Чего не скажешь о многих семьях в США.

– Они уехали на подобные встречи в Филадельфии, Флориде, Лос-Анджелесе и Бостоне, – сообщаю я.

На его челюсти дергается мышца, и он выпрямляется в кресле. Его люди напряжены, настороженные взгляды устремлены на меня. Я чувствую, как Лео за моей спиной тянется к пистолету на бедре.

– Значит, нас не сочли достойными встречи с кем-нибудь из пяти? – осведомляется Салерно.

Его голос убийственно спокоен, лицо бесстрастно.

Атмосфера в комнате заметно меняется.

– Беннет – наследник Маццоне и однажды станет самым могущественным боссом в Нью-Йорке, – холодно отвечает Лео.

Я рад, что он не упомянул мои планы стать самым могущественным боссом во всей стране, поскольку между уверенностью в себе и самонадеянностью существует четкая граница. К тому же умный человек никогда не разглашает свои планы, пока не наступит подходящий момент и успех станет несомненным.

– То, что Бен решил приехать сюда, говорит вам все, что нужно, о вашей предположительной ценности.

Я поднимаю руку, обрывая речь моего запальчивого подручного. У Лео немало талантов, которые я ценю, но дипломатия в их число не входит.

– Я приехал потому, что разделяю ваши ценности и амбиции.

Я отпиваю бурбон и закидываю щиколотку на колено, не выказывая ни малейших эмоций.

– Я думал, вы приехали по делам Комиссии, – говорит Руссо, глядя на меня как на букашку, которую ему хочется прихлопнуть.

– Да, но цели совпадают.

– Я слушаю, – произносит Салерно, сверля меня взглядом.

– Как вам известно, Комиссия много лет не действовала.

– Была распущена, когда Чикаго откололся, – поясняет Салерно, словно мне нужен урок истории.

Когда меня втянули в этот мир, я прежде всего изучил прошлое и усвоил все, что можно, о семьях и наших врагах.

– Интересно, что прежде вы их не упоминали, – добавляет он.

– Отношения Нью-Йорка и Чикаго все еще разорваны.

Он издает смешок.

– Мальчик, ты говоришь как политик. До меня доходили верные слухи.

Игнорируя его выпад, я продолжаю, крутя бурбон в рюмке и уставившись на местного босса:

– Пока что Чикаго за бортом.

Салерно негромко присвистывает.

– Рискуете навлечь гнев Филиала? Разозлить сицилийцев?

– Я сказал «пока что».

Я стараюсь держать себя в руках. Если этот засранец будет перебивать, разговор затянется на всю ночь.

– Мальчик, расслабься, – он сдвигает брови, и у меня возникает искушение пустить ему пулю в лоб. Если он еще раз назовет меня мальчиком, я так и сделаю. – У меня свои дела с Филиалом.

Для меня это новость.

Коза Ностра возникла на Сицилии в девятнадцатом веке, но в США появилась только во времена «сухого закона» и орудовала совершенно независимо от сицилийской, пока почти тридцать лет назад к власти в Чикаго не пришел Джузеппе Де Лука. Тогда все изменилось, потому что новый глава Филиала отказался играть по правилам Комиссии и решил поступать по-своему.

Комиссию создал в тридцатые годы Лакки Лучано. Она служила, так сказать, советом директоров всей итало-американской мафии. Нью-Йорк как единственный штат с пятью семьями имел контрольный пакет, что всегда возмущало Филиал. Когда Де Лука захватил власть в Чикаго, он остался в своей постоянной резиденции на Сицилии и отправил в Америку своего подручного Джифоли. Прежде подобное было неслыханно, и Комиссия не признала авторитет Де Луки, когда тот отказался показать лицо.

Произошел раскол, Комиссия в конце концов распалась, и с тех пор семьи действовали независимо. Де Лука и по сей день продолжает править через своего подручного; никто из других боссов никогда его не встречал. Это озадачивает, но все уже давно смирились с таким положением дел. По правде говоря, Чикаго процветает и остается второй по величине организацией после Нью-Йорка.

Затем некоторые семьи объединились в альянсы, в основном чтобы проще вести дела. У нас договоренность с Салерно: часть наших наркотиков поступает в Лас-Вегас, а он организует безопасную отправку в Нью-Йорк. У многих семей есть похожие соглашения, но впервые предпринимается попытка создать более официальную структуру.

Это смелый шаг, но, как мне кажется, необходимый. Пятеро боссов наконец согласились, и мы запустили процесс.

Я выгибаю бровь в молчаливом вопросе: что за дела у Салерно с Чикаго? Но он отмахивается от моего немого вопроса, что злит меня еще больше. Кровь закипает, но внешне я сама Швейцария.

– То, что сицилийцы остались за бортом, только делает план заманчивее.

Он уже забыл про оговорку «пока что». Если обострятся проблемы с братвой – а я подозреваю, что обострятся – придется объединить все семьи. В том числе Чикаго.

– Нью-Йорк хочет перезапустить Комиссию, сначала через неофициальные альянсы, которые мы со временем расширим.

– Зачем? – Саверио пожимает плечами. – Все работает, так зачем чинить то, что не сломано?

– Русские вызывают все большую озабоченность, и если мы хотим сдержать исходящую от них угрозу, нам необходимо объединить итало-американские семьи.

Есть и другие. Ирландцы, албанцы и Триада могут стать проблемой в Нью-Йорке. Однако ни одна из этих группировок не требует немедленных действий, потому что их численность невелика и они мало что контролируют. Но они у меня на радаре, и я держу ухо востро.

Я отпиваю еще глоток и с ледяной невозмутимостью встречаю тяжелый взгляд Гамбини. В его венах течет немного русской крови со стороны матери. Отец его происходит из авторитетной итало-американской семьи, но русская ДНК делает его чувствительным к подобным выпадам. Теперь он смотрит на меня так, словно ждет, что я брошу в его адрес какое-нибудь оскорбление и у него появится повод растоптать меня.

Этот человек славится тем, что сокрушает противников голыми руками и полным пренебрежением к человеческой жизни. Чихни на него – и он скорее всего убьет тебя, даже не вспотев. Но мало кто знает, что он невероятно хитер. Умный человек вроде Саверио Салерно не сделает своим подручным жестокого убийцу, если у того нет никаких других талантов.

– Русские – не угроза, – говорит Салерно, наливая себе еще скотча.

Я беру бутылку «Старого Рип Ван Винкля» за двадцать тысяч долларов, доливаю свою рюмку и ставлю бурбон на стол.

– Их численность равна нашей.

– Они не организованы, неблагонадежны и они не люди чести.

– Все это правда, но надолго ли? Мне донесли сведения, которые меня обеспокоили. Если русские мобилизуются, они смогут нам навредить. Нельзя дать им такую возможность.

– Я могу защитить свою территорию, так зачем мне соглашаться на возрождение Комиссии? Вступать в большую битву? – Салерно выпивает виски и наливает еще.

– Сейчас вы можете защитить свою территорию, но надолго ли? Это случится, и те, кто предпочтет сохранять независимость, наверняка станут мишенями. Если русские объединятся и нападут на вас всей своей численностью, вы не сможете устоять. В усилении связей есть смысл.

– Если русские появятся у меня на пороге, я убью каждого мудака лично.

Интересно, Салерно действительно в это верит?

– И вы либо умрете, либо попадете в тюрьму, – я опускаю ногу на пол и слегка наклоняюсь вперед. – Саверио, мы не можем и дальше следовать традиционному пути. Даже если судьи, адвокаты и законы у нас в кармане, нас сдерживают законы РИКО. Мы больше не можем убивать каждого, кто на нас косо посмотрит. – Я бросаю взгляд на Гамбини, и тот рычит. – Коза Ностра – такая же компания, как и любая другая. Мы должны приспосабливаться, эволюционировать и расти, иначе не выживем.

– Я наслышан о некоторых ваших проектах, – Саверио щелкает пальцами одному из мужчин у двери. Тот молча выходит. – Слышал о том, что вы пытаетесь сделать.

– Времена меняются, джентльмены. – Я устремляю взгляд на его капо, любопытного Руссо и несговорчивого Гамбини. – Если к ним не приспособиться, то погибнешь.