Выход в 1858 году альманаха «Май», в котором появилась новелла К. Светлой, знаменовал начало нового периода в чешской литературе. Его редакторами были два талантливых поэта — В. Галек и Я. Неруда. Альманах открывался портретом чешского поэта-романтика К. Г. Махи и название свое получил по самому значительному произведению чешского романтизма — поэме К. Г. Махи «Май». В свое время непонятый и непризнанный, К. Г. Маха теперь становился знаменем литераторов, которым импонировали горькие, иронические ноты в творчестве поэта, социальная острота и бунтарство его произведений. Молодые литераторы стремились к выходу на просторы европейской литературы, что также было характерно для литературных исканий К. Г. Махи. Произведения немецких романтиков группы «Молодая Германия», литература французского романтизма, в частности — романы Ж. Санд, наряду с наиболее значительными явлениями русской литературы, находили у них живой отклик, Я. Неруду и его литературных единомышленников традиционная критика обвиняла в космополитизме, усматривая в их правдивых, далеких от псевдопатриотического шаблона зарисовках падение литературных нравов.
На деле же это «падение» было взлетом. Вслед за периодом национального Возрождения, когда литература изобиловала пламенными апофеозами отчизне, как бы заново обретенной, наступала полоса критического, полнокровного познания действительности, полоса реализма. Я. Неруда ищет своих героев среди обездоленных городских бедняков; В. Галек создает поэтические картины сельской жизни; Г. Пфлегер-Моравский вводит в свои романы образы фабричных.
К. Светлая вдохновляется примером Б. Немцовой и Ж. Санд, чей портрет висел над ее письменным столом. Творчество Ж. Санд хорошо знали в Чехии, многие ее романы перевела сестра К. Светлой, сама же она знакомилась с произведениями французской писательницы в подлиннике.
К. Светлая восхищалась мастерством Ж. Санд и разделяла ее взгляды относительно духовного и социального равноправия женщины. «Что женщина отличается от мужчины, что сердце и ум имеют пол, в этом я не сомневаюсь, — писала Ж. Санд, — но разве это различие, необходимое для общей гармонии, означает нравственное превосходство мужчины?» Эта мысль, наряду с мыслью о высоком предназначении художника, легла в основу одного из ранних произведений К. Светлой «Любовь к поэту» (1860). Толчком к его написанию послужила история трудной любви В. Галека. Светлая создает образ одухотворенной девушки из богатой семьи, Изабеллы, преклоняющейся перед поэтом и готовой ради него пойти на смерть. Современники сочувственно отнеслись к литературным опытам молодой писательницы, однако от них не ускользнула сразу же давшая себя знать склонность К. Светлой к некоторой идеализации своих героинь. В. Галек, прочитав рассказ, с горечью заметил: «Не больно-то много таких Изабелл встречается на свете…» — но, отдавая должное литературному дарованию писательницы и «в благодарность за Изабеллу», он, как правило, впредь открывал редактируемые им журналы произведениями К Светлой.
В. Галек был прав. Поиски героини-патриотки, идеалистки в аристократических салонах, в среде, менее всего способной на гражданский героизм, были чреваты по крайней мере психологическими натяжками. Понимая это, К. Светлая в первых своих романах «Первая чешка» (1861) и «На рассвете» (1864) обращается к недавнему прошлому, показывая как бы в назидание современным буржуа благородных героинь, бросающих вызов своей касте. Но и это не приносит творческого удовлетворения. Писательница мечтает создать роман о людях совсем иного социального положения, о людях деревни, образы которых уже появились в ряде ее рассказов: «Сефка» (1859), «Анежка — дочь портного» (1860), «Лесная фея» (1863), «Скалак» (1863). Ештедский край окончательно завоевывает симпатии писательницы. «Там можно увидеть чешский характер во всей его самобытности, — делилась она своими наблюдениями с сестрой в августе 1863 года. — Червоточина онемеченного Либерца еще не подпортила здесь национального ядра… Я ходила по горам, как по гребням волн морских, и в голове у меня звучал роман о девушке, дочери этих гор… Мещанская среда вызывает у меня отвращение более чем когда-либо…»
Подготовкой к задуманному роману явилась первая большая работа К. Светлой о людях Ештеда — рассказ «Каменолом и его дочь» (1864). Образ главного героя, как и большинства героев сельских произведений К. Светлой, списан с натуры. Летом 1863 года К. Светлая не раз беседовала с одним весьма примечательным стариком. «Он прочитал немало старинных травников и оккультных книг, — писала она сестре, — его рассказ о том, как он видел летящего раздувшегося чертенка, — подлинный шедевр. Его воззрения на духов поразительны! Он с ними общается, беседует, о чем-то уславливается, совершенно как мы друг с другом. Каждое произносимое им слово — классика… Что собой представляем мы, люди цивилизованные, по сравнению с таким вот сыном Духа своего?! Насколько в нас все стерто, исковеркано, вяло!»
Каменолом и его дочь Доротка — люди, не тронутые городской развращенностью, цельные натуры. Они тоже не свободны от чувств отрицательных — ненависти, мести, но источник этих чувств находится не в области материального стяжательства, а в области нравственной, и злое в их душах, порожденное злом, отступает перед добротой, беззаветной любовью, преданностью.
Родная по духу сестра Доротки — героиня рассказа «Скалак». Ее счастью мешает противодействие людей, находящихся на социальной лестнице ступенью выше. Враждебное Розичке и Яхиму окружение напоминает своей неумолимой жестокостью и сословной косностью пражскую мещанскую среду.
Первый роман К. Светлой из жизни Ештедского края вышел под характерным названием «Сельский роман» (1867). Изображая современную деревню со всеми ее социальными и нравственными особенностями, автор поднимал насущные для всего чешского общества проблемы: брака, но скрепленного узами взаимной любви, религиозного догматизма, сковывающего свободу человеческой личности, проблему социального переустройства общества. Однако больше всего волнует писательницу вопрос о назначении женщины, о ее месте в современной жизни, и прежде всего — в жизни деревни, которая была в глазах К. Светлой средоточием всех наболевших вопросов. Недаром, делясь в одном из писем впечатлениями от трудов Шопенгауэра, она писала, что немецкому философу следовало бы «поехать в деревню, дабы понять, чем является женщина и какую важную роль она играет в семье и общественных делах».
Три женских образа находятся в центре повествования: Ировцова, старостиха и Сильва. Жестокий эгоизм и невежество приводят к гибели богатую старостиху. Воплощающая в себе мораль и житейскую мудрость народа Ировцова, мать Антоша, героя романа, находится, однако, во власти патриархальных пережитков и косных представлений о нерасторжимости брачных уз, освященных церковью. И, наконец, Сильва — независимая, решительная на крутых жизненных поворотах, она как бы олицетворяет порывы и противоречия нового времени, эпохи шестидесятых годов, которая, несмотря на живучесть многих предрассудков и суеверий, открывала простор для свободного изъявления чувств и воли. На этот простор К. Светлая выводит женщину, так как, по ее глубокому убеждению, именно женщина наделена способностью, вопреки превратностям судьбы, следовать велениям сердца.
Как же понять при этом неожиданную развязку, которую уготовил читателю автор? Почему, вопреки логике чувств и поступков героев, вопреки, казалось бы, доказанной противоестественности и ненужности дальнейшего сохранения Антошем брачных уз, эти узы не обрываются, а, напротив, верность им скреплена трагедией центральных персонажей — добровольным изгнанием Сильвы, постепенным угасанием Антоша, гибелью старостихи? Еще современники К. Светлой гадали, отчего ее герои не делают последнего, решительного шага. Разгадка, возможно, кроется в противоречивой позиции самой писательницы, отразившей противоречия и ограниченность своей эпохи. Ее герои, отваживаясь даже на убийство, никогда не посягают на семейные устои. Однажды и сама она оказалась перед дилеммой — порвать ли с нелюбимым мужем и соединить свою судьбу с одним из самых блистательных людей того времени Я. Нерудой, или сохранить семью, оставить все по-прежнему. Внутренняя борьба длилась долго. Отголоски этой драмы дошли до нас в переписке К. Светлой и Я. Неруды. Это письма-исповеди, диалог людей, очень разных по происхождению, воспитанию, но одинаково ненавидящих провинциальную косность мещанской Праги; диалог единомышленников, понимающих друг друга с полуслова. Светлая принимает дружеское участие в судьбе молодого, еще не признанного критикой поэта, оказывает ему моральную поддержку, в которой он тогда нуждался, внушая Неруде веру в его талант и считая его призванным «указать нашей литературе новое направление». В своем последнем письме к нему она вновь выдвигает перед ним и самой собой высокие цели. «Я не хочу быть простым листом, — пишет она, — я хочу быть цветком на прекрасном древе моего народа». «Львицей духа» назвал К. Светлую известный чешский критик Ф. К. Шальда, прочитав в 1911 году первую публикацию этих писем. Тридцатью годами позже, когда в Праге хозяйничали немецкие оккупанты, прогрессивный режиссер Й. Гонзл кладет в основу своего патриотического спектакля в «Театре для 99» переписку Светлой и Неруды, находя, что эти страницы — одни из самых замечательных в обширном наследии писательницы.
