Наклонная крыша чердака создает у Кристабель ощущение, что она превратилась в Алису в Стране чудес, будто она переросла комнату. Лежа на узкой кровати, она представляет, как растут ее ноги, пока ступни не вылезут из окна. Снаружи солнечно, на деревьях клекочут грачи. Ей хотелось бы быть на пляже с китом. Она гадает, какой именно глупый король придумал китовые правила. Она думает о человеке, который написал книжку об Алисе в Стране чудес. Он тоже не мог быть особо разумным.

– Бога ради, мисс Кристабель, не дергайтесь, – говорит Моди, которая сидит на корточках у кровати, пытаясь завязать шнурки на ее ботинках.

С головой на подушке Кристабель может поднять руки и дотянуться до места на потолке, где он наклоняется, чтобы коснуться пола. И стены, и потолок недавно оклеили яркими обоями в белую и красную, будто у циркового шатра, полоску. По словам Розалинды, это последний писк моды.

Вокруг теперь много последних писков моды. Кристабель ничто из этого не волнует. Хромированная ванна. Застекленный коктейльный буфет. Покрытый синей бязью бильярдный стол. Пуфик, обитый шкурой жирафа. Последние писки моды прибывают в Чилкомб в ящиках на руках потеющих курьеров, принося с собой всеобщее волненье, будто этот писк все изменит, но каждый из них, поставленный на место и обращенный в будничность, быстро теряет свое очарованье. Последние писки ненадолго остаются последними. Слишком современные, чтобы соответствовать старинному дому, или недостаточно современные, чтобы избежать замены, они вскоре перестают удовлетворять, сливаются с фоном или отправляются на выход.

– Встаем, – говорит Моди, теперь молодая женщина двадцати двух лет, с сильными руками, густыми бровями и копной мелких каштановых кудряшек, едва удерживаемых шапочкой горничной.

Кристабель ставят на ноги, отряхивают и оправляют. Ее черные волосы увлажняются водой и быстро расчесываются в привычное резкое каре: ряд жестких границ вокруг неулыбчивого лица. Ее заставляют съесть миску студенистой овсянки, прежде чем их с Ов отправляют по чердачному коридору в школьную комнату на урок французского с их новой гувернанткой, мадемуазель Обер.

Мадемуазель Обер – уже шестая французская гувернантка. Розалинда настаивает, что им необходима именно французская гувернантка, несмотря на исправность, с какой они расправляются с каждой. Хотя Кристабель с готовностью признает, что ускоряет их исход, она считает, что большей частью в быстрой смене прислуги в Чилкомбе виновато сумасбродное поведение Розалинды. Кристабель слышала разговоры о пьяных выходках, возмутительных требованиях. Слуги говорят, что Розалинда тратит все до последнего пенни из страховки Джаспера на мебель и развлечения, но редко вспоминает о выплате им зарплаты. Кристабель так и сказала дяде Уиллоуби.

– Розалинда не вызывает у прислуги достаточно уважения.

– Кристабель, солнышко, ты прекрасно знаешь – она предпочла бы, чтобы ты не звала ее Розалиндой.

– Ты не можешь на полном серьезе ожидать, что я буду звать ее матерью.

– Полагаю, нет. Тетушка? Не хмурься так.

За партой в чердачной школьной комнате Кристабель слышен мерный рев нового автомобиля дяди Уиллоуби, спортивного «Даймлера», спешащего по подъездной дорожке. Весь световой день он проведет вне дома, носясь по дорогам, и мир будет катиться под колесами как раскрученный глобус.

– Внимание, мисс Кристабель, s’il vous plaît[9], – говорит мадемуазель Обер, суровая молодая женщина с лицом, отмеченным темными родинками. – Оставьте глобус в покое. Он нужен для изучения мастером Дигби географии.

Кристабель в последний раз раскручивает глобус, следя, как страны сливаются в разноцветную массу, в которой господствует раскинувшаяся розовым Британская империя, с индейцами, чайными плантациями и древними цивилизациями, где дедушка Роберт подавлял восстания, вскрывал гробницы и стрелял львов. Никто никогда не пытался помешать ему заявить права на его сокровища. Она гадает, приходилось ли ему когда-либо объясняться с королем. А еще: можно ли сделать чучело из кита? Кристабель делает мысленную заметку спросить об этом последнего учителя Дигби, того еще неженки, но довольно полезного в плане предоставления научной информации.

В душной классной комнате раздается только визг мела мадемуазель Обер по доске, когда она выводит глагол être, жужжание бьющей об окно мухи и регулярное тык, тык, тык ботинка Ов о ножку стула. Далеко внизу Кристабель слышит, как открываются и закрываются двери по мере того, как горничные занимаются делами. Еще где-то в доме Дигби и его учитель пытаются залатать неровное образование Дигби прежде, чем он отправится в школу-интернат в сентябре.

На чердаке затхлый воздух. Всегда слишком жарко или слишком холодно. В спальне девочек только один маленький камин с экраном из деревянной вешалки, на которой парит влажная одежда, и кресло-качалка, в котором няньки успокаивали поколения капризных младенцев Сигрейвов, скрипя полозьями по паркету.

– Как думаешь, нам стоит спасти эту муху? – спрашивает Овощ.

– Non, – говорит мадемуазель Обер. – Мы будем заниматься глаголами, пока вы не сможете правильно их произнести.

– Глаголами? Alors![10] – восклицает Кристабель, всплескивая руками в галлическом жесте. – Pourquoi? Бедная moi[11].

Овощ хихикает.

– Очень умно, мадемуазель Кристабель, – говорит мадемуазель Обер, изучая свою кутикулу. – Очень умно смеяться над уроками. – Флегматичная мадемуазель Обер представляет собой крепкого оппонента. Она уже продержалась дольше, чем все ее предшественницы, в основном потому, что не имеет желания полюбиться кому-либо. Она рассматривает любой признак дружелюбия как слабость в тех, кому хватает глупости приблизиться к ней с приязнью. Уиллоуби отметил, что Розалинда наняла единственную неприятную француженку из встреченных им.

Кристабель говорит:

– Вы, должно быть, тоже ненавидите глаголы.

Мадемуазель Обер складывает руки на груди.

– Французские глаголы просты. Английские глаголы трудны. Если бы вам пришлось учить английские глаголы, у вас могли бы быть причины для жалоб.

– И зачем вы так утруждали себя?

– Потому что я не ленивая тупица. Вы, мадемуазель Кристабель, будете как те английские леди, что приезжают в Париж за модными шляпками, и кричат на продавщиц по-английски, и не слышат, когда те говорят им, что возьмут с них за модные шляпки двойную цену. Они не понимают, потому что были слишком ленивы для заучивания глаголов.

– Я ненавижу модные шляпки.

– Но если кто-то скажет, что у вас ослиное лицо, вам, возможно, захочется знать. – Мадемуазель Обер стучит костяшками пальцев по доске. – Être[12].

– Как будет осел по-французски? Baudet? Как сказать, что у кого-то ослиное лицо?

– Être.

– Vous visage de baudet?[13]

– Без нужных глаголов ваши оскорбления навсегда останутся слабыми.

Кристабель на мгновение опускает голову на парту. Затем говорит приглушенным голосом:

– Так и быть. Я выучу глаголы. Но только чтобы правильно оскорблять людей.

Непроницаемая мадемуазель Обер смотрит в окно, медленно сворачивая в трубочку тетрадь с упражнениями.

– Être, – говорит она и избавляется от жужжащей мухи метким ударом.

После многих бесконечных часов наступает время обеда. За еле теплым тушеным мясом и вареной картошкой, а после – молочным пудингом Кристабель пытается затянуть Ов в обсуждение путешествий во времени. Смог бы изобретатель создать машину, используя рычаги и часы, чтобы вернуть их во вчерашний день?