– Не понял.

– Ну, мне полгода типа было или год, он взял меня, короче, в магазин. Овощной, знаете. Короче, он решил меня там взвесить. Уже все купил, короче, очереди нет. Так вот он меня и посадил на весы, на эти самые большие, положил там всякие гирьки, клал, клал, пока стрелка че-то там не показала. Тогда он взял авоськи и пошел домой. Прикиньте, приходит, а мать спрашивает: «Ничо не забыл?». А он давай по списку: «Картошка там, морковка…». Короче, она кричит: «А ребенок где?!».

– И че он?

– Побежал обратно.

– Нашел тебя?

Они все засмеялись.

– Конечно. Я там типа так и сидела. И даже не плакала. А он пьяный был в жопу. Он всегда такой был.

Все опять загрустили.

– Не-е, у нас теперь семья счастливая, просто обалдеть. Особенно когда папу изгнали. Папа был источник всех бед, он пил, не работал и меня с братом по комнате швырял. Развивал нас так. Умер где-то пару лет назад, меня даже на похороны не позвали. Зато теперь все счастливы, все друг друга любят. Маму я вообще не вижу: прикиньте, она уходит в семь утра и приходит в одиннадцать вечера, когда я уже сплю, бабушка нас с братом в пол-одиннадцатого в постели загоняет, как конвоир зеков, не хуже. А мать зайдет ко мне, поцелует: «Спокойной ночи, солнышко», к Петьке заглянет: «Спокойной ночи, зайка», и отрубается. У нее еще где-то любовник есть, она нам иногда от него конфеты приносит. А брат у меня садист: у меня все ноги в синяках, он по ним самосвалом лупит, а я от него бегаю по всей квартире, а бабушка ходит за нами и умиляется: «Ой, как Петенька сестру любит! Целый день с ней играет».

– Да ладно тебе, – махнул рукой Гуру, – кормят, поят, и то хорошо.

– Как будто тебя не кормят, – тихо пробурчала Анна.

– Ага, кормят. Так кормят, что рехнуться можно, – продолжала Анька. – Прихожу домой, а там бабушка уже все приготовила. Бегает за нами с Петькой и кричит: «Кто съест эту ложку супа?!». От нее хрен убежишь. Ей делать нечего, вот она и сидит целый день дома, наверняка мускулы качает. Она меня как-то за руку схватила – всю неделю запястье болело.

– А чем твой отец занимается? – спросил Гуру Анну.

– Художник, кажется.

– Класс! – крикнула Анька. – А он может мой портрет написать, как ты думаешь?

Анна пошла покупать чипсы и жвачку. Когда она вернулась, Анька и Гуру лежали в обнимку на плите и целовались.

– Гурик, милый, давай сделаем ребеночка. – пропищала Анька. – Сейчас сделаем, а через девять месяцев я приду домой и скажу: «Вот, мать, недоглядела».

– По-моему, она серьезно, – обратился Гуру через плечо своей подруги к Анне.

– Да шучу я! – засмеялась Анька. – Что я не знаю, мать меня сразу выставит, она и меня-то не хотела. Она и сама от своего хахаля, кажется, ребенка завести собирается, ей кажется, что с каждым разом дети у нее все лучше получаются. Вот Петька в шахматный кружок записался. А я с ребенком куда пойду? К химо, скажу: «Вот, Дмитрий Петрович, освободите меня от экзаменов…». А что, это мысль.

– Ань, заткнись, ради Бога, – попросил Гуру.

– Пошли уже, а то опять опоздаем. – сказала Анна.

Анька шла в школу вся нахохлившаяся и обиженная.

– Нет, ты слышала? Слышала? Он сказал: заткнись. Он совсем меня не уважает, думает, он один тут умный. Все, решено: пока не извинится, никакого секса.

Анна вздохнула. По литре задали читать «Федру» Цветаевой. Домой Анна возвращалась одна.

В четверг Лев Борисович вернулся в Москву. То, что называется, ушел в отпуск. На самом деле, все произошло следующим образом: в конторе ему отказали, бери расчет и уходи.

Когда все уладишь, возвращайся. В… никуда не спешили.

Для начала Лев Борисович произвел перестановку в комнате. Стащил сверху весь хлам и освободил кровать. Она была еще ничего кровать – большая, деревянная, только матрац помялся. Лев Борисович перевернул его, а сверху положил еще один, потоньше. Туда же он отнес тумбочку, торшер и пепельницу. А все коробки рулоны и связки книг живописно сложил у окна. Сразу стало уютнее.

В дверь позвонили. Потом позвонили еще раз. В прихожей произошла какая-то возня, потом в дверь Льва Борисовича постучали.

– Кто там? – доброжелательно спросил Лев Борисович из кресла.

– К вам пришли. – ответил Зоин голос. Лев Борисович встал, открыл дверь и вежливо поинтересовался:

– Кто пришел?

– Что я вам, служанка? – взвизгнула Зоя. – Вам звонили, два звонка, я знала, что вы дома, а больше открывать не буду, под подавитесь. Два звонка – сами и открывайте! – и ушла на кухню.

В коридоре стояла Лариса и смущалась.

– Ларочка, проходи! – Лара сняла туфли и прошла в комнату, топая ногами в колготках по деревянному полу.

Такая маленькая, а топает, как слон, вспомнил Лев Борисович. Лариса села на диван и закинула ногу на ногу.

– Хочешь чаю? Или кофе? А может, выпить чего-нибудь?

– А что у тебя есть?

– Есть… «Мартель».

Лара и Лев Борисович одновременно повернули головы в сторону буфета. Лев Борисович подошел к нему, достал бутылку, открыл и быстро понюхал. Вроде, еще жив. Достал две рюмки для бренди, разлил коньяк, отдал одну Ларе, поставил бутылку на пол, а сам тоже сел на диван. Лара, улыбаясь, достала из сумки коробку конфет и бананы.

– Ну, как твои дела? – бодро спросил Лев Борисович.

мЗа встречу, Лева. – Лара легонько стукнула своей рюмкой о его.

Выпили. Лев Борисович взял конфету и проглотил не жуя.

– Дела хорошо, Лева. Вот работаю тут неподалеку. Решила к тебе зайти. Ты надолго в Москве?

– Пока все не улажу.

– А потом обратно?

– Да.

– А чем ты сейчас занимаешься там?

– Реставрирую роспись в одном храме.

– Так все пять лет и реставрировал? – Лариса запиналась на длинных словах.

– Нет, я еще на раскоп ездил.

– Значит, совсем не рисуешь?

– Пишу иногда. Так… пейзажи.

– Почему, Лева?

Лариса положила руку ему на рукав.

– Что, почему?

– Почему ты больше не пишешь? А почему ты стал реставратором? Ты же можешь жить здесь, работать и… выставляться. – Глаза у Лары странно блестели. Похоже, она раньше уже где-то приняла.

– Я не художник, Лара.

Она была озадачена. Лев Борисович налил еще.

– А ты где сейчас работаешь?

– В рекламном агентстве. Здесь, на Остоженке. В девяностом году ушла из института, вначале с другом бар открыли.

– Что, настоящий бар?

– Да, подвальчик переделали, взяли кредит, все устроили. Стойка, столики, музыка. Не Бог весть что, но прилично. Два бармена из Патриса Лумумбы. У нас там все студенты работали. Продержались год. Даже стали популярным заведением, бандиты местные там каждый вечер оттягивались. Хотели расширяться, занять соседнее помещение, устраивать вечеринки, показы мод. А однажды там кто-то что-то не поделил, и началась драка. Ну… встретились мы с Валеркой и решили: «Не надо нам таких забот». И я на курсы пошла. Год покрутилась рекламным агентом, менеджером, теперь вот зав. отделом.

– Завотделом чего?

– Рекламы.

– В рекламном агентстве?

– Лара выпила еще. Потом залезла в сумку и достала визитку. Лев Борисович вспомнил о Маше.

– Лариса Бертова. Завотделом рекламы. «Московская Правда». Не понимаю.

– Чего же тут непонятного. Я специально решила к тебе приехать, а в последнюю минуту испугалась или растерялась, не знаю. Вот и сказала, что работаю рядом. Я подумала, тебе все равно, где я работаю.

Лев Борисович убрал стакан, взял Ларису за худые предплечья и поцеловал. В животе что-то ныло и болело, когда она обнимала его шею. Потом они опять сидели на разных концах дивана.

– Ты замужем?

– Нет. – печально сказала она. – Вначале Костя меня пилил, не для себя, а хотел мою личную жизнь устроить. – Лариса усмехнулась. – Добрый у меня сын был. А сейчас даже он отстал.

– Сколько ему?

– Семнадцать. Представляешь, он хочет в армию. Он в каком-то карате уже три года занимается. Такой стал… крепкий.