Старший страж неуверенно кивнул.

— Почему ты скрыл это? — раковина заговорила быстрее, выдавая волнение посла.

Ринчен задумался и покачал головой.

— Я… не могу найти достаточных причин, почтенные, — растерянно ответил он. — Я опустил эти детали как маловажные, но сам вижу, что это не так.

Недоумение старшего брата казалось искренним. В этот момент Холом понял, что не он один подвергся на острове нападению на разум, но другие, похоже, этого не осознали. Поэтому, хотя никто не приказывал ему говорить, юный страж рискнул нарушением этикета.

— На острове я ощущал давление враждебной воли, — быстро сказал он.

Мастер-факельщик грозно нахмурился, но кивнул.

— Продолжай.

— Само место как будто бы не желало, чтобы мы поняли, что произошло на самом деле. Старший брат открыл мне, что сияющее древо было живым камнем, слугой Безликого, а дарованные Драконом незримые вериги всё это время защищали нас от его влияния. Но мастер-книгохранитель поразил ствол картечью из подлинных чешуй Дракона…

Холом резко умолк, поразившись своим кощунственным мыслям. Ведь если чешуйки Дракона подчинили себе волю живого камня, значит, это сам Лазурный Дракон препятствовал следствию. Воля Последнего Судьи подавляла разум Холома и Ринчена. Книгохранитель же следовал этой воле, которая, неизбежно, включала и гибель мастеров Прибрежной Цитадели. Страж тряхнул головой, вспоминая прикосновение чешуйки-талисмана. Ощущение холодного оценивающего взгляда до сих пор преследовало его во сне. Холом растерянно посмотрел на мастера и посла. Они молча ждали.

— Старший брат сказал мне… — нерешительно произнёс он. — Что чешуйки Дракона — тоже живые камни. Значит ли это… — он запнулся, лихорадочно подбирая слова, — что нет разницы?

"Между Драконом и Безликим", — он так и не решился завершить богохульную фразу.

Посол внимательно посмотрел на него осьминожьими глазами и медленно кивнул.

— Юноша стоит на пороге, — сказал он Дэндэву. — Остаётся только открыть ему дверь.

Тот тяжело вздохнул.

— Пора, увы. Это всегда тяжело. Слушай же внимательно, брат Холом, ибо такова мудрость Ордена, извлечённая подобно крупицам золотого песка из тысячелетних наслоений грязи и ила.

Голос факельщика стал грустным и торжественным, когда он начал читать по памяти нараспев:

Нет ни Верхнего мира, ни Нижнего, ни Среднего.

Лишь пустота и в ней великие странники.

Знающие короткие пути между звёзд.

Уподобь их великим Драконам, ибо полёт их быстрее молнии.

Уподобь морским черепахам, ибо панцирь их крепок настолько, что на нём и внутри него рождаются и гибнут великие царства.

Уподобь китам, ибо их песни наполняют пустоту.

Мы — лишь малые рачки, вцепившиеся в их чешую, и век наш бесконечно короток.

Наши судьбы безразличны великим, и их безразличие для нас — благо.

Ибо когда мы нужны им, они собирают нас, перелетая от звезды к звезде.

Изменяют нас, делая способными слышать их песни.

Очаровывают и заставляют служить себе

В бесконечных полостях своих тел,

Наполненных ослепительным светом или таящих гибельный мрак,

Изнурительную жару или пронизывающий холод,

Сообразно скрытым возможностям каждого.

Там мы трудимся и служим пищей друг другу.

Всё время бесконечного путешествия между далёких звёзд.

Это и называют муками Нижнего мира

Те, кто сохраняет способность мыслить,

Вырвавшись на поверхность в то короткое время

Пока странник дремлет греясь в лучах новой звезды.

Что в малом, то и в великом, что внизу, то и вверху.

Как среди нас есть охотник и добыча, хищник и жертва,

То же и среди звёздных странников.

И когда сражаются гиганты, кто станет считать муравьёв?

Жрецы и пророки древнего мира, кого сделал способными слышать себя

Странник, на теле которого мы пребывали,

Говорили, что нет равного ему в мудрости и силе,

Враги же его мелки и подлы как жалящая исподтишка змея.

Но тот, кто напал на него, смог нанести такую рану,

Что содрогнулись стены бесконечных пещер,

И многие, жившие в них, погибли.

Мы оказались удачливы.

Ибо тот, кто нёс нас на себе,

Остановился, чтобы восстановить силы,

Не в бескрайней тьме между звёзд

И не вблизи опаляющих лучей одной из них,

Но в таком месте, где некоторые из нас могли выжить.

Там мы вышли на поверхность и копошились как блохи

На трупе мёртвого льва,

Дрожа от стража при мысли о том, что напавший вернётся.

Но жизнь наша коротка, а память ещё короче.

Ожидание тянулось веками, и мы обживали новый мир.

Наиболее мудрые из нас с затаённой тоской смотрели в будущее,

Сражаясь с безумцами, желающими его ускорить,

И с теми, кто хотел вернуться в прошлое.

Мы знали, что наш золотой век наступил

И поклялись хранить его пока не иссякнут наши силы,

Хоть и это было безумием своего рода.

Но настал день, когда древний ужас вернулся, чтобы завершить начатое.

Мы, поклявшиеся друг другу в верности,

Ставшие названными братьями, чтобы хранить память,

Выковали меч, напоённый силой звёзд,

Чтобы встретить чудовище во всеоружии.

Прикрываясь луной, словно щитом,

Мы поразили его в самое сердце.

И в смертных судорогах враг растерзал луну,

Усыпав землю обломками камня и плоти.

Так мы получили новую отсрочку,

Но вернулись к тому, с чего начали.

Помни мудрость Ордена и будь чутким.

Тогда услышишь, как бьются в недрах земли два сердца,

И биение их затихает, но эхо его

Предвестником безумия звучит в умах способных мыслить

И в сердцах ведомых чувствами.

Тогда бей без жалости, и это и будет жалостью

К тем, кто, обезумев от зова чудовищ,

Стремится вернуть их к жизни, и к тем, несомненно,

Кто надеется на тебя, страшась возвращения

Странников пустоты.

Слова мастера-факельщика лились подобно реке, прокладывая новое русло в картине мира юного стража, но не переворачивая её. О чём-то он давно догадывался, что-то слышал краем уха. Теперь эти разрозненные кусочки мозаики стали на свои места. Осталось лишь сделать выводы и шагнуть — вперёд или назад. Но для этого он всё ещё знал недостаточно.

- Значит, это правда, — тихо сказал Холом. — То, что написано в "Следах на снегу". Мы враждуем с приверженцами обоих богов. Пророками, увенчанными и янтарём, и аквамарином.

— Верно, — склонил голову посол. — Но сложилось так, что слуги Дракона призвали нас на помощь в трудную минуту и сделали своими союзниками. Поэтому со жрецами Безликого мы враждовали открыто, а слуг Дракона тайно увлекали прочь от древних и тёмных ритуалов, стараясь заменить их дисциплиной ума и надёжными знаниями о мире.

— Неполными знаниями.

— Наша беда и боль. Скажи меньше, и оставишь их беззащитными. Скажи больше, и любопытство погубит их. Мы постоянно ищем тех, кто достоин знать. Теперь ты принадлежишь к их числу.

— Вы говорите "мы враждовали". Что изменилось?

— Это очевидно. Последователей Безликого почти не осталось, последних объединил и разгромил твой отец. Но пока наше внимание было занято ими, слуги Дракона крепли, раскидывали сети, растравляли в людях тоску по старым временам. Теперь они — наш главный противник.

Холом вновь вспомнил таинственного "вербовщика", передавшего человеку отца драконий амулет. Хотя Ринчен говорил об искателях сокровищ и контрабандистах, чешуйка Дракона была слишком искусно обработана. Она выглядела не грубой поделкой, а драгоценной реликвией, достойной хранилищ священного города.

— Речь идёт о бунтовской секте, или эти люди действуют по благословению наставников Баянгола? — уточнил он.

— Наставники Баянгола хитры, — вздохнул мастер Дэндэв. — Они почти одурачили нас сладкими речами, внедряя в Орден шпионов. Но больше нельзя отрицать очевидное. Баянгол стал язвой, которую можно только вырезать. Его жрецы почти готовы выступить, подняв на знамёна властолюбие Прозорливого. Но мы тоже не сидели сложа руки. Работа твоего отца, все эти планы внутри планов — это острый нож, направленный в сердце священного города. Но клинок оказался тронут ржавчиной.