Только теперь, когда девушка возвышалась над остальными, можно было разглядеть, как она красива. Румянец у нее был, пожалуй, слишком густой, но глаза сверкали, как гранаты, губы рдели, словно кораллы, зубы сияли, будто жемчужины. В каждом ее движении ощущались отвага и жизнерадостность.

— Что это за девушка? — спросил Антош у стоящего рядом Томы.

— Не девушка — чертенок в юбке, — отвечал парень, явно раздосадованный ее победой.

— Откуда же он взялся? — усмехнулся Антош его ворчливому тону, хотя и сам был немного раздосадован, что девушка посрамила стольких мужчин.

— Скупщик волокна Мартин с Просецких гор — ее дядюшка. Он взял ее к себе, потому как своих детей у него нет. Жалеть-то ему об этом не приходятся, у девки силы — за двоих парней, она в его доме и за служанку и за работника.

— Что ж это я раньше никогда ее не видал?

— И не диво, вы ведь на девушек не смотрите. Впрочем, вам, может быть, и не доводилось с ней встречаться. Она не часто спускается в деревню. Почитай все время в разъездах: скупает в саксонских и прусских горах волокно, а дядя отвозит его потом на прядильные фабрики. Девка разбирается в торговле не хуже своего дядюшки, снарядит повозку, запряжет лошадей под стать любому мужчине и готова хоть в полночь ехать самым дремучим лесом. Не зря я говорю, что в этой Сильве сам черт сидит…

— Как? Как ее зовут?

— Сильва!

— Что за чудно́е имя?

— Все ему дивятся. Слыхал я, будто родилась она в последний день года, на святого Сильвестра, вот и окрестили ее Сильвой…

Тома наверняка рассказал бы про девушку еще что-нибудь, если бы в этот момент не вернулись носившие ее по кругу «служки». Сильва отбросила саблю, соскочила с кадки, но вместо того, чтобы со всей процессией двинуться к деревне, попыталась пробиться через толпу в обратном направлении.

— Разве ты не пойдешь танцевать? — спросил Антош. Странная девушка заинтересовала его, понравилась своей смелостью.

— А что мне там делать? — отмахнулась она. Но при этом с любопытством и, как Антошу показалось, с насмешкой разглядывала его.

— То же, что делают другие!

— Не люблю быть похожей на других.

— Сегодня бы ты ни на кого не была похожа. Ты победительница и единственная среди девушек имеешь право сама выбирать кавалеров.

— Это ваше право недорого стоит. Охота была танцевать с мужчинами, которым и петуха-то не одолеть. Такими ухажерами только каблуки подбивать!

Произнеся эти дерзкие слова, Сильва засмеялась, будто перепелочка поутру, и снова стала протискиваться сквозь толпу.

Но Антош был не единственным, кто ее слышал. Тома все еще стоял рядом с ним и не пропустил мимо ушей ни слова. Он чуть не задохнулся от злости, но едва Сильва скрылась в толпе, пришел в себя.

— Парни, эй, парни ештедские! — заорал он во всю глотку, и голос его был слышен далеко вокруг. — Сильва говорит, что такими, как мы, она каблуки подбивает. И танцевать с нами ей, видите ли, зазорно. Ну как? Нравится вам это?

Вполне можно себе представить, что парням это не понравилось. Они обступили Тому, подняли галдеж и бросились вдогонку за девушкой, увлекая за собой и Антоша.

Уговаривать его не пришлось. Он охотно присоединился к преследователям и бежал во всю прыть. Вскоре луг, зеваки и парни остались позади.

Еще вчера он наверняка всего лишь посмеялся бы над дерзостью разбитной девчонки, но сегодня ее слова вызвали в нем непонятный гнев. Ему казалось, нет, он даже был в этом уверен, что ее насмешка адресована именно ему. Он не был знаком с Сильвой, но та явно его знала, ибо кто в округе не знает Антоша Ировца? И не только срамила его за неудачу, но и намекала на семейные дрязги. В тот вечер он убедился, что они давно перестали быть тайной. Как насмешливо люди подзадоривали его, когда ему не хотелось вступать в состязание, как язвительно обещали замолвить за него словечко перед старостихой, чтобы ему не слишком попало! Уже всем известно, что он в доме не хозяин, не мужчина, что он под каблуком у жены. Как иначе истолковать намек Сильвы? И он ни за что на свете не хотел простить ей такую обиду.

Он гнался за девушкой во весь дух, подстегивая себя этими мыслями. Сильва стрелой неслась перед ним по мягкому дерну, то сливаясь с вечерним туманом, то выныривая из него. Она уже знала, что ее преследуют, то и дело оглядывалась и, очевидно, хотела поскорей добежать до черневшего поодаль леса, где можно было легко спрятаться. Этот замысел, вероятно, и удался бы ей, от цели ее отделяло не более пятидесяти шагов, но Антош разгадал хитрость девушки. Он собрал последние силы, кинулся наперерез и неожиданно загородил ей дорогу.

Позади раздались торжествующие крики. Парни разглядели в сумерках, что Антош схватил девушку за руку.

— Держите ее, Антош, покрепче держите эту задиру, — кричали они в один голос, — пусть узнает, что мы не такие уж бабы, как она думает!

В напоминаниях не было нужды. Антош и без тою держал Сильву точно железными клещами. Словно бы вся злость старостихи перелилась в него. Он хотел, чтобы девушку постигло наказание, которое задумали парни, и смеялся над ее тщетными попытками вырваться. Но тут Антош вздрогнул, будто в него ударила молния. Сильнее сжимая девушку, чтобы она не ускользнула, он вдруг ощутил, как бьется возле его груди ее сердце. В странном смятении он невольно ослабил объятия, она же мгновенно воспользовалась этим, вырвала одну руку и сунула за пояс, пробормотав:

— Если вы не отпустите меня сию же секунду…

Антош обхватил ее еще крепче. Он не выпустил бы девушку, прикажи ему хоть сам император. Смятение неожиданно уступило место необычному ликованию. Он радовался и гордился, что в эту минуту она в его власти. Внезапно руку его словно обожгло пламенем. Ручьем хлынула кровь. Сильва полоснула Антоша ножом, который был спрятан у нее за поясом. Он невольно дернулся от жгучей боли — и власти его пришел конец. Сильва вырвала другую руку, с силой оттолкнула его, взвилась, точно форель над водой, и, прежде чем Антош успел опомниться, была уже за тридевять земель. Как видение, растаяла она, и лесная чаща грозной стеной встала перед ним.

— Ну, это тебе даром не пройдет! — кричали парни, подбежавшие наконец к Антошу и увидевшие, что он один и к тому же ранен.

Однако было ясно, что преследование придется пока отложить. В густом, темном лесу легче было поймать белку, чем Сильву. Но выходку ее решили ни в коем случае не прощать. Больше всех негодовал Тома.

— Она должна у каждого из нас попросить прощения, — бушевал он, — а не то мы… мы… мы подадим на нее в суд, да, подадим в суд! У нас для этого достаточно поводов: во-первых, она нанесла нам словесное оскорбление, а во-вторых, до крови поранила одного из нас. Господа чиновники пропишут ей за это. Я знаю, я сын старосты и разбираюсь в судебных делах.

Парни вернулись в деревню, но в тот вечер музыканты старались напрасно. Только и было разговоров, что о Сильве да о том, как бы ей почувствительнее отомстить. Танцевать ни одному из парней не хотелось.

— Вот увидите, подожмет она хвост, — заранее тешили себя обиженные. Антош немало их раздосадовал известием о предстоящей ему неотложной поездке. Но делать было нечего — и они удовольствовались разрешением действовать и от его имени.

Их настолько занимала мысль о Сильве, что они даже не удивились этой неожиданной поездке, о которой еще накануне никто не слыхал. Тем больше озадачила эта поездка соседей постарше. Ее связывали со вчерашней семейной размолвкой между Антошем и старостихой, с его нынешним подавленным видом и без конца гадали, куда же он собрался и что это ему сулит.

На следующее утро Антош и верно покинул деревню. Но не велел, как обычно, закладывать бричку, а отправился в путь пешком. Старостихе он только и сообщил во время завтрака, что несколько недель его не будет дома. Пусть, мол, на этот срок наймет какого-нибудь надежного приказчика, чтобы в отсутствие хозяина не запоздать с полевыми работами, Антош исчез так быстро, что у жены не нашлось и минуты ни для ответа, ни для расспросов. Но все же она успела заметить, что рука у него перевязана.