— Нету его! — крикнул Гунгар. — Ускакал в горы. Я видел, как он садился на коня.

В толпе засмеялись. Парторг догадался, что Бальжинима подался к старикам.

— Что ж, ждать его мы, конечно, не будем. Есть такое предложение, — повторил Евсей Данилович уже громче и стал излагать свой план, называя по именам всех, кому предстояло собирать хворост, смолистые щепки для костров, кому стаскивать все это в большие кучи. Трактористы должны быть наготове — мало ли что… Может, еще пахать придется.

Через несколько минут степь наполнилась гиканьем всадников, звонкими голосами женщин и девчат, перекликавшихся между собой. Дело всем нашлось: одни вязали веники из сырых веток, другие носили сухой хворост, складывая его на краю вспаханной полосы.

Увидев Дариму с вязанкой сушняка, Евсей Данилович удивился:

— Почему не на таборе? Надо же обед готовить для всех. Бери с собой Бутид-Ханду и ступайте кашеварить.

— Евсей Данилович, я хочу здесь остаться. Пускай обед готовят те, кто постарше нас. Мы будем тут помогать. — Дарима свалила с плеч тяжелую ношу и взглянула на Бутид-Ханду, проходившую мимо, как бы ища у нее поддержки. Но та, согнувшись под ворохом сухих веток, даже не подняла головы.

Зато Гунгар, стоявший поблизости, поддакнул Евсею Даниловичу:

— Вот-вот, шли бы на свое место, работнички…

Гунгару когда-то очень нравилась Дарима, но ни она, ни другие и не подозревали об этом, так глубоко Гунгар хранил свою тайну. Когда Балбар оскандалился и попал под суд, а Дарима вышла замуж за председателя, Гунгар лишился своей тайной надежды и при встрече с Даримой всякий раз старался задеть ее насмешливым словом.

Дарима окинула Гунгара медленным взглядом.

— Ты, Гунгар, как молодой бычок, — сказала она, четко выговаривая каждое слово. — Рога еще не выросли, а ты уже бодаться лезешь.

— Да ну! — Видя, что она уходит, Гунгар встал у нее на дороге: — Не боишься, что у тебя подол загорится, председательша?

— Смотри, как бы у тебя в животе не загорелось. Или ты еще не успел выклянчить у друзей на бутылку?

Парторг сделал примиряющий жест и еще раз попросил Дариму вернуться к походной кухне. И Бутид-Ханде крикнул то же.

— Иди, иди, Дарима, без лишних слов. Готовь лапшу с бараниной и густой зеленый чай, такой густой, чтобы в нем могли увязнуть зайцы.

Дарима засмеялась и пошла к табору, мельком заметив, что и Бутид-Ханда направилась туда же.

Балбар сидел у дымокура и видел издали, как женщины одна за другой прошли по тропе. Сначала промелькал цветастый платок Даримы, а потом белый — Бутид-Ханды.

«Уж не из-за меня ли парторг отправил их? — думал он. — Конечно! Так и ждет от меня пакости какой-нибудь, остерегается. И этого сопляка Галана тоже отколол от меня, черт. Бинокль ему свой отдал. А тот и обрадовался. Верхом поскакал на сопку. Оттуда за огнем наблюдать будет. Да что он увидит, мальчишка?»

Между тем парторг приближался к дымокуру, у которого сидел Балбар.

«Сейчас будет уговаривать щепки носить. Дудки! Я тебе не мальчик на побегушках. Вот возьму и скажу сейчас все. А что мне? На Ганге свет клином сошелся, что ли? Надо только рассчитаться с тобой как полагается. Не думай, что я забыл…»

Балбар посмотрел исподлобья на сморщенные запыленные голенища сапог Евсея Даниловича, остановившегося сбоку от него, и приготовился ответить дерзостью на приказ парторга.

— Ну, Балбар, а нам с тобой достался самый ответственный участок. Пойдем на южный конец вспаханной полосы к сосновой роще.

Балбар не поверил.

— Мы с вами? — переспросил он, не скрывая своего удивления, и быстро поднялся.

— Ну да, — подтвердил Евсей Данилович.

Шли они по краю борозды. Надоедливые пауты однотонно жужжали в дымном воздухе. Рядом с участком, куда они шли сейчас, сосновая роща, нельзя допустить, чтобы огонь перекинулся на нее, говорил Евсей Данилович. Балбар слушал рассеянно. Удивившись сначала приглашению парторга, Балбар сейчас сомневался: что это Евсей его при себе оставил? Перевоспитывать хочет, что ли? Или подмазаться? «Ничего, когда мы вдвоем останемся, я тебе устрою, без свидетелей…» Сам не понимал Балбар, как собирается мстить парторгу, и не особенно раздумывал, правильно ли выбрал цель для своей злости и обиды.

Скоро они подошли к своему участку. С отвала поднятой плугами земли вспорхнула какая-то птица. Балбар тоскливо посмотрел ей вслед. Из-за кустов вышел внезапно Володя. Со вчерашней ночи они еще не видели друг друга. Оба стушевались, хотя силились ни словом ни взглядом не выказывать неловкости.

— Вот помощника привел, — парторг добродушно кивнул на Балбара. — Думаю, что справимся. Давайте-ка разделим участок: тебе, Володя, северная сторона, мне южный край, где кончается пахота, ну, а ты, Балбар — в центре.

Балбар, угрюмо глядя под ноги, побрел на свое место. Нагнувшись, подобрал с земли гладкую палку — чем-то она ему понравилась.

— Не пойму его, то ли сердится на меня, то ли от стыда такой. В общем-то ему теперь не сладко, это ясно. — Евсей Данилович пожал плечами. — А может, его кто обидел, не знаешь? Не всякий ведь способен на деликатность.

— Да он на меня тоже дуется, — торопливо сказал Володя и махнул рукой. — А, перебесится…

Балбар остановился и поглядел на сопку, откуда поднимался густыми клубами, а потом медленно рассеивался дым. Ему вдруг вспомнилось, как однажды, когда он был еще мальчишкой, горела степь и так же, всем улусом, люди шли тушить пал. Балбар с Володей Дамбаевым верхами носились по степи как связные, вообразив себя чуть ли не самыми главными героями этого события. Еще бы… Им ведь было поручено скликать народ, а потом развозить метлы да лопаты. Оттуда наперегонки мчались домой. Балбар улыбнулся. Тогда это было для них вроде игры, так и норовили поближе к огню подъехать. Балбар даже рубаху себе прожег, из-за чего Шарухи наутро оттрепала его за уши. Боль, конечно, забылась, а то, как они с Володей ехали с пожара, распевая лихую кавалерийскую песню, это он запомнил. Володя. Тогда он был другом…

Он сел на пенек, торчавший в траве у межи, рядом бросил куртку и мешочек с остатками еды. Широко расставив колени и опираясь на палку, он был похож на пастуха-новичка, растерявшегося перед многочисленным стадом. Парторг и Володя постояли на прежнем месте, как видно договариваясь о чем-то, потом разошлись в разные стороны.

Проходя мимо Балбара, Евсей Данилович замедлил шаг и кивнул на сопку:

— Смотри, огонь-то как подвигается! Не прозевать бы…

Балбар посмотрел на сопку. На ее склоне приплясывало желтое пламя.

— А куда же девались самолеты? Авиация хваленая где? Будем тушить дедовским способом, да? — не преминул съязвить Балбар.

— Самолеты делают свое дело, не беспокойся. Они вон где летают, за хребтами, — объяснил парторг уже на ходу и махнул рукой на запад. — Там главный очаг пожара.

Долго усидеть Балбар не смог — одолевала мошка, оводы жалили сквозь рубашку. Ой поднялся и пошел вдоль борозды, укатанной гусеницами трактора. От укусов мошки у него стали распухать уши. Чертыхаясь, он поднял свой мешочек и достал оттуда две лепешки и кусок вареной баранины. Чтобы как-то скоротать время, он начал без аппетита жевать лепешку, прохаживаясь взад-вперед. Неподалеку от него, за буртами, суетился парторг — то пригибался, то выпрямлялся.

«Что это он делает?» — подумал Балбар, останавливаясь, и тут же услышал голос Евсея Даниловича:

— Иди сюда! Бал-бар!

«А, сам зовешь… Ну что ж…»

Балбар подошел к нему. В тени высокого пня парторг готовил из корья и сырой травы дымокур.

— Мошка заела, черт бы ее побрал! Откуда она, перед дождем, что ли? — заговорил Евсей Данилович, не глядя на подошедшего Балбара, чиркнул одну спичку, другую, подпалил бересту, она скрючилась, задымила и занялась огнем в небольшой кучке сухого хвороста, присыпанного свежей травой.

Балбар, опираясь на палку, молча следил за движениями Евсея Даниловича. Странное дело, домовитость и миролюбивый тон парторга обезоружили Балбара, и он совсем расслабился.