутин потребовал от комдивов «упорной обороной изматывать наступающего противника и не допускать расширения его прорыва в сторону флангов». Он поручил генералу Иванову лично проследить за точным выполнением боевого распоряжения.
— Фланги, Семён Павлович, — это короткий путь к окружению наших войск, — подчеркнул Ватутин. — Ты это знаешь не хуже меня. Их надо тщательно беречь, вовремя пресекать попытки врага прорвать их.
— Истина, товарищ командующий, и возражений не имею, — заметно смутился начальник штаба фронта.
И всё же оборона фронта нет-нет да и заставляла Ватутина задуматься, крепка ли она и нет ли в ней где-либо трещин, и он изыскивал резервы, чтобы укрепить её, особенно в полосе 6-й гвардейской армии. Поэтому ещё утром 5 июля генерал Иванов по его поручению переговорил с командующим 1-й танковой армией генералом Катуковым и командирами 2-го и 5-го гвардейских танковых корпусов о том, что, возможно, они будут использованы 5 и 6 июля с частями 6-й гвардейской армии. Узнав об этом, командарм Чистяков вышел на связь с Ватутиным и заявил:
— Моя армия, товарищ командующий, устала от тяжёлых боёв, да и потери она понесла немалые, и я прошу это учесть. Если танковая армия генерала Катукова окажет нам помощь, фашистам не сдвинуть нас с оборонительных рубежей. Моё слово как коммуниста и командарма равно чести. А для меня уронить честь — значит умереть в сражении.
Ватутин знал Чистякова как волевого и мужественного генерала, и если он о чём-то просит, стало быть, не зря, и ему надо помочь. После короткой паузы Николай Фёдорович устало выдохнул в телефонную трубку:
— Ты, Михалыч, заставил всех тут в штабе фронта поволноваться. Гитлеровцы твои рубежи хорошо поклевали, но не прорвали. Так что оборону оберегай как зеницу ока, ибо теперь в ней вся наша сила. А помощь тебе придёт, обещаю...
— Значит, наше правое дело не пострадает, а это главное, — едва ли не воскликнул генерал Чистяков.
Чуть позже после этого разговора Ватутин позвонил в штаб армии генералу Катукову и распорядился провести некоторую перегруппировку соединений. Его 1-я армия заняла вторую полосу обороны на рубеже Меловое—Яковлево за вторым эшелоном 6-й гвардейской армии. 6-й танковый корпус генерала Гетмана теперь оборонялся на участке Мелово—Раково—Шепелевка, 3-й механизированный корпус генерала Кривошеина — в районе Сырца—Яковлево; 31-й танковый корпус генерала Черниенко выдвигался для обороны рубежей Студенок—Владимировка во второй эшелон. После уточнения обстановки командующий фронтом отдал генералу Катукову строгий приказ пресекать все попытки врага прорваться в направлении на Обоянь.
— Михаил Ефимович, ты знаешь, что я не люблю громких слов, — как бы между прочим заметил Ватутин. — Мне важно прежде всего дело, а уж потом всякая лирика. На будущее учти. Сам ты сражаешься — дай бог каждому, но у тебя целая армия, сумей организовать её на решительный бой.
— Принял к исполнению! — гулко прозвучал в трубке зычный голос командарма 1-й танковой.
К глубокой ночи танковая армия генерала Катукова силами 3-го механизированного и 6-го танкового корпусов заняла оборону на указанном рубеже.
— Что уже конкретно сделано? — приняв сообщение генерала Катукова, спросил начальник штаба фронта генерал Иванов.
Катуков перечислил: на предполагаемых путях движения врага выставлены засады из танков, артиллерийские расчёты установили свои орудия на огневых позициях, бойцы тщательно окопались, танки, огневые средства замаскированы от налёта вражеской авиации...
— Сделано всё, что надо, Михаил Ефимович, — одобрил генерал Иванов. — Но главное — выстоять в обороне. Сможете? — сорвалось с его губ.
Генерал Катуков громко засмеялся в трубку.
— Вы что, сомневаетесь во мне? — резонно спросил он. — Если это так, я разочарован. Впрочем, не стану вас переубеждать, но фашистов бил и буду бить наверняка. У вас есть ко мне ещё вопросы?
«Обиделся», — огорчился генерал Иванов, а вслух сказал:
— Товарищ командарм, вы покажите, на что способны, а оценить ваши дела штаб фронта сумеет.
6 июля на Обонянском направлении разгорелось, как выразился маршал Жуков, «кровопролитнейшее сражение». С обеих сторон одновременно участвовали многие сотни самолётов, танков и самоходных орудий. Но враг не смог опрокинуть оборону наших войск. Танкисты, артиллеристы и отошедшие с переднего края части мужественно отбивали многократные атаки врага. Только за 6 июля немцы потеряли здесь более 200 танков, десятки тысяч солдат и около 100 боевых самолётов. Подтянув резервы и перегруппировав свои силы, немцы на рассвете 7 июля ввели в дело сильную группировку танков. Большую их часть бросили против 6-й гвардейской армии и 1-й танковой армии в направлении Обоянь—Прохоровка, более 200 танков — против 7-й гвардейской армии генерала Шумилова в направлении на Корочу.
Ватутин перекурил во дворе штаба фронта, поспешно вернулся к себе и, не садясь, пытливым взглядом упёрся в оперативную карту, на которой только сейчас начальник штаба генерал Иванов отметил те огневые рубежи 6-й гвардейской армии, где ещё недавно гремел бой.
— Фашисты не на шутку взялись за 6-ю гвардейскую армию, как бы она не дала трещину, — не торопясь и негромко заговорил командующий фронтом, продолжая смотреть на оперативную карту, словно в ней была загадка.
Генерал Иванов пристально взглянул на Ватутина, и ему показалось, что тот чем-то недоволен, даже лицом посерел, хотя каких-либо сомнений не высказывал.
