Галан сильно побледнел и, видно испугавшись хлеставшей из пораненной руки крови, потерял сознание. Гунгар как ошпаренный подскочил к нему:

— Ты чего, друг? Что это ты?

Увидев бутылочный осколок, торчащий из ладони парня, он разом отрезвел.

— Балбар! Вытащи стекло, я не могу…

У Балбара подкосились ноги, он опустился рядом с Галаном.

— Тала, потерпи, я сейчас…

Балбар осторожно потянул пальцами за осколок, липкая теплая кровь брызнула ему на руки, а Галан застонал. Не соображая, что предпринять, Балбар выпрямился во весь рост и крикнул:

— Эй! Люди! Сюда-а!

Гунгара рядом уже не было.

«Трус. Сволочь!» — мысленно выругал его Балбар и сплюнул. Сознавая свою беспомощность, он все же опустился на корточки перед Галаном, расстегнул ему ворот, оставляя на рубашке кровавые следы. Наконец парень открыл глаза.

Когда на крик прибежали женщины-поварихи, Галан уже сидел. Он сам вынул осколок, но кровь из руки все текла.

— Перевяжи, — попросил он Балбара.

Тот уже начал снимать с себя рубаху, когда Бутид-Ханда, прибежавшая раньше всех, оттолкнула его.

— Когда ты только ума наберешься, — зло сказала она. — Отойди.

Бутид-Ханда разорвала свой белый платок на ленты и стала делать Галану перевязку.

— Зачем тебе нужно было с этими пьяницами связываться? — сердито спросила она.

— Я не пил. Просто случай дурацкий вышел. Ничего, пройдет…

У Балбара отлегло от сердца. Он стоял за ближними сосенками и увидел, как подошла Дарима с кувшином воды в руках, поставила его на землю, а затем, оглядевшись, заметила Балбара и посмотрела на него холодными глазами.

«Думаешь, я?» — хотел сказать Балбар, но понял, что оправдания его неуместны.

Он подхватил свою куртку с травы, вышел из-за сосенок, во тут его окликнула Дарима и встала у него на дороге.

— Опять? — спросила она, прищуриваясь. — Хочешь повторить все сначала, да? И почему ты такой, Балбар? От тебя только несчастье людям. — Она горько скривила губы, видя, что он собирается что-то возразить ей. — Уезжай отсюда. Зачем ты сюда приехал?

— Я исполню твое желание, — сказал Балбар, когда Дарима отошла от него и зеленые мохнатые ветки сомкнулись за ее спиной.

Он перебросил через плечо свою куртку и, не оглядываясь, кинулся на тропу.

Балбар шел быстро. В груди у него хрипело, дышать было трудно. Сапоги на ногах стали тяжелыми, словно к ним привязали гири. И хотя тропа была некрутой, вела по отлогому склону, Балбар быстро выдохся. Судорожно хватая ртом воздух, будто рыба, выброшенная из воды, он остановился и сел на пенек у тропы.

«Я знаю, что мне делать, знаю», — обессиленно твердил он.

Пахло дымом стелющегося по низине пала; оттуда, где еще недавно Балбар стоял перед Евсеем Даниловичем, изредка доносились голоса, во сквозь сосны, густо росшие по склону, невозможно было разглядеть, что там творилось… Мошка набивалась в уши, лезла в глаза. Балбар поднялся и снова затопал в гору, слабо отбиваясь от мошки, безразличный и опустошенный, будто из груди у него вынули сердце…

Сосны горели… Огонь был так близко, что людей, стоявших у заградительной полосы, обкатывали волны горячего воздуха. С треском и шумом падали деревья, поджигая мелкий кустарник и траву. Птицы, не успевшие выхватить птенцов из своих гнезд, кружились над ними, обжигая крылья.

Люди, стиснув зубы, смотрели на приближающийся огонь: смогут ли они осадить его буйную силу? Каждый держал в руках длинную палку с пропитанной бензином тряпкой на конце, ожидая сигнала Евсея Даниловича.

Тракторист Бадма с опаской поглядывал на пляшущее впереди пламя.

— Вот надумали так надумали, огонь огнем… — шепнул он прицепщику Цырену. — Пожар-то стеной идет.

— Что, не потушим, что ли? Ух ты! Огонь-то какой… — Цырен облизал пересохшие губы и направился к ведру с холодной водой.

— Эй, эй!

Евсей Данилович оглянулся и увидел Володю Дамбаева, бегущего со своего участка.

— У меня все готово, — доложил Володя запыхавшись. — Жаль, противогазы не всем достались. Как будем зажигать костры, все сразу?

— Да! Все в одно время. Скажи людям, пусть следят за мной, я подам знак. Когда встретятся два огня, пусть все отступают назад. Беги, Володя, — быстро проговорил парторг и стал следить за желтоватым дымом, ползущим вместе с огнем по низине.

«Теперь уже скоро, — думал он, закуривая папиросу, От усталости и волнения у него мелко тряслись руки, он заметил это и внутренне подобрался. — Ничего, ничего, все будет как надо…»

Где-то с треском ухнуло большое дерево. А впереди, уже совсем близко, широко наступало осмелевшее пламя. Дымок от папиросы Евсея Даниловича, извиваясь, потянулся в ту сторону.

— Огонь! — Парторг взмахнул зажженным факелом, давая сигнал, и поднес его к куче хвороста. И в ту же минуту задымились костры на всех участках.

Встречный огонь еле разгорался, сначала робко и медленно перебирая щепки внизу, но вот, будто рассердившись, выпрыгнули из-под корья острые языки пламени. А лесной пал с гудением рвался к полосе.

— Уходите живо! Назад! — скомандовал Евсей Данилович и сам отступил в сторону.

Встреча двух огней произошла мгновенно. Большой пожар, сопротивляясь, как дикий жеребец, поднялся на дыбы. Но встречный огонь решительно набросился на него. Они схватились в вышине, безжалостно и неистово колошматя друг друга.

Издали наблюдая за схваткой двух огней, люди застыли в изумлении.

— Вот это да! Вот это битва! — кричал Володя, размахивая руками.

И вдруг огненная стена осела, рухнула, и на месте, где только что бушевало высокое пламя, закурились тут и там тоненькие дымки. Остро запахло гарью, и хотя над землей уже сгущались сумерки, отчетливо было видно черноту сожженного луга и раскоряченные деревья, похожие на сказочных чудовищ.

Неожиданная быстрота, с какой прекратился пожар, ошеломила всех: неужели все кончено? Бадма схватился за лопату и начал быстро кидать землю в те места, где еще светились огоньки, но Евсей Данилович остановил его.

— Не надо, — сказал он и устало опустился на валежину. — Это уже не страшно. — Пот ручьем катился по его лицу, он обмахивался фуражкой, чувствуя, как постепенно освобождается от напряжения. Дело, которое он взял на свою ответственность, благополучно завершилось. — Ну, что? Давай закурим, что ли? Бадма! Бросай лопату…

— А я боялся… Верно, верно говорю, боялся, — подходя к парторгу и расплываясь в широкой улыбке, заговорил Бадма. — Думал, огонь кепку с меня сорвет, хлестал как бешеный.

— Видел, видел, как ты улепетывал, — поддел его Цырен и засмеялся. — Что, неправда?

Они уселись рядом с парторгом. Вскоре сюда подошли и остальные, стало шумно. Люди наперебой заговорили о том, что каждый из них пережил в те минуты, пока два огня в смертельной схватке боролись друг с другом и оба разом испустили дух, вспоминали о прежних пожарах, и в этих рассказах переплеталось печальное и смешное.

Подошел Володя. Возбужденно жестикулируя, он начал пересказывать огненное зрелище.

— Первый раз вижу, чтобы так тушили пал, как сегодня. Мы там по краю землей закидали, чтобы дальше не прошло, — обратился он к парторгу, — может, не надо отсюда уходить пока?

Евсей Данилович вдруг закашлялся и с минуту не мог прийти в себя от надсадного, удушливого кашля, он уперся рукой о землю, а спина его так и ходила ходуном. Наконец, успокоившись, он сказал, что всем оставаться не нужно, а вот человек десять пусть останутся на всякий случай.

— А вы домой поезжайте, Евсей Данилович. Мы тут подежурим. Я, Цырен, мои ребята…

— Конечно, правильно! И я останусь…

— И я…

Евсей Данилович улыбнулся через силу, зная, что никуда он отсюда не уйдет до тех пор, пока не убедится, что опасность миновала. Ночь ведь… Ему все равно где отдыхать: дома или тут.

В сумерках и не заметили, как небо заволокло тучами. Люди опомнились, когда загрохотал гром и на землю упали первые тяжелые капли.