– Закрывайте, поехали. – сказал Лев Борисович.

Они опоздали на полчаса, так что все, кто хотел, успели прийти. Явилась Таня, одна без мужа и без Анны, пришла Лариса – Лев Борисович сразу ее узнал, все такая же худая и угловатая в плохо сидящей модной одежде. Пришел мужчина в коричневом костюме и синем галстуке – из школы. Еще какие-то дамы – Ревеккины приятельницы и один пожилой мужчина в черном – этого Лев Борисович не знал.

Дальше все было очень смутно: нестройное шествие по прямым дорожкам кладбища до ямы, все подходили, прощались с сестрой, Лев Борисович стоял в стороне и даже не смотрел на них. В глазах стояли слезы, и сквозь них окружающий мир казался пульсирующим серым месивом.

Вдруг сбоку мелькнуло что-то неожиданно яркое. Лев Борисович моргнул и посмотрел в ту сторону. И четь не подпрыгнул: посреди этого уродливого кладбища стояла девушка в удивительно красивом платье. Лев Борисович подумал, что уже давно не видел ничего прекраснее: платье было длинным и облегающим, нежно желтого цвета, на котором располагались невиданные экзотические цветы. Над платьем были темные волосы и черные очки. Девушка показалась Льву Борисовичу Королевой Фей, вышедшей поприветствовать своих подданных. Наверное, девушка заметила его взгляд, потому что опустила голову и медленно пошла в сторону выхода с кладбища. Кто-то толкнул Льва Борисовича под локоть.

Он увидел, что могила закопана, обложена цветами и венками, а все отошли и теперь смотрят на него. Подошел старик в черном, положил Льву Борисовичу руку на плечо и сказал: «Держитесь». Лев Борисович вспомнил, что еще сжимает в руке розы. Он подошел к могиле, положил их в общую кучу, потом поднял голову и снова оглядел кладбище. Девушки уже не было. Ревеккины подруги приготовили какую-то закуску и предполагали всем скинуться, купить водки, и поехать к одной из них посидеть: помянуть Ревекку. Старичок и Лариса согласилась, Тане и мужику из школы надо было возвращаться на работу, и все опять уставились на Льва Борисовича.

– Не-е, нет. Я не могу, к сожалению. – наконец голос обрел необходимую твердость. – Мне надо возвращаться в монастырь. Сегодня обязательно. Если сейчас поеду, то успею еще до конца рабочего дня.

Да, соврал, так соврал! Мог бы еще сказать, что ему надо срочно на операцию ложиться. С одной стороны, Льву Борисовичу хотелось посидеть с ними, потому что ему сейчас было плохо, очень плохо, он был обыкновенным человеком и нуждался в поддержке. Немногочисленные поминки, на которых Лев Борисович присутствовал, обычно начинались «за упокой», а кончались «за здравие»: наевшиеся пьяные дамы обсуждали кулинарные рецепты и вопросы воспитания детей, мужчины спорили и пытались флиртовать с дамами, а дети ползали под столом в аккуратных костюмчиках. После поминок Лев Борисович уходил с радостным чувством, что жизнь продолжается, а смерть – не страшна. Он словно не позволял себе ощутить глубину утраты, будто бы на большой скорости пронесся сквозь смерть отца и смерть Саши. Лев Борисович все время думал о себе и про себя. Думал и анализировал, а потом снова анализировал. У него все было под контролем.

Но сейчас Лев Борисович понимал, что вроде как созрел для настоящей глубокой скорби. Конечно, ему плохо, но ему и должно быть плохо, потому что умерла его сестра, которая много лет заменяла ему мать (та умерла, когда Леве было пять лет, а Риве – двадцать пять), и он должен пережить эту смерть, осознать ее до конца, его сестра заслуживает того, чтобы он, взрослый человек, так многим ей обязанный, думал о ней и оплакивал ее. Поэтому он быстро со всеми попрощался, вышел на дорогу и поймал машину в центр.

Лев Борисович сидел на заднем сиденье и смотрел в окно. Картинка снова расфокусировалась, дома и люди сливались в серо-коричневые линии. И опять боковым зрением он уловил что-то непривычно яркое. Лев Борисович прильнул к окну: конечно, она, эта девушка. Идет к метро от автобусной остановки. Когда машина поравнялась с ней, Лев Борисович сказал водителю:

– Остановитесь на минуточку, – и вышел.

– Простите, девушка, подождите.

– Я вас слушаю.

– Вы были сегодня на кладбище?

– И что?

– Простите, я только хотел сказать, что видел вас там.

– И что, я вам испортила настроение?

– Нет, совсем наоборот… на вас приятно смотреть. Вам в центр?

– На работу.

– Хотите, я вас подброшу?

– Вот просто так и подбросите? Высадите, где я скажу и попрощаетесь?

– Если вы так хотите.

– Вы сумасшедший, да?

Самое разумное сказать «да».

– Так я вас подвезу?

– М-м. Почему нет?

– Тогда поехали.

Они долго сидели молча, глядя в разные окна и случали какую-то радиостанцию. Ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла, вертится быстрей земля… – вертелось в голове у Льва Борисовича.

– Что это за цветок? – спросил он, деликатно тыча пальцем в грудь девушки.

– Пассифлор. – ответили ему темные стекла очков. – Самый красивый цветок в Японии.

Ла-лала-лала-лала, вертится быстрей земля. Льву Борисовичу казалось, что он улетает на другую планету.

– Как вас зовут? – спросила вдруг девушка.

– Лев. Нойман Лев Борисович. А вас?

Она протянула ему визитную карточку.

– Мария В. Паюсова. Галлерея «Sovart» «Соварт» «Сов-арт». Крымский вал, 10. Да мы почти приехали. Можно я ее себе оставлю?

– Нет. Нет, я их только по работе раздаю. Смотрите: тут я пишу домашний телефон и свое имя «Маша Паюсова». Сможете не потерять?

– Еще бы! Давайте и я вам свой телефон напишу.

– Я не буду вам звонить.

– А когда вас можно застать?

– Звоните вечером. Часов с девяти. Эй! – окликнула она водителя. – Вот здесь остановите. Около телефонной будки. Спасибо. Ну все, пока.

Она молниеносно выскочила из машины и со стуком захлопнула дверцу.

– Теперь куда? – ухмыляясь, спросил водитель.

Лев Борисович задумался.

– Подождите еще минутку…

Он тоже вышел из машины и догнал девушку.

– Не могу я ждать до вечера. Поедемте ко мне.

– У меня же работа.

– ???

– Ладно, к черту работу, все равно опоздала.

Они опять сидели в машине.

– Так куда ехать? – мрачно спросил водитель.

– На Остоженку. Со стороны Кропоткинской, там я покажу, куда.

– Мужик, ты знаешь, сколько это будет стоить?

– Пятидесяти хватит?

– Семьдесят.

– Идет.

– На нового русского вы не похожи, – сказала Маша.

– Я и не новый русский. Я старый еврейский.

– А чем вы занимаетесь?

– Разным. Я художник.

Маша поскучнела.

Они пришли к нему в комнату и сразу занялись каким-то отчужденным, словно обязательным сексом. Потом Лев Борисович встал, надел джинсы и открыл купленную вчера бутылку вина. Льву Борисовичу недавно исполнилось сорок, и он очень хорошо выглядел, особенно в джинсах. Не растолстел и не обрюзг в отличие от многих друзей молодости – возможно, благодаря полуголодной жизни в провинции на нищенскую зарплату, где его основной рацион составляли картошка и капуста. Только его темные волосы уже успели изрядно поседеть, но Льву Борисовичу даже шло, создавало образ «заслуживающего доверия».

– Извините, будем пить прямо из бутылки. Не помню, где тут стаканы.

– Это что, не ваша комната?

– Теперь моя.

– Не понимаю.

– Здесь жила моя сестра. Я похоронил ее сегодня.

– А-а. Сестра.. сестра… – и тут она начала тихо смеяться.

– Что ж тут смешного?

– Ох, ничего, извините.

– А ты, оказывается, красивая. – пробормотал Лев Борисович, глядя в ее неожиданно голубые глаза.

– Хорошенькая. – поправила его Маша.

Они целовались, а потом опять занимались сексом, потом допили вино, а потом Маша ушла, пообещав, что они непременно увидятся, если, конечно, он ей позвонит. Лев Борисович обнял подушку и, улыбаясь, уснул.

Проснулся он в пять часов вечера, просто как-то сразу открыл глаза и почему-то рот. Вечернее солнце пыталось пробиться сквозь гобеленовые шторы. Лев Борисович встал и подошел к окну. Стекла были чистыми. Лев Борисович зевнул и потянул на себя балконную дверь. Дверь не поддавалась. Тут он увидел под ручкой блестящий желтый кружок замка. На столике лежала связка Ревеккиных ключей. Он сразу увидел нужный – такой же желтенький. Открыл замок (два оборота!!) и снова потянул за ручку.