Фашисты перевернули в доме все, что можно было перевернуть. Поднимали каждую половицу, простукивали каждую стенку. Продернули даже через дымоход смятое ведро на веревке. Но никого не обнаружили.

А Нина была рядом. Она лежала под крыльцом — в том единственном месте, куда немцы не догадались заглянуть.

Хозяина дома и почти всю его семью арестовали и отправили в гестапо.

Поздним вечером, когда смолкло тарахтение фашистских мотоциклов, Нину окликнул мальчишеский голос:

— Эй, вылазь!

Нина так замерзла, что не могла даже пошевелить рукой. Николай, младший член семьи Хабоко, вытащил ее за рукав пальто из-под крыльца. Нина и Коля Хабоко решили разыскать партизан.

Они вышли из дому. Но пришлось вернуться: поднялась пурга, а в руках ни карты, ни компаса.

Когда вьюга кончилась, ясным морозным мартовским утром со стороны хутора Говорунова послышались пулеметные очереди. Там шел бой.

Благоразумнее всего было бы переждать, посмотреть, чем кончится дело. Но Нина не выдержала:

— Одевайся, Коля.

Меньше чем через час они были уже в штабе Ковпака…

В октябре, когда хоронили Нину, ни в лесу, ни в поле уже не было цветов. Но на могиле лежали венки. Девушки партизанской столицы Старой Гуты срезали все украшения своих подоконников и отнесли их «маленькому доктору Нине». Прошлым летом, когда я был у могилы партизанки, там лежали венки из просуренков и пролистней — цветов, которые растут только в сумских лесных балках. Приносили их сюда девчонки и мальчишки с красными галстуками на шее, которым учитель однажды сказал:

— Помните и любите ее. Она пришла к нам с Волги и отдала свою жизнь за то, чтобы вы были счастливы!

И помнят, и любят ее на Сумщине! Помнят ее в родном городе, где именем Нины названы одна из улиц и школа, в которой она училась.

Помнят не только Нину. Помнят ее боевого друга Колю Хабоко, погибшего в Карпатах, ее помощников — бесстрашного Никиту Ивановича Дарико, отважных колхозников Веру Волк, Федора Хабоко, Марину Штанюк, помнят и тех, чьих имен мы еще не знаем, как совсем недавно не знали имени Ляпиной.

Находясь в служебной командировке в Новозыбкове, я услышала о комсомольцах-партизанах, совершавших героические подвиги во славу Родины. Среди других упоминалось имя девушки из Новозыбкова — Марии Третьяковой. Вторично это имя я встретила в сборнике «Партизанская быль». Герой Советского Союза Г. Артозеев, рассказывая о подвигах белорусских партизан, о замечательном партизанском командире Василии Козлове, упомянул юную разведчицу Марию Третьякову.

Жива ли безвестная героиня? Я решила разыскать Марию. Сейчас она находится в Гомеле, воспитывает сынишку.

Груда бумаг на столе все растет. Мария строчит как автомат. С советского паспорта в немецкий вид на жительство переписываются все данные. Рука устала выводить строчки. Такими странными кажутся родные русские имена, начертанные латинскими буквами.

Мария стучится в кабинет начальника паспортного стола полиции. Тот морщится:

— Опять целая гора. А я хотел пораньше уйти…

Он берет верхний документ, внимательно сверяет немецкую бумажку с советским паспортом. Все правильно. Он подписывает и принимается проверять второй вид на жительство. «Неужели он будет смотреть все паспорта?»

— Я все проверила, — спокойно говорит Мария.

Гитлеровец торопливо подписывает документы.

Мария, взяв бумаги, осторожно закрывает за собою дверь. На секунду она прислоняется к косяку: если бы фашист заглянул в середину этой пачки…

Она запирает стол, сбегает с крыльца и идет по улице, нарядная немецкая служащая в щегольских сапожках, ощущая на себе ненавидящие взгляды прохожих. В этом маленьком городке все знакомы, а с тех пор как она стала работать в полиции, ее, конечно, знает каждый. Давно прошли времена, когда соседки стучались в их дверь, чтобы взять взаймы горсть соли, луковицу или спички… Теперь горожане обходят дом стороной.

Темнота окутывает городок: свет не горит с того дня, как пришли фашисты.

Девушка идет быстро. Но в переулке, торопливо оглядевшись, перелезает через изгородь и останавливается возле низенького домика. Трижды стучит в окно. Ей отворяет невысокая пожилая женщина и тихо говорит кому-то:

— Выходите!..

Двое мужчин выскакивают из чердачного люка. Женщина, накинув шубейку, выходит за дверь сторожить.

— Задержалась… — говорит девушка и вытаскивает из авоськи плотный пакет. — Тут ровно семнадцать!.. На всех.

Один из мужчин развернул пакет, придвинул поближе чадящий фитилек и прочитал вслух:

— Козлов Василий… Отлично! Это, стало быть, мне. А это тебе. — И он протянул заполненный бланк своему другу.

— Вот мы теперь и с паспортами. А ты продолжай свое дело. Ищи партизан, передай: военнопленные незаметно исчезают из лагеря, скоро будут у вас в лесу.

— Слышала я, — сказала Мария, — учитель один живет на Палмских хуторах. Место тихое: пяток домиков в лесу… Говорят, учитель связан с партизанами. Я отпрошусь завтра, схожу.

Днем идти было просто, а к вечеру завыла метель. Снег слепил глаза, и Мария, проваливаясь в сугробы, еле добрела до маленького домика на опушке леса. Шел второй час ночи. Дверь открыл высокий худощавый человек. Он удивленно приподнял брови, когда девушка, теряя силы, опустилась на пол. Мужчина вгляделся в ее лицо и внезапно нахмурился.

«Узнал. Встречались в полиции», — поняла Мария и сказала:

— Не бойтесь меня. Я партизан ищу…

И девушка рассказала историю, похожую на сказку: она, две ее подруги и двое юношей — бывшие студенты — подобрали в дни боев у городка Новозыбкова семнадцать раненых советских воинов, вылечили их, спрятали. А оружие зарыли.

— Меня командир прислал с партизанами связаться. Наших надо в лес перебросить. Я еще смогу в лагерь пленным паспорта передать. Мне немцы верят.

Учитель думал: «Провокатор? Возможно… О ней говорили: в бургомистрат поступила, потом в полицию». Он спросил сухо:

— Почему немцы доверяют вам?

Мария усмехнулась горько:

— Рекомендация хорошая! С дочкой бургомистра училась. Подружки!..

В голосе девушки, во всем ее облике была неподдельная искренность, и даже этот опытный, осторожный человек почти поверил ей. Но он не мог, конечно, сразу сказать, что тут неподалеку те, кого она ищет. Он заметил уклончиво:

— Пока не слышно о партизанах. Через недельку загляни.

Конечно, это было рискованно с его стороны… Но если там в самом деле такие нужные люди и оружие.

Через неделю радостная Мария уже докладывала Козлову:

— Ждут! Поверили!

Стояли морозные дни декабря 1941 года. Гитлеровцы выгоняли из лагеря пленных на уборку снега, очистку дорог. Конвоиров не хватало, и никто не замечал, что по двое, по трое пленных в сутки исчезало. Мария успела уже оформить сто видов на жительство и передала их Козлову.

Первая группа в шестьдесят человек ушла в лес под покровом темноты. Потом перебежали еще сорок. Близился день ухода последних вместе с командиром партизанского отряда Василием Козловым. С этими тридцатью отважными людьми должна была уйти в лес и Мария. За два часа до назначенного времени она прибежала к Козлову сияющая: кончается страшная двойная жизнь.

Но Козлов сказал:

— Паспорта, явки нам в городе нужны. Надо остаться, будешь связной…

Партизанский командир молча смотрел на девятнадцатилетнюю девушку, которая, ежеминутно рискуя жизнью, обманывала немцев.

Мария сказала сквозь слезы:

— Возьмите. Себе берегла, — и протянула Козлову два офицерских браунинга.

В шесть часов вечера Мария, как всегда, вышла из полиции. Ей уже некуда было торопиться. На крыльце стояли немецкие офицеры. И вдруг взрывы потрясли город. Вскрикнув, девушка с притворным ужасом глядела в сторону моста, над которым поднялся столб дыма. Потом загорелась водокачка… Еще взрыв.