Я возвращаюсь в квартиру и сажусь на подоконник, наклоняясь вперед, чтобы выкурить сигарету. Открыв конверт, нахожу там явное доказательство того, что мама ничего обо мне не знает, и одну из этих банальных открыток, которую можно купить в Clintons[10]: «Моей чудесной дочери». Надпись сделана золотым выпуклым шрифтом, а внутри слащавый сентиментальный стишок. Почерк у мамы такой плохой, что мне едва удается прочитать текст.

Моей малышке, сегодня твой день рождения!!! Я веду тебя на Бостонское Чаепитие в 7, угощаю. Люблю тебя, мама х ПОЖАЛУЙСТА, ПРИХОДИ!!!

В последний раз я видела ее год назад. При очередной неудачной попытке впечатлить меня она предложила встретиться в том дорогом кафе, где кофе и кусочек торта стоят столько же, сколько продукты, которые я покупаю на неделю. Я зашла туда, и все посмотрели на меня так, словно я собиралась их ограбить. Более того, своим видом показывая, что «мы потерялись на пути в Макдоналдс», мама пришла на двадцать минут позже и совершенно не в себе. Я даже не стала говорить с ней, просто вылетела оттуда и пошла прямиком в салон Vodafone, чтобы сменить номер телефона. С тех пор я с ней не разговаривала. Несколько месяцев назад она послала мне монетку за шесть месяцев трезвости[11] и попросила встретиться с ней в парке, но я не пришла. Я почти добралась туда, но потом развернулась и отправилась домой.

Дотянувшись до верхушки шкафа, я достаю коробку от обуви, полную глупого сентиментального хлама, и кладу открытку на самый верх коллекции – других поздравительных открыток от мамы и бабули, писем от парней из детства, старых фотографий меня и Элис с прическами различной степени катастроф, сертификата по плаванию, полученного, когда мне было семь и моя приемная мама отвела меня на занятия, поблекшего полароидного снимка меня новорожденной на руках у мамы, фотографии папы в обычной больничной шапочке и халате, широко улыбающегося из-за ее плеча, – те же большие глаза и выступающие скулы, которые я каждый день вижу в зеркале. Я пытаюсь засунуть коробку на место, но что-то другое заняло его, словно кусочек тетриса, поэтому я ставлю ее на в шкаф вместе с большой коллекцией кроссовок и единственным плюшевым мишкой из детства.

Я усаживаюсь на место, наслаждаясь роскошным праздничным угощением из Wilko. Я, нетипичный клиент «утренних сеансов», и несколько родителей, сидящих рядом со мной, одаривают меня странными взглядами, но я люблю детские фильмы. Наверное, если бы я рассказала об этом психологу, она бы весь день анализировала почему: желание переделать мое детство, жажда определенности и счастливого конца. Но насколько я знаю даже без глубокого копания в своем подсознании, мне просто нравятся яркие цвета и запоминающиеся песни. Сеансы с психологом стали лишь потерей времени. На них меня заставляли ходить в школе, потому что я пропускала занятия, и они считали, что это все из-за нерешенных проблем в моей бывшей приемной семье. Я пыталась дать им понять, что тогда-то все было хорошо, а проблемой стало возвращение к матери, но мне не хотелось говорить об этом, а они меня и не слушали. Я бросила эти встречи после нескольких посещений. Меня пытались убедить вернуться, но я отказалась.

С другой стороны прохода я замечаю маленького мальчика, отсчитывающего кусочки попкорна на подлокотнике. Будучи маленькой, я поступала так же. Меня редко угощали Smarties или шоколадными пирожными, и сначала я проверяла, сколько их у меня, а потом пересчитывала каждый раз, когда съедала одно из них, будто бы так их хватит надольше. Отец мальчика что-то говорит ему и собирает весь попкорн обратно в пакет, скорее всего, выговаривая ему за беспорядок или рассказывая, что тот может заразиться из-за микробов. Словно пойманная птица, мальчик начинает вертеться на стуле, громко протестуя. Папа пытается успокоить его, даже закрыть рот рукой, но это не работает, поэтому он забирает сына, держа его на расстоянии вытянутой руки, словно он очень заразный, и выводит из кинотеатра. Бедный малыш.

Начинается фильм. Это «Тролли». То, что доктор прописал. Яркая страна и сладкий голос Джастина Тимберлейка, в котором можно раствориться. Примерно через десять минут фильма возвращаются отец и мальчик вместе с несколькими раздражающими недоумками, которые не могут прийти на фильм вовремя, несмотря на то, что из-за всех реклам и трейлеров он начинается на полчаса позже назначенного времени. Один из них, что меня бесит, садится на другом конце моего ряда, поэтому мне приходится закрыть упаковку, снять куртку с колен и вжаться в кресло. И все только для того, чтобы человек, не умеющий следить за временем, и сын, который, несомненно, последует по его стопам, могли пройти мимо меня.

Когда мне больше не загораживают обзор, я вижу, что ребенок с попкорном идет по центральному проходу ко мне, и понимаю, что это маленький мальчик с занятий по управлению гневом, а с ним Джейк. Я как можно сильнее вжимаюсь в сиденье, но, кажется, Джейк слишком занят сыном, чтобы заметить меня.

После фильма – в нем шикарная музыка, но слегка озадачивающий посыл: «уродливая» тролль должна измениться, чтобы заполучить парня, – я угощаюсь горячим шоколадом из бара кинотеатра. Все столы пусты, наверное, потому что напитки слишком дорогие, а девушка, которая их готовит, слишком медленная и хмурая, но сегодня мой день рождения, поэтому я не могу просто вернуться домой и ждать, пока не придет время навестить Элис (словно бы горячий шоколад делает мой одинокий поход в кино менее трагичным).

Я выбираю столик и усаживаюсь посередине. Глядя на экран телефона, читаю на «стене» поздравительные сообщения от людей, с которыми почти не вижусь. Могу представить, как они получают уведомление «Сегодня день рождения Эмили Дэвис. Пожелайте ей всего наилучшего!» и, подчиняясь виртуальному чувству вины, выкладывают поздравление.

Внезапно появляется Джейк с подносом сладостей и ставит его на стол поблизости. Я смотрю на телефон, поступая так же нелепо, как те люди, которые считают, что если не смотришь на кого-то, то становишься невидимым. Но краем глаза я замечаю, что он подходит ко мне, поэтому поднимаю взгляд, изображая удивление.

– Так и думал, что это ты, – говорит он. – Что ты здесь делаешь?

– Как ни удивительно, я смотрела фильм.

– Да, прости, глупый вопрос.

В его защиту могу сказать, что это не глупый вопрос, скорее, оборот речи, стереотипное приветствие. Но что-то в Джейке пробуждает мое остроумие.

Элфи поднимает на меня удивленный взгляд.

– Ты дала мне печенье.

– Хорошая память. Да.

– А папочка забрал его у меня, – говорит он, хмурясь.

Я улыбаюсь.

Джейк показывает на стол и пытается говорить искренне:

– Если хочешь, присоединяйся к нам.

Я осознаю, что никто из нас не хочет провести следующие десять минут, пытаясь придумать тему для разговора, а потом предлог уйти.

– Все нормально. Позволю вам насладиться напитками в тишине. Было приятно снова увидеться, Элфи.

– Я могу показать тебе мои фигурки лего! – Элфи говорит так, словно предлагает мне бесплатную поездку на Карибы.

– Ну, в таком случае… – я беру кружку и оставшиеся конфеты и сажусь рядом с Элфи.

Он выставляет на стол фигурки одну за другой. Они лежат в банке от витаминов, и, глядя на потрепанную этикетку, я решаю, что она повсюду путешествует с ним.

– Это Халк, а это Марсианский охотник на людей, это Брейниак.

Я протягиваю руки, и он кладет фигурки мне на ладони.

– Это…

– Человек-паук. Я узнаю его.

Мгновение Элфи смотрит на меня так, что я не понимаю: впечатлился ли он моим знанием или раздражен тем, что я прервала его.

– Откуда ты знаешь?

– Я тайный любитель супергероев.

– Этот мой любимый, – говорит Элфи, ставя его на стол, забирая другие фигурки и убирая их в банку.