Когда они обошли очередной островок, густо поросший съедобным тростником, Илана увидела посреди реки странный камень. Зеленовато-серый валун был похож на остроконечный воинский шлем, только ребристый как тыква. Пять впадин пролегало от вершины к подножию камня так, что с высоты птичьего полёта он должен был казаться пятилучевой морской звездой или цветком с пятью лепестками. На бугристой поверхности камня наросли морские водоросли, кое-где виднелись похожие на морщины трещины. Беглянка решила было, что валун венчал какую-нибудь памятную колонну древних, но, когда судно подошло поближе, камень вдруг заворочался. Из-под купола, как из-под панциря улитки, показалось несколько круглых глаз на гибких стебельках.
— Живой камень! — крикнул кто-то.
Пожилой шаман побледнел, выронил трубку и сложил руки в жесте изгнания злых духов.
— Убейте его! — закричал он. — Стреляйте немедленно!
Стражники защёлкали затворами, а помощник казначея ринулся в каюту, оставив под тентом свою шкатулку с табаком. Первая пуля ушла в лесную чащу, вспугнув стаю сине-алых вака. Птицы закружились над деревьями, возмущённо вопя на весь лес. Чудовище встало на дыбы, грозя барже двумя острыми ороговевшими конечностями. Ещё одна пуля зацепила купол, но только отбила с него роговую бляшку. Гибкое щупальце высунулось из-под брюха живого камня и ловким движением метнуло в добдобов увесистый ком грязи.
Илана никогда прежде не видела живых камней, и ей стоило немалых усилий стряхнуть с себя восторженное оцепенение. Пользуясь общей сумятицей, она всыпала в шкатулку шамана немного листьев алой камнеломки. Раздалось ещё два выстрела. Живой камень издал клокочущий звук, как будто у него в утробе быстро застучал собственный барабан, и с шумом ушёл на глубину. Мелькнули мощные ласты, покрытые серой и морщинистой, как у слона, кожей.
— Кажется, попал, — неуверенно сказал один из стрелков.
— Коротковат огнеплюишко, — пожаловался второй. — Против эдакой бестии длинный мушкет нужон, как у крыс гарнизонных. А это — так, попугать.
— Как бы он нас клыком своим не попугал, — фыркнул кто-то из матросов. — Говорят, как махнёт — и человека надвое.
— Только с тех пор как горцы придумали мушкет дураков нет больше к ним вплотную лезть, — лениво заметил боцман. — И они к нам теперь не суются. А то прадед мой рассказывал, что под самым Бириистэном и выше полно их было. Копали себе ямы на берегу и сидели в них на яйцах что твои квочки. Ни тростника нарвать, ни рыбы наловить.
— Уб-били демона? — дрожащим голосом спросил шаман, высовываясь из каюты.
— Куда там… — буркнул боцман. — Ушёл!
— Храни нас Стальной Феникс! — вздохнул помощник казначея. — Зловещее это знамение! Крутите ворот усерднее, нужно скорее убираться отсюда!
Забрав трубку и шкатулку с табаком, он скрылся в каюте. Через некоторое время оттуда послышались песнопения.
— И то верно, — вздохнул стражник. — Злой у него глаз, у живого камня-то! Как посмотришь ему в зрачок его кривой, так сразу дураком и сделаешься!
— То-то ты заместо в его целиться, всё отворачивался! — гоготнул один из каторжников.
— Молчи, шкура, али батога захотел?! — рассердился неудачливый стрелок.
Илана терпеливо ждала, когда толстый шаман хорошенько накурится камнеломки. Ждать пришлось часа два или три, а затем шаман громко постучал в стену каюты. Боцман зашёл внутрь, а через минуту вышел и позвал беглянку.
— Эй, лекарь! Господин Иртя тебя кличет!
В маленьком тесном помещении было почти нечем дышать от дымящихся благовоний. Первым порывом Иланы было распахнуть настежь дверь и окошки, но это помешало бы её плану. Толстый шаман полулежал на подушках, уложенных поверх большого сундука. На его покрытом испариной лбу ароматным маслом были начертаны охранные символы.
— Похоже, не уберёгся я от дурного глаза этого чудовища, билгор Санджар, — слабым голосом пожаловался он. — Голова раскалывается и всё тело ломит.
Половиной работы знатока внутренней гармонии, наиболее долгой и утомительной, была борьба не с болезнью, а с суевериями и дурными привычками больных. И больные за эту работу нередко платили чёрной неблагодарностью, привечая и одаривая тех врачей, кто хорошо разбирался в характерах пациентов и умел искусно потакать их капризам, укутывая это покрывалом мистерии. Илане глубоко претило такое шарлатанство, но на кону стояла её жизнь и свобода.
— Головная боль — благой знак борьбы между Вашим духом-защитником и чарами живого камня, билгор, — вкрадчиво сказала она. — Нам нужно лишь помочь защитнику одержать верх.
— Я усердно читал молитвы задержания и возжёг лучшие благовония, но стало только хуже, — всхлипнул Иртя. — Не надо было соглашаться на это плавание, лучше бы меня лишили должности…
— Я вижу, что билгор имеет особые причины бояться живых камней, — уверенно сказала беглянка. — Прошу Вас, мудрейший соратник, не скрывать их, чтобы я знал, где нарушена гармония жизненных потоков.
Старый шаман горько вздохнул.
— Мой предок в десятом колене, благородный Дондов, женился на девушке с побережья вопреки воле родителей. Вместе с её кровью вошло в наш род проклятие живых камней. Не было поколения, в котором злые духи не умерщвляли и не лишали разума кого-то из детей. Никто из моих предков не достиг высот в служении Смотрящему-в-ночь, и я не исключение. Когда гранильщики моего сургуля определили меня в Белую Крепость я радовался, что превзошёл своего отца. Но грешная эта радость вскоре померкла. Наставник внутренней гармонии из крепости, читая мои ладони, определил, что мне следует держаться вдали от моря и живых камней. Но вот я здесь. Как мог я, несчастный, убежать от родового проклятия? О, если бы мне удалось хотя бы умертвить чудовище…
— Дело Ваше очень серьёзное, билгор, — нахмурилась Илана. — Но нет такого проклятия, от которого бы не мог избавить Последний Судья. Но чтобы он ответил на наш призыв, следует привести в порядок внешнее.
— Да, да… Как вовне, так и внутри, я знаю. Но что я сделал не так?
— Вы лежите в восточной части каюты. Это предел Крокодила-рыболова, милостивого проводника усопших. Как бы ни был силён Хранитель востока, его силы и умения слишком специфичны, чтобы помочь Вам исцелиться. Следует перенести постель в центр, в точку равновесия стихий, где проявляется мудрость Дракона.
Шаман с жалобным кряхтением поднялся и переполз на середину комнаты. Илана перенесла туда его подушки и помогла толстяку устроиться удобнее. В сердце её вонзился зазубренный шип жалости. Готовя бунт, она обрекала старого помощника казначея на верную смерть, а убивать легко только чудовищ. Иртя же был, как она теперь видела, таким же несчастным, запертым в темнице собственного разума, скованным цепями суеверий, опутывающих всех подданных Смотрящего-в-ночь подобно стальной паутине. Но врач не может исцелить всех, и некоторых он обязан обречь на смерть в одиночестве, чтобы не заразились другие.
Илана расставила курительницы по сторонам света и протянула шаману сонную пилюлю.
— Растерянный дух человека мечется беспорядочно, мешая великим хранителям исцелить себя, — назидательно произнесла она. — Поэтому, чтобы помочь Дракону, Вам следует погрузиться в целебный транс. Эта пилюля утишит боль. Проглотите её и сконцентрируйтесь на плеске волн и скрипах судна, затем — на своём дыхании. Я же напишу и сожгу прошение Великому Судье. Где у Вас бумага и кисть?
— В верхнем ящике стола, — ответил шаман. — Вот ключ.
Он снял с шеи маленький ключ на засаленной верёвке и протянул беглянке. Та почтительно приняла его обеими руками и, достав из ящика бумагу, принялась писать, ожидая, когда подействует снадобье. Она едва сама не потеряла сознание от духоты, когда Иртя, наконец, заснул. Быстро осмотревшись, Илана отомкнула все ящики письменного стола. В среднем лежало несколько денежных щепок, статуэтка Стального Феникса и бумажный веер. В нижнем — карманный огнеплюй и бронзовый ключ побольше. Этот ключ был слишком изящным, чтобы отпирать кандалы. Скорее, он подходил к сундуку, с которого беглянка предусмотрительно прогнала старика. Убедившись, что шаман крепко спит, а боцман занят греблей, Илана отомкнула сундук. Внутри лежал чистый кафтан и пара шаровар, печатная копия "Завещания Первого", несколько тяжёлых связок васанговых дощечек и, наконец, грубый стальной ключ. Спрятав его в рукаве, беглянка аккуратно уложила всё на место и заперла сундук. Уходя, она всё-таки открыла окошки, пустив внутрь сырой речной воздух. Пусть у старика хотя бы голова пройдёт напоследок.
