— Не должен Попов подвести Жукова, ведь это маршал предложил Сталину назначить его командующим Брянским фронтом, — сказал Рокоссовский. — Мне известно, что даже Сталин выговаривал Попову за пьянку...
Рокоссовский подошёл к столу, на котором в ряд стояли телефонные аппараты, снял трубку с одного из них и попросил дежурного связиста соединить его с генералом Пуховым. Николай Павлович был на месте.
— Костин на проводе. Что там у тебя, дружище? — Так, ясно. Значит, пока тишина. Понял тебя, но держи ушки топориком, есть сведения, что враг вот-вот заявит о себе. Если что — сразу звони мне в штаб.
— А кому же ещё звонить? Вы мой начальник, вам и буду доклад делать, — весело отозвался генерал Пухов.
Рокоссовский устало опустился на стул.
— Вы бы позвонили своему коллеге генералу армии Ватутину, узнали, какая там у него обстановка, — подал голос Малинин.
Рокоссовский некоторое время о чём-то думал, потом промолвил:
— Ты прав, Михаил Сергеевич. Надо поговорить со своим соседом, — заторопился он. — Есть у меня дурная привычка: как уткнусь в свои бумаги, так и головы не подниму. Могу часами сидеть над документами, а урвать пару минут на звонок кому-либо у меня почему-то нет времени.
Генерал Малинин, однако, возразил ему:
— А я не считаю это дурной, как вы сказали, привычкой.
— Странно, — неопределённо произнёс Рокоссовский. — Это почему же?
— Когда человек с головой окунается в проблему, он лучше изучит её, — пояснил Малинин. — Это очень важно в работе того же начальника штаба. А отвлечёшься от дела — оно может пострадать. Нет, — он решительно качнул головой, — я бы не желал оказаться в таком положении...
Неожиданно на столе заголосил полевой телефон. Рокоссовский снял трубку и услышал громкий голос генерала армии Ватутина:
— Привет, Костин! Как там у тебя, тихо на передовом рубеже?
— Тихо, но на душе у меня неспокойно, — признался Константин Константинович. — Скорее бы поганые фрицы начали свою игру. Ведь всё равно мы их побьём. Это же не сорок первый год, а сорок третий! Сколько прошло с тех пор? Два года. За это время мы с тобой, коллега, многому научились у врага. И не зря, полагаю, мы стали и чином выше — генералами армии. Так что нам с тобой небо в овчинку не кажется.
— Это уж точно, — засмеялся в трубку Ватутин. — Самому фельдмаршалу Паулюсу хребет сломали. Теперь то же самое надо сделать и с фельдмаршалом Манштейном.
— Этот гитлеровский пёс похитрее Паулюса, так что с ним нам придётся повозиться, — весело отозвался Рокоссовский.
— Выбьем у Манштейна танки, и конец ему/ — гулко откликнулся Ватутин. — Ладно, Костя, ни пуха тебе, ни пера в предстоящих боях.
— Того же и тебе желаю, дружище!..
В напряжённом ожидании проходили дни, но на фронте было «тихо», лишь изредка на передовой Центрального и Воронежского фронтов по ночам в тёмное небо взлетали ракеты, освещая всё окрест, да порой слышалась одиночная стрельба. Во всем этом было что-то настораживающее, казалось, что, едва угаснут ракеты, враг пойдёт в атаку.
Ранее в Генштаб из разных источников поступили сведения о том, что, возможно, 10-12 мая на Орловско-Курском и Белгородско-Харьковском направлениях противник начнёт наступление. Начальник Оперативного управления Генштаба генерал Штеменко доложил об этом маршалу Василевскому, который в то время находился в Москве. Имея указание от Сталина дать предупреждение войскам, как только в этом появится необходимость, Василевский направил телеграмму в адрес командующих Брянским, Центральным, Воронежским и Юго-Западным фронтами. «По некоторым данным, — говорилось в ней, — противник может перейти в наступление 10-12 мая на Орловско-Курском, или на Белгородско-Обоянском направлении, или на обоих направлениях вместе. Ставка Верховного главнокомандования приказывает: к утру 10 мая иметь все войска как первой линии обороны, так и резервов в полной боевой готовности встретить возможный удар врага. Особое внимание уделить готовности нашей авиации, с тем чтобы в случае наступления противника не только отразить удары его авиации, но и с первого же момента его активных действий завоевать господство в воздухе.
Получение подтвердить. О принятых мерах донести». Однако немцы так и не начали боевые действия.
Рокоссовский отнёсся ко всему спокойно, заметив начальнику штаба фронта генералу Малинину:
— Пока фрицы почему-то идти на нас не решились, но нервы у нас крепкие, так что подождём.
А генерал армии Ватутин не на шутку обеспокоился. Если враг перенёс сроки начала боевых действий, значит он не уверен в себе, начинает сомневаться, этим надо непременно воспользоваться и нанести по нему упреждающий удар.
— Я прав, Никита Сергеевич? — спросил Ватутин члена Военного совета Хрущёва.
— Безусловно прав, Николай Фёдорович, — горячо поддержал Ватутина Хрущёв. — Звони сейчас товарищу Сталину, и я уверен, что он даст нам «добро» первыми ударить по врагу. Если не решаешься это сделать, давай я позвоню Верховному? — предложил Никита Сергеевич. Он раскраснелся, словно собирался идти в атаку.
— А что скажет начальник штаба фронта? — Командующий фронтом посмотрел на генерала Иванова в упор.
Тот, однако, не спешил с ответом. В штабе воцарилась мёртвая тишина. Наконец генерал заговорил:
— Против я не выскажусь, товарищ генерал армии, но и не берусь давать вам совет.
— Даже так? — усмехнулся Ватутин. Его лицо посерьёзнело, и было ясно, что ответ начальника штаба его не удовлетворил. — И всё же я доложу Верховному свои соображения...
— И мои тоже, Николай Фёдорович, — добавил Хрущёв.
На переговоры со Ставкой у Ватутина ушло не более пяти минут. Как позже выяснилось, соображения командующего Воронежским фронтом в Москве обсудили. Верховный переговорил на этот счёт с маршалами Жуковым и Василевским, и они высказались против. Не поддержали Ватутина заместитель начальника Генштаба генерал Антонов и Оперативное управление Генштаба.
На другой день утром Сталин позвонил генералу армии Ватутину и, задав ему ряд вопросов по обстановке, произнёс:
— Ваше предложение первыми начать атаку вражеских позиций Ставка отвергла. Так что напряжение с войск не снимать и в любую минуту быть готовыми нанести по фашистам ответный удар. А в том, что враг скоро начнёт атаку, никто из нас не сомневается. Ну а ваш благородный порыв ударить по врагу я одобряю...,
«Видимо, Ставка располагает какими-то данными о противнике, о которых мне знать не дано», — грустно подумал Ватутин. Увидев, как посерел лицом член Военного совета Хрущёв, Николай Фёдорович сказал:
— Товарищ Сталин поблагодарил нас за желание первыми ударить по врагу, но наше предложение не было принято. Но ты, Никита Сергеевич, не переживай. Ставка надёжный фильтр у Верховного, так что не всё она и принять может.
Через две недели, 19 мая 1943 года, штабы фронтов снова получили предупреждение из Генштаба о том, что враг намечает начать наступление в период 19-26 мая. Но подошёл этот срок, а немцы вели себя «тихо-мирно», словно и не готовились к серьёзным, решающим боям.
Командующие фронтами, как говорится, находились на взводе. Они волновались, переживали, как дальше развернутся события, и, пользуясь передышкой, ещё надёжнее укрепляли свою оборону. А маршалы Жуков и Василевский, отмечал генерал Штеменко, почти всё время находились на фронтах и не покидали войска. С утра и до утра, выкраивая лишь немногие часы для тревожного отдыха, они работали с командующими фронтами и армиями, с командирами соединений. Тяжёлый труд представителей Ставки разделяли и генштабисты, составляющие их импровизированные штабы. В то время особенно тщательно отрабатывалось взаимодействие на стыках Воронежского и Юго-Западного, а также Западного и Брянского фронтов...
Неожиданно в Генштаб снова — уже в третий раз! — поступили данные о том, что противник, наконец, готов к активным боевым действиям. Сведения получили правдивые. В районе Воронежа наш истребитель сбил немецкий воздушный самолёт-разведчик. Лётчик выбросился с парашютом, и наши бойцы взяли его в плен. На допросе в штабе Воронежского фронта он заявил, что наступление начнётся в начале июля. Об этом было сообщено в Генштаб глубокой ночью. Генерал Антонов сразу же подготовил текст и представил Верховному третье предупреждение фронтам. «По имеющимся сведениям, — телеграфировал Генштаб, — немцы могут перейти в наступление на нашем фронте в период 3-6 июля. Ставка Верховного главнокомандования приказывает:
