– Ха! – восклицает Посейдон, и его голос отскакивает от моря. – Отлично! – Раскинув руки, он падает на спину и лежит на прозрачной воде.
Одна из женщин идет в сторону Кристабель и Ов, помахивая рукой.
– Привет, – зовет она. – Не уверена, что мы имели удовольствие познакомиться.
Овощ может только пискнуть мышкой, поэтому Кристабель приходится объявить, что они дети Сигрейв.
– Вы здесь живете? – спрашивает женщина, запуская ладонь в волосы, остриженные по-мальчишески коротко.
– Мы живем в своем доме, Чилкомбе, – говорит Кристабель.
Вторая женщина кричит издали:
– Эта девочка упомянула Чилкомб? Разве не там осела Розалинда Эллиот? Мне матушка говорила, уверена.
– Розалинда Эллиот? В такой дали от Лондона? – говорит первая женщина. – Немыслимо.
– Дорогая, именно так я и подумала.
– И что, черт возьми, она здесь делает? Открывает ярмарки?
При упоминании матери Ов обретает новую смелость и заявляет:
– Розалинда моя мать.
– Какой книжный сюжетный ход, – говорит первая женщина. – Мы должны нанести Роз визит. Узнать, зачем она одичала. Можно представить только, что у нее не осталось выбора.
– Какая ты мерзкая, Хилли, – говорит другая. – Как и вонь от этого гниющего кита, боже мой.
– Не стой с подветренной стороны, дорогая. Иди сюда.
Теперь, когда женщины рядом, Кристабель видит, что они почти одинаковы. Обе худые, плоскогрудые – сплошные углы и впадины, с короткими светлыми волосами, откинутыми от угловатых лиц. Женщины, состоящие из прямых линий, как иллюстрации в журналах Розалинды.
Раздается грохот – это Посейдон выходит из океана, спотыкаясь на гальке. Большая часть его широкого тела покрыта кудрявыми волосами, полоска темного меха сбегает вниз по животу.
– Привет! – кричит он, размахивая руками в сторону Сигрейвов. – Что у нас тут?
Кристабель в ступоре – ей незнаком протокол приветствия обнаженных волосатых мужчин. Ов решает эту дилемму, закрыв лицо руками и сказав:
– Мы Флоренс и Кристабель. Приятно познакомиться.
Кристабель, уколотая тем, что Ов ответила до нее, решает смотреть только на бороду и ни на что больше. Когда она поднимает глаза, чтобы найти ее, то обнаруживает, что та движется навстречу.
– У этого ребенка такое лицо, – говорит мужчина, – что мне показалось на мгновенье, будто за мной сюда последовала Анна Ахматова. – Он протягивает влажную от океана руку, и она охватывает челюсть Кристабель как повязка от зубной боли. – Я должен нарисовать тебя, – говорит он, и на мгновенье она думает, что он хочет ее раскрасить, покрыть ее студенистой краской, будто она безглазая статуя. Издали слышен жалобный, комариный призыв мадемуазель Обер.
– Нам надо идти, – говорит Ов из-под ладоней, медленно отступая. – Это наша гувернантка. Она заметила наше отсутствие, поэтому вы не должны пытаться захватить нас.
Голый мужчина доброжелательно улыбается и широким жестом поднимает руки.
– Так всегда и происходит, нет? Едва мы встречаемся, как должны расстаться. – Его редеющие черные волосы зализаны назад, обнажая выступающий лоб и глубоко посаженные в черепе темные глаза. У него по-боксерски квадратные скулы и бычья шея.
– Прошу прощения, но это наш пляж, – говорит Кристабель. – Это наш пляж, а эти дети стоят на моем ките.
– Это твой кит? – говорит одна из женщин. – Не можешь ничего сделать с вонью?
Другая женщина говорит:
– Не волнуйтесь, девочки, мы знаем вашу мать. Заглянем навестить. Роз будет вне себя.
– Вот уж точно, – говорит первая женщина, обвивая талию подруги и примыкая к ней. Позади них дикие дети скачут по киту. Один из них высовывает язык.
– Розалинда мне не мать, – говорит Кристабель, игнорируя то, что Флосси тянет ее за рукав.
К этому времени мадемуазель Обер обогнула мыс и быстро приближается – крепкие ноги несут ее по камням.
– Alors! Криииистабель! Флооооренс! Отойдите от этого вонючего кита!
Мужчина взял полотенце и оборачивает вокруг талии – призыв заставляет его с интересом поднять взгляд.
– Bonjour, – восклицает он и добавляет по-французски с сильным акцентом, – и какие же гроши они платят, чтобы вы бегали вместо них за детьми?
Мадемуазель Обер отрезает на родном языке:
– Простите, но это не ваше дело, месье.
– И всего-то, а? – говорит мужчина, все еще по-французски. – Но это же привилегия для служанки, не так ли? Гонять детей богачей в такой прекрасный день.
Мадемуазель Обер приближается, тяжело дыша.
– Я не служанка, месье. У меня хорошее происхождение.
– Я в этом не сомневаюсь, мадемуазель. У меня тоже хорошее происхождение и красивый дом в лучшем городе России, но в прошлом году мой брат водил по Парижу такси, пока я рисовал портреты жен богачей на берегах Сены, и никто из нас не мог сказать, живы наши родители или нет. Таково нынешнее время, нет? И мы обнаруживаем себя здесь, выброшенными на пляжи Англии.
Мадемуазель Обер хмурится на этого странного незнакомца, который говорит на ее языке, и переходит на медленный английский.
– Вы знаете Париж?
– Как знаю тела своих любовниц, – отвечает он, тоже по-английски.
Мадемуазель Обер хмурится сильнее.
– Это был мой дом.
– Тогда мы должны поговорить о Париже. Это единственный город, не так ли?
Мадемуазель Обер складывает руки на груди.
– Для вас, возможно. Для меня больше нет.
– Но почему?
Мадемуазель Обер кидает на него сердитый взгляд.
Мужчина внимательно смотрит на нее.
– Позвольте, угадаю. Ваша семья не та, что прежде. Настали тяжелые времена.
Она кивает.
Он продолжает:
– А до того была жизнь, полная удовольствий. Прекрасный дом.
Мадемуазель Обер горько смеется.
– В Фобур Сен-Жермен. Каждый день года – свежие цветы.
– Фобур Сен-Жермен? А теперь бегать за детьми. Ах. Что за ужасный рок пал на дом цветов?
– Это, месье, вас не касается.
– Не касается, – дружелюбно соглашается он.
Мадемуазель Обер двигает челюстью из стороны в сторону.
– Не надо держать меня за дуру.
– Как можно.
– Дом был потерян не из-за глупости.
– Кто бы так подумал?
– Мой отец погиб героем при Марне. Он никогда не верил, что умрет.
– Герои никогда не верят.
– Теперь моя мать живет над магазином на Рю-де-Розье. Шьет на дому. Она надеется, что богатый человек возьмет ее в жены и наша семья вернет былую славу. Но она стара и некрасива.
Кристабель и Ов не отводят глаз от мадемуазель Обер. Они ни разу не слышали, чтобы она так много говорила. Прежде они видели в ней только твердую преграду в не льстящем ей черном платье, а не человека, и уж точно не человека с историей. Как любопытно узнать о людях, живущих в красивых парижских домах, и старых матерях, шьющих на дому, ведь о Франции они знают только, что там солдаты Империи храбро отдали свои жизни в Великой войне и куда Розалинда и Уиллоуби направляются, чтобы сбежать от детей, – а ничто из этого даже не намекает на существование коренных жителей, которые занимаются чем-то интересным.
– Время идет медленно для тех, кто ждет возвращения прошлого, – говорит мужчина и протягивает руку. – Я Тарас Григорьевич Ковальский. Для меня честь познакомиться с вами.
Мадемуазель Обер, чьи зрачки сузились до оценивающих точек, задумчиво оглаживает родинку над верхней губой, после чего протягивает руку Тарасу Григорьевичу Ковальскому – и не кажется удивленной, когда он склоняется, чтобы поцеловать ее.
– Я мадемуазель Обер, – объявляет она над его склоненной головой, – Эрнестина Обер.
Одна из блондинок, заметив широко распахнутые глаза Ов, громко сообщает в сторону:
– Все в итоге рассказывают Тарасу историю своей жизни, милочка. Обычно перед тем, как согласиться снять для него одежду. Он ловкий зверь, вот увидишь.
Мадемуазель Обер прожигает женщину взглядом, а затем хватает Ов за руку и пускается в обратный путь по пляжу, бросая за спину:
