Она не только ответила взаимностью на мое почтительное и неизменное внимание и стала моим другом, — она раскрыла передо мной головокружительные перспективы, о которых я не подозревал, дала мне возможность неизмеримо полнее, чем раньше, познать самого себя, а также других людей, меня окружающих.

Четко, определенно, недвусмысленно указала она на Другого, таившегося во мне все тридцать девять лет.

А ведь я — человек заурядный. Значит, такую же или подобную роль автомобиль может сыграть и в жизни других?

Может.

Вполне.

Если люди примут его всерьез.

Шофер…

Существует ли в наши дни профессия, так же объемно, так же доподлинно представляющая будни двадцатого века и рекомендующая их потомкам?

Неутомимый и любознательный скиталец, вечно больной «дорожной лихорадкой»; полуавтомат, привычным жестом подключающий свою нервную систему к рычагам и тягам автомашины, сливаясь с ней воедино; фаталист, ежедневно ставящий жизнь на карту и воспринимающий это как нечто неизбежное, должное, естественное; вечный труженик, не знающий покоя ни днем, ни ночью, позарез необходимый и совхозу, и маленькой семье, и огромному заводу, и дипломату, и геологу, и генералу…

Вот что такое современный шофер.

Кроме того, это еще и человек, намертво влюбленный в свое дело. Пусть не каждый садится за руль с радостью, все равно: шоферы — огромная армия людей, получающих наслаждение от своего труда, и не учитывать социального значения этого обстоятельства никак нельзя.

Наконец, многие водители каждый день доставляют радость сотням других людей. Подумайте только: шофер туристского автобуса весь день ведет от одного объекта к другому целый вагон сияющих сограждан или гостей своей страны…

Удивительно ли, что добросовестный и толковый водитель, независимо от возраста и стажа — где еще вы такое найдете? — повсюду пользуется вниманием и даже почетом. От него многое, часто очень много зависит.

Примерно так же отличали его предшественников: тот, кто заведовал или управлял транспортом, всегда, во все времена был фигурой заметной. Кучера, ямщики, возницы, кондукторы почтовых карет и дилижансов так и мелькают на страницах литературных опусов прошлых столетий, песен, романсов, а также дошедших до нас различных старинных документов — хроник, мемуаров, судебных отчетов, деловых и даже любовных писем. Видное место отводит кучеру и современный исторический роман или кинофильм; возьмите, к примеру, известный боевик из жизни композитора Чайковского: по меньшей мере десяток кучеров усердно и многозначительно погоняют там лошадок самой разной масти и стати, не считая дюжины извозчиков, картинно гуляющих в трактире.

Любопытно: герой романа, занимающийся извозом, как правило, добрый и великодушный человек. «Все русские кучера, — заметил Достоевский, — бывают чрезвычайно солидного и даже молчаливого характера, как будто верно, что постоянное общение с лошадьми придает человеку какую-то особую солидность и даже важность».

Молчаливыми шоферов не назовешь, а вот солидности вполне достаточно. Но вообще-то — куда кучеру до шофера! Скорость у его экипажа мизерная, грузоподъемность весьма ограниченная, специальных знаний — почти никаких; накормил свою лошадиную силу, свел ее вовремя к ветеринару да к кузнецу, вот и вся хитрость. Никаких правил уличного движения — уворачивайся от встречных, если твоя упряжка похуже, а не то пусть они от тебя уворачиваются. Никаких медкомиссий, никаких зеленеющих трубочек, — не падаешь с облучка, и лады.

У кучера было одно-единственное преимущество перед шофером — зато какое! Кучер мог при случае вытянуть кнутом рассеянного пешехода, лезущего к нему под колеса, и спасти тем самым его от увечья, а себя самого от неприятностей.

И житье же было!

Существует и психологическое отличие: кучер, как правило, не сближался с седоком, не был его интимным собеседником ни в дальней поездке, ни изо дня в день. Мешали социальные перегородки: барин — слуга, держатель подорожной — ямщик, состоятельный горожанин — извозчик. Мешала и конструкция экипажей: вести задушевную беседу с седоком, топорщась на облучке, было почти так же трудно, как трудно теперь промолчать всю дорогу, сидя с шофером на одном сиденье, в одной кабине. В этом смысле наша деревенская телега, где и возница, и любой его спутник барахтались на одной охапке сена, была самым демократическим исключением, — так ведь русская деревня извечно была рассадником стихийного демократизма, если обобщить ее влияние на зарвавшихся горожан.

Затем наступили времена, когда кучера заслонила колоритная фигура паровозного или судового машиниста, а то и кочегара — кстати, французское слово «кочегар» (буквально: «тот, кто топит») идентично французскому же «шофер». Вспомним популярную матросскую песню «Раскинулось море широко». Вспомним, что единственного героя своей пьесы «Мещане», написанной на рубеже столетий, молодого рабочего, уверенно стоящего на ногах, Горький поместил не куда-нибудь, а на площадку локомотива.

Роль железных дорог, связавших поистине бескрайние российские просторы, и роль машиниста стали быстро расти: процесс этот продолжался у нас даже тогда, когда в других странах поезда стали уступать былой приоритет автомобилю. Книгу Ильфа и Петрова о поездке через американский континент мы читали в середине тридцатых годов взахлеб не только благодаря тому, что это была обстоятельная информация о великой стране из другого полушария, не только наслаждаясь меткими наблюдениями, мастерскими зарисовками, стилистическими находками талантливых писателей, но и потому еще, что, путешествуя необычным для нас тогда способом, они по-новому открывали мир.

Одно дело прибыть в город Н. с вокзала, по общему для всех расписанию, по избитому, традиционному пути, и совершенно другое — въехать в него когда и откуда придется, как в один из многих населенных пунктов, лежащих на пути вашего автомобиля. Вы видите город изнутри, глазами местных жителей, а не сквозь темные очки туристов; город раскрывает перед вами все свое нутро, раскрывает честно, без утайки, как своему. В то же время ни вы ему, ни он вам ничем не обязаны — встретились и расстались; вы поехали дальше, а он остался на старом месте жить своей жизнью. А если вы торопитесь и проезжаете за один день несколько крупных городов подряд, они оказываются нанизанными для вас — только для вас! — на асфальтовый хребет дороги и оставляют запечатленным в вашем сознании огромный, тысячекилометровый ломоть той сферической оболочки чего-то, что мы называем земным шаром.

…И вообще, это же сказочно удобно: бросил чемодан в багажник, сел в машину, хлопнул дверцей и покатил — и никаких очередей за билетами, носильщиков, жареных кур, орущих во всю глотку младенцев, болтливых дамочек, надрывно кашляющих старичков, никаких такси от вокзала и до вокзала…

Так вот, «чудо» вытеснения таких неизбежных, казалось, железнодорожных путей автострадой происходило в те самые годы, когда наши поезда только-только перестали опаздывать, а железнодорожники, пополнившие свои ряды широко популярными с самых первых дней работниками метрополитена, становились героями труда, а также героями песен, кинофильмов, книг, спектаклей. Люди получили то положение в обществе, которого давно заслуживали; это обстоятельство, несомненно, помогло нашей железнодорожной державе сравнительно удачно справиться с невероятными трудностями военных лет.

Всем хороша профессия машиниста — большие расстояния, большая скорость, большая ответственность, большой почет и немалая зарплата, — но машинист еще гораздо основательнее, чем кучер, отделен, изолирован даже от пассажиров; свою дорожную думу он думает наедине с ближайшими помощниками. Словно гений добра, мчится он сквозь непогоду и ночь, подхлестываемый графиком, мчится, разгоняя огромный состав. Он перевозит сразу много, очень много людей и грузов, зато, если он не успеет притормозить и случится беда, погибнет не один паровоз, не один вагон, не два-три человека, как при аварии автомашины…