– Наследник Сигрейвов по традиции рождается в доме, – отвечает миссис Хардкасл.

– Лучше не полагаться на удачу. Особенно после.

– Да, доктор, – говорит миссис Хардкасл.

Бетти кладет ладонь на руку Розалинды.

– Джаспер скоро вернется, миссис Хардкасл? – спрашивает доктор Ратледж.

– Мы еще не получили ответа, доктор.

– Я ведь правильно понимаю, что у мистера Уиллоуби Сигрейва имеется автомобиль?

– Мы его сейчас же найдем, доктор.

Бетти и миссис Хардкасл помогают Розалинде спуститься по лестнице. Обе они говорят с ней, такой перекрестный поток поддержки и утешения. Другая прислуга топчется неподалеку, нервно сцепив перед собой руки. Розалинду переодели в чистую ночную рубашку, халат и тапочки, отчего у нее возникает забавное чувство, будто она ребенок, которому разрешили не ложиться подольше.

– Удачи, мэм, – говорит Блайз, открывая переднюю дверь.

Снаружи Уиллоуби – одна рука на руле его машины с открытым верхом, одна рука зажигает сигарету, – заводит мотор. Миссис Хардкасл открывает заднюю дверь и помогает Розалинде забраться внутрь, пока доктор Ратледж с довольной улыбкой шлепается на переднее пассажирское сиденье и говорит:

– Великолепная машина. «Уолсли», если не ошибаюсь.

– Четырехцилиндровый двигатель, коробка передач с четырьмя скоростями. Эта красавица может преодолеть много миль, – отвечает Уиллоуби, похлопывая деревянную панель. – Миссис Сигрейв в порядке?

Розалинда замечает, что день перешел в вечер. Длинные тени падают на лужайку, а деревья по ее краям стоят темными силуэтами на фоне неба цвета хурмы. Она слышит, как за деревьями мягко волнуется море. Идеальный вечер, чтобы посидеть на улице с коктейлем, смеясь над колкой остротой, откинув голову, с ниткой жемчуга на шее.

– У миссис Сигрейв все великолепно, – говорит доктор Ратледж. – Давайте доставим ее в больницу.

– В больницу? – спрашивает Розалинда, но ее голос теряется в реве мотора. Они уносятся прочь, и она оборачивается, чтобы кинуть взгляд на стоящих возле увитого плющом дома Бетти и миссис Хардкасл: Бетти с одной рукой в воздухе, миссис Хардкасл с обоими ладонями у рта.

Машина трясется по дорожке, мимо каменных столбов, что отмечают вход в поместье. На вершинах столбов застыли неопределенные геральдические животные, которых Джаспер как-то называл ей, но Розалинда не может припомнить, что он говорил. Кованые ворота, раньше висевшие между ними, давно сняты, остались только каменные создания, зеленые от возраста тотемы старой цивилизации.

Пока машина несется сквозь деревню и через Хребет, кашляя бензинным выхлопом, боль в спине Розалинды усиливается. Она пытается сказать об этом доктору Ратледжу, но он занят кричащей беседой с Уиллоуби о расходе топлива, а когда он оглядывается на нее, ей кажется должным вежливо улыбнуться. Она пытается наклониться вперед и похлопать Уиллоуби по плечу, но движение машины и неповоротливость ее живота не позволяют ей дотянуться до него. Проще просто перекинуть верхнюю часть тела через край автомобиля и заглатывать вечерний воздух, пока мимо тянутся деревенские пейзажи. Она и не подозревала, что Дорсета так много. Он казался намного меньше на виденных ею трех картинках.

Машина неожиданно останавливается, взвизгнув тормозами. Дорога впереди полна овец, их черные лица издают какофонию беее. Среди них стоит пастух, с открытым ртом пялясь на автомобиль. Уиллоуби заводит машину в кусты, разворачивается задом и едет по дороге в обратную сторону.

– Попробуй свернуть налево, – кричит доктор Ратледж, указывая на покрытую травой тропинку.

– Тут никаких знаков, – говорит Уиллоуби, – мне в чертовой Сахаре ориентироваться было проще.

– Ах! Вот ведь проклятье, да? – кричит доктор Ратледж, цепляясь за шляпу, когда они набирают скорость. Он поворачивается к Розалинде: – У вас там все в порядке?

Боль в нижней части тела Розалинды усилилась. Кажется, это уже не просто боль, а что-то более целенаправленное. Она накатывает волнами, что сжимают как железный корсет, пока на самом пике не возникает момент, когда она готова выброситься из автомобиля, но затем все затихает и мир возвращается. Она не уверена, длится этот цикл минуты или часы. Она слышит утешения доктора, что они вскоре найдут правильную дорогу, но ответить невозможно, потому что оно накатывает снова, это чувство. С каждым выдохом она испускает стон, как корова. Пока она может наполнять голову этим стонущим звуком, она все еще может дышать. Пока она может цепляться за край машины, она может это вынести.

Затем они съезжают на обочину тропы неподалеку от фермы, и доктор Ратледж карабкается по кожаному сиденью к ней. Она какой-то частью себя осознает, что он тянется к ней между ног, но сейчас она уже не в силах об этом беспокоиться.

– Так и думал, – говорит он. – Началось. Ложитесь на спину, миссис Сигрейв, на спину.

Уиллоуби и доктор Ратледж вместе укладывают ее на заднем сиденье. Уиллоуби поддерживает ее под спину, а доктор Ратледж открыл заднюю дверь, чтобы дать себе пространство для маневра, и стоит наполовину на улице, балансируя ногами на подножке и расстегивая ее халат.

– Вы можете что-то ей дать? Укол морфина? – спрашивает Уиллоуби.

– Для этого слишком поздно.

– Совсем ничего?

– Так велела природа. Следуйте моим инструкциям, миссис Сигрейв. Давайте без суеты.

Доктор отработанным жестом разрывает ее ночную рубашку, и Розалинда видит, что ее ноги измазаны кровью. Она вдруг начинает плакать, яростно и навзрыд, как ребенок.

– Не пытайтесь встать, миссис Сигрейв, – говорит доктор Ратледж. – Когда я скажу тужиться, вы должны будете тужиться со всех сил.

– Но я не хочу, – говорит она.

Уиллоуби берет ее за руку.

– Вы уже завязли, дорогая. Боюсь, выход только один.

– Миссис Сигрейв, вы должны тужиться. Прямо сейчас, – говорит доктор Ратледж, закатывая рукава и сгибаясь меж ее колен.

Розалинда откидывает голову, чтобы посмотреть на небо, и оно кажется за много миль от нее, будто поверхность океана. Невозможно оставаться в собственном теле, когда все это происходит, кажется вероятным, что она умрет, если останется здесь, от боли и стыда, и потому она покидает его и плывет вверх к синей пленке неба, слыша, как ее собственное занятное мычание разносится эхом по полям внизу. Уиллоуби крепко сжимает ее ладонь, и какой-то далекой частью себя она силится избавиться от тяжелого камня, застрявшего в структуре ее тела.

– Вот так! – восклицает доктор Ратледж.

Уиллоуби смахивает волосы с ее лица.

– Крепись, солдат.

Когда доктор Ратледж снова говорит ей тужиться, Розалинда ревет сквозь сжатые зубы, пытаясь вытолкнуть камень из своего тела. Она тяжело дышит и снова думает, что этого никогда не случится, но внезапно случается, и доктор поднимает младенца с фиолетовым лицом, говоря:

– Это девочка, девочка.

Ее кулачки сжаты, беззубый рот распахнут, как у просящего червяка птенчика, а желтоватые глаза расфокусированы тем же блуждающим образом, что и у слепых. Когда Розалинда смотрит на нее, мгновение наполняется тишиной и пустотой.

– Боже правый, ребенок просто одно лицо с Джаспером, – говорит Уиллоуби, и голос у него неожиданно дрожит.

– Не переживайте, миссис Сигрейв, следующий будет мальчиком, – говорит доктор Ратледж, устраивая ребенка в изгибе локтя. – С этим вы справились великолепно. Мы тут все приберем и отвезем вас домой. Перебирайтесь на плед для пикника, вот умничка. Не хочу, чтобы вы испачкали сиденье.

Доктор Ратледж осторожно вытирает лицо лежащего у него на руках ребенка носовым платком, а потом улыбается Уиллоуби, который тянется, чтобы коснуться сжатого кулачка, будто они двое – гордые новоиспеченные родители.

– Привет, – говорит Уиллоуби. – Как дела?

Кристабель просыпается перед рассветом и не знает почему. Затем она слышит – младенческий крик. Она спешно выбирается из кровати, натягивает поверх ночной рубашки кардиган и уже готовится бежать вниз по чердачной лестнице, когда вдруг видит Моди, уже одетую в форму горничной и с выскальзывающими из-под белой шапочки кудряшками, которая поднимается к ней с масляной лампой.