Поглощенный тяжким спором с самим собой, Балбар не заметил, сколько уже отшагал и сколько еще осталось идти. Вот так… Одних суток оказалось достаточно, чтобы столько наворотить. Ведь он хотел по-другому… Всю дорогу, пока ехал в поезде домой, думал Балбар, что перешагнул черту, за которой осталась его прежняя шальная жизнь.
Балбар остановился. Дальше идти не хотелось. Он сошел с тропы, бросился в тень под березки и уткнулся лицом в землю.
Он не помнил, сколько пролежал так. Вдруг донесся до Балбара далекий свист, а в той стороне, откуда он пришел сюда, аукнул тоненький голос.
«На обед идут, что ли? — Он быстро вскочил на ноги. — Не хватало еще, чтобы меня тут увидели…» Отряхнувшись, Балбар вышел на дорогу и посмотрел по сторонам — никого не видно, только рыженький суслик мелькнул в кустах шиповника. Потом опять послышался свист, все еще издалека, кажется, с южных лугов.
Балбар прибавил шагу.
«Надо уезжать отсюда. Лес продам и уеду в город, — решил он не колеблясь. — Мне здесь не жить. Все. Надо уезжать». Горячая кровь толчками забилась в его висках.
Он вышел к стоянке и неожиданно наткнулся на костер, у которого спиной к огню сидела Дарима.
Балбар уже сделал движение кинуться обратно, когда Дарима обернулась.
— Здравствуй, Дарима, — сказал он, едва шевеля губами.
— Здравствуй… — Дарима покраснела, Балбар это заметил и смутился еще больше. Вокруг никого не было. Дарима поднялась, и с минуту они стояли лицом к лицу, не зная, о чем говорить.
— Как ты живешь, Балбар?
От ее участливого тона у Балбара перехватило дыхание. Губы Даримы были плотно сжаты, а в глазах стояли слезы.
— Прости меня…
— Я рада, Балбар… Очень рада, что ты сказал мне эти слова, — сказала Дарима и отошла в сторону.
За кустами послышались голоса трактористов, грубоватый говор и смех, а со стороны реки подходила к костру Бутид-Ханда с полными ведрами воды.
Вскоре на таборе стало шумно, как это бывает во время полевых работ. Наскоро умывшись, люди рассаживались кто где, доставали чашки-ложки и в ожидании обеда переговаривались между собой. Казалось, они с утра были заняты обычным для себя делом, и потом, пообедав, разойдутся каждый в свою сторону. Но все понимали, что встреча с огнем неотвратима, а как она произойдет — никто не знал.
«Я рада, Балбар…» Голос Даримы дрогнул, а глаза потеплели, когда она произносила эти слова. И в душе Балбара, как далекий огонек, показавшийся путнику в глухую непроглядную ночь, мелькнула искра надежды. Балбар незаметно вытащил из кармана сложенный лист бумаги и подошел к Дариме сзади:
— Прошу, Дарима, прочитай это… Очень прошу…
Она взяла лист и отошла от костра. Прислонившись к шершавому стволу сосны, провела ладонью по горячей щеке и стала читать.
«Дарима, милая, прости меня. За эти годы многое мною передумано, пересмотрено. Иногда меня одолевает дикая злоба на людей, но я понимаю, в своем несчастье и одиночестве я виноват сам. Сам опозорил свою любовь и самому надо идти к людям. Я все время думаю о тебе, Дарима. Сердце мое сжимается, когда перед глазами, словно в мареве, проплывают твои глаза, твоя улыбка и ты вся — гибкая и веселая… Любимая Дарима, всю жизнь ты будешь для меня самой дорогой памятью. Горе человеку, не сумевшему сберечь в жизни святое. Я чувствую это горе на себе. Прости, Дарима. Будь счастлива. Балбар».
«Зачем, зачем?» Из оцепенения Дариму вывели требовательные голоса людей, прибывших на обед. Скомкав лист, она сунула его в карман и, подойдя к костру, принялась поспешно разливать суп.
— О, смотрите-ка, сегодня нас будет угощать сама председательша… — весело сказал тракторист Бадма и подмигнул своему соседу. Тот, раздувая круглые ноздри, заулыбался.
Из открытого котла тянуло вкусным, дразнящим запахом вареной баранины.
— Вот это еда!
Усаживаясь на самодельные скамейки перед опрокинутыми кверху дном ящиками, женщины задиристо выкрикивали:
— Наливай погуще!
— А ну-ка, Дарима, не скупись. Сейчас узнаем, какая ты хозяйка!
— Поглядим, какими обедами кормишь Банзара Бимбаевича…
— Он не привередливый, ест, что подам! — сказала она громко.
Балбар услышал. Он сидел в стороне у трактора и вертел в руках прутик. Едва до него дошел смысл сказанных Даримой слов, волнение от встречи с ней исчезло, его сменили безразличие и усталость.
«Председательша… что ж… — Балбар горько усмехнулся и переломил прутик. — Зачем сижу здесь? На какие чудеса надеюсь?» — Он рывком поднялся и увидел идущего по меже Гунгара.
— Ты чего тут один? Идем, пообедаем.
— Нет, не пойду туда.
— Чего так? — И, словно осененный догадкой, посмотрел на Балбара. — Ха! Понял… Тогда пойдем вон туда, к моему трактору. Видишь? Там подзаправимся. Я принесу обед.
Они устроились через дорогу от табора, в молодом сосняке. Гунгар принес котелок лапши с мясом и поставил перед Балбаром, а сам побежал к трактору и быстро вернулся. Из кармана его комбинезона торчало горлышко бутылки.
— Ух, черт! Вся в солидоле, — брезгливо поморщившись, он вытащил бутылку. — Ну, давай мозги просвежим, а то, я вижу, ты в двух соснах заблудился.
Балбар, хмелея, мрачнел и, как ни старался расшевелить его Гунгар, все больше уходил в себя. Балбар почувствовал, как от жары и от водки у него внутри словно заполыхал пожар — хоть в воду кидайся. Расстегнув ворот рубахи, он улегся на траве, и земля закружилась под ним. Балбар на мгновенье сомкнул ресницы, ему представился весь в белых ромашках берег Ангирты, степной ветерок колышет траву. Дарима перебирает тонкими пальцами лепестки ромашки. Балбар отчетливо слышит ее голос: «Я выйду замуж за того человека, которого очень-очень полюблю…» Балбар открыл глаза и резко повернулся на бок. «Надо уезжать, завтра же, а сегодня поговорить с ней…»
— Ну, хватит валяться, — сказал ему Гунгар предупреждающе. — Вон люди идут.
— Какие люди? — Балбар приподнялся и сел. Мысли путались у него в голове. И правда, колхозники уже расходились с обеда. — Слушай, мне надо встретиться с Даримой, — сказал Балбар и сам удивился, что говорит об этом.
— Давай, пока председателя нет. — Гунгар подмигнул ему.
— Да ну тебя! Слушай, может, позовешь?
Гунгар засмеялся, приложив к груди руку:
— Я? Ох-хо-хо! Да она меня так отбреет… Что ты! Попроси своего напарника. Вон он идет. Эй, Галан! Иди-ка сюда… — Гунгар махнул ему рукой.
— Что это вы делаете тут? — удивленно спросил парень.
Простодушие Галана развеселило Балбара:
— В футбол гоняем, не видишь разве?
Гунгар захохотал и протянул Галану стакан:
— Выпей с нами. Вот тут еще немного осталось. — Увидев, как парня передернуло, он захохотал еще громче.
Галан отвернулся. Балбар потянул его за рукав.
— Садись, отдохни. Мы ведь столько с тобой наворочали за два дня. Баранины хочешь?
Галан присел, но от еды отказался: пообедал только что.
Гунгар одним глотком выпил все, что было в стакане. Взяв с травы пустую бутылку, он покрутил ее в руках и, примерившись, бросил в камень на меже. Осколки, сверкнув, разлетелись.
Балбар сдвинул брови и сердито посмотрел на товарища, а Галан поднялся.
— Куда торопишься? — холодно спросил его Гунгар.
— Как куда? Работать… И вам советую.
— Аа-а, — с усмешкой протянул Гунгар, — в бинокль смотреть будешь? Так? Да? — и приставил к своим глазам кулаки.
— Пусть идет, — сказал Балбар, — только вот что, Галан, зайди-ка на табор и скажи Дариме, чтобы пришла сюда.
— Зачем?
— Это тебя не касается! — вмешался Гунгар. — Скажи — и все…
— Иди сам. Я тебе не слуга. — Галан решительно повернулся, но не успел шагу ступить, как, споткнувшись о подставленную Гунгаром ногу, тяжело рухнул на землю. Они не сразу поняли, что произошло. Гадая вдруг застонал, потом кое-как привстал на одно колено, поддерживая окровавленную руку.
— Зачем же вы, гады… — Он чуть не плакал от боли и обиды.
