— Моего отца, — глухо сказал он. — Первого гранильщика Улан Баира.

Айсин Тукуур устало опустил плечи. Похоже, он хотел что-то сказать, но промолчал, сложив пальцы в жесте сочувствия. Холом скрипнул зубами.

— Я — рука Ордена, — зло прошипел он. — И я не дрогну!

Что бы сделал Тукуур, если бы его отец оказался предателем? Наверное, превратился бы в безвольную медузу. Семья была его позвоночным стержнем. Но Холома, к счастью, готовили к этому дню. Пусть его позвоночник надломлен, верность Ордену станет крабьим панцирем, сохраняющим разум и дух.

Страж внимательно рассмотрел оттиски пальцев баянгольского законоучителя на трёх документах. Как и следовало ожидать, на подорожной из сундука Дамдина и на циркуляре они совпадали.

— Где сейчас мудрейший Баир? — спросил Холом у писаря.

— Молится духам в главном алтаре, — высокопарно ответил тот.

— Самое время, — усмехнулся страж. — Пора и нам принести свои прошения Последнему Судье!

Когда они вышли из ворот сургуля, гвардейцев там уже не было. Приказав факельщикам быть начеку, Холом вынул из-за пояса боевые веера. Шаги стражников тонули в скрипе ночных цикад. В слабом свете масляных фонарей парковые деревья казались застывшими чудовищами. За ними высилась тёмная громада алтарного холма, освещённая изнутри ажурная беседка на его вершине казалась сплетённой из шёлкового кружева.

Улан Баир сидел на голом полу перед алтарным зеркалом. Когда Холом, Тукуур и двое факельщиков вошли в беседку, он плавно встал и повернулся к ним. Один из гвардейцев тут же вынырнул из тени за изваянием Стального Феникса и стал между гранильщиком и вошедшими.

— Радуйся, просвещённый Баир! — горько воскликнул Холом. — Ибо твой план почти удался!

Градоначальник сцепил руки на животе и уставился на сына совиным взглядом.

— Объяснись, — коротко бросил он.

— Я знаю, что ты укрыл в городе Темир Бугу и его жену-колдунью, которую он отбил у улюнских факельщиков и Улагай Дамдина, — зло ответил Холом. — Ты же, когда пришло время, заманил Дамдина в Бириистэн, прислав ему подлинную подорожную Буги. Ты же убедил законоучителя Токту в том, что Дамдин хочет отобрать у него трон. В самом деле, разве слов младшего плавильщика Кумаца могло быть достаточно, чтобы убедить правителя области? Ты же убедил Темир Бугу покончить с собой, чтобы заманить Дамдина в ловушку. Твои люди убили свидетеля Морь Эрдэни после того, как он обвинил Токту, чтобы он вдруг не изменил показаний. Твой слуга Кумац убил посланника Прозорливого, а твой слуга Максар хотел использовать его преемника чтобы развязать в городе смуту. Ты послал птиц на остров Гэрэл прося помощи, и помощь скоро прибудет, оставив Прибрежную Цитадель без охраны. Прекрасный план, отец, но тебе следовало также отравить меня, пока я был во власти твоего лекаря!

Улан Баир устало вздохнул, досадливо сморщив губы.

— Я возлагал на тебя большие надежды, сын, — процедил он. — Отдал тебя на воспитание лучшему мастеру Ордена. Закрыл глаза на то, что ты произвёл себя в свеченосцы после гибели Бадмы. Надеялся на твою помощь. А вместо этого ты притащил сюда эту марионетку столичного прорицателя, — гранильщик небрежно махнул рукой в сторону Тукуура. — И размахиваешь перед моим лицом нарисованными им бумагами. С его подачи винишь меня во всех бедах города. Такова твоя сыновняя почтительность?

Холом с шумом втянул воздух. "Чего ты хотел?!" — спросил он себя. — "Чтобы отец во всём признался?" Скорбь, обида и злость переполняли стража, грозя вырваться гибельным смерчем. "Да, хотел", — понял он. Хотел увидеть хоть какие-то эмоции, разбить проклятую маску. Но она была гораздо крепче. Выдохнув, Холом покачал головой.

— Мои доказательства точны, отец, — холодно сказал он. — Мастера, за уроки которых я должен быть тебе благодарен, увидят это. Именем Ордена…

— Не ты говоришь здесь от имени Ордена, — перебил его Баир.

Первый гранильщик поднял к небу палец, на котором сверкнул перстень с гербом Срединной Цитадели.

— Ты отправишься на суд мастеров, но не как обвинитель. Стража! Арестовать этих глупцов!

Холом раскрыл боевой веер. Краем глаза он заметил, как болотный огонь вылетел из-под полы халата Тукуура, заставив факельщиков попятиться, но гвардеец тут же нажал кнопку на рукояти своего жезла. Жезл издал неприятный гул, и сфера со стуком упала на пол. Страж попытался достать телохранителя веером, но тот змеёй перетёк ему за спину и легко ткнул в бок своим жезлом. Мир вспыхнул яркими красками и тут же погрузился во тьму.

**

Илана стояла на носу колёсной барки, пристально всматриваясь в затянутый иссиня-чёрными тучами горизонт. Позади неё протянулась заросшая джунглями линия побережья, изрезанная укрытыми от глаз заливами и бухточками, впереди раскинулось бесконечное свинцово-серое полотно Великого Океана. Где-то у размытой границы неба и воды пульсировал в ритме древних песен ярко-синий огонь древнего маяка на острове Гэрэл. Чуть ближе виднелись маленькие грязно-серые пятна, которые дочь плавильщика вначале приняла за облака. Опершись спиной о невысокую сигнальную мачту, Илана поднесла к глазу найденную в багаже шамана бронзовую подзорную трубу. Качество линз оставляло желать много лучшего, но даже они позволяли различить квадратную форму "облаков" и тёмные силуэты корпусов под ними.

— Паруса! — крикнула бунтовщица. — Пять или шесть джонок!

Ловкий Восьмой, которого команда выбрала новым капитаном, отозвался сложной трелью. Приятель мохнатого из людей-гребцов переложил руль на левый борт, бывшие каторжники и добровольцы из освобождённых рабов налегли на ворот гребного механизма. Барка медленно повернулась на восток и поползла вдоль лесистого побережья. Её низкий корпус пока терялся на фоне хмурого океана, но Илана была уверена, что у капитанов "Медовой Лозы" подзорные трубы отличного качества. Хотя у бунтовщиков была возможность заковать рабов обратно в цепи и сделать вид, что ничего не произошло, им совершенно не хотелось отвечать на вопросы орденских братьев и их карманных пиратов.

Повинуясь приказу капитана, рулевой ещё сильнее довернул судно к берегу. Теперь приливные волны подгоняли баржу, но наполненные попутным ветром паруса океанских джонок влекли их вперёд гораздо быстрее. Илана уже могла различить нарисованные на ткани гербы — лиану с резными листьями, обвившуюся вокруг священного обелиска. Семь тяжёлых трёхмачтовых джонок возглавляли флотилию, за ними словно выводок утят следовали мелкие сампаны и сигнальные шлюпки. Яркие флаги трепетали на мачтах, грозно глядели вперёд нарисованные на носах глаза. Армада держала курс на главный рукав дельты Великой Реки, по которому даже корабли с глубокой осадкой могли дойти до Бириистэна.

Гребная барка бунтовщиков изо всех сил пыталась уползти с дороги орденской флотилии, но, как и предполагала Илана, их заметили. Прогремел пушечный выстрел, приказывая барке лечь в дрейф. Над грот-мачтой головной джонки развернулось и заплескалось на ветру чёрное знамя с алым силуэтом древнего маяка. Мохнатый капитан, переваливаясь, подошёл к дочери плавильщика. "Твой выход", — показал он жестами. Беглянка, одетая в красно-коричневый кафтан одного из добдобов, кивнула.

— Эй, в трюме! — крикнула она. — Пристегнуть цепи!

Метнувшись в каюту старого шамана, Илана схватила знамя Белой Крепости и прицепила его к сигнальной мачте. Голубое полотнище с белыми воротами захлопало на ветру. Одномачтовый сампан отделился от армады и направился к колёсной барже. Небольшая пушка, установленная на его носу, смотрела прямо в борт судна бунтовщиков, а в средней части палубы выстроились вооружённые мушкетами факельщики. Когда корабль приблизился, матросы ловко развернули его борт к борту с баржей. Двое матросов перекинули на баржу швартовные канаты, а двое бывших каторжников поймали их и скрепили оба корабля вместе. Илана и трое бунтовщиков, одетых в кафтаны добдобов, выстроились у борта для встречи.