Оркестром временно руководил мичман Николаев. Недели через две из штаба флота приехал начальник политотдела (он был в звании капитана 1 ранга) и представил нам руководителя оркестра. Это был молодой симпатичный краснощёкий лейтенант, окончивший Московское училище военных дирижеров. С собой он привёз целый чемодан нот и на второй же день назначил меня библиотекарем оркестра.

С его приездом занятия музыкой стали регулярными, причём в репертуаре оркестра появились классические произведения таких композиторов, как Чайковский, Мусоргский, Верди, Штраус. Новый руководитель оркестра нам сразу понравился, и мы с удовольствием разучивали свои партии. Во флотском оркестре, как и в техникуме, я играл на альте.

Жили мы недалеко от бухты Постовой в небольшом одноэтажном деревянном доме, где были отдельные комнаты для начальника и старшины оркестра, спальное помещение для матросов и старшин, камбуз, столовая и большая репетиционная комната. Буквально в нескольких шагах от здания начинался хвойный лес, в который мы ходили репетировать свои партии. В тёплые летние дни оттуда доносились странные звуки, словно там была оркестровая яма Большого театра. Усилия молодого дирижёра оркестра и его интерес к классической музыке не пропали даром: уже через месяц мы стали выступать с концертами на кораблях и в воинских частях, постепенно завоёвывая авторитет и оправдывая своё название – Образцовый оркестр Тихоокеанского флота.

В оркестре я подружился с Колей Макаровым. Он был классным тромбонистом и помогал мне осваивать музыкальную грамоту. Таких, как я, не имеющих специального музыкального образования, было всего два человека, и эта помощь со стороны Николая для меня оказалась как нельзя кстати.

В июле 1951 года я впервые в своей жизни принимал участие в праздновании Дня ВМФ. Для меня это было незабываемое событие: корабли с флагами расцвечивания, красивая парадная форма одежды морских офицеров с кортиками на поясе, громовая музыка нашего оркестра, ликующая публика (особенно женщины и дети), шлюпочные гонки. Пришедших первыми под гром аплодисментов встречали, играя туш, а последних – оглушительным свистом и мелодией «Чижик-пыжик». Потом был праздничный обед с красной икрой на столе и продолжительный «адмиральский час». За красной икрой мы с мичманом Николаевым ходили в рыболовецкий колхоз накануне праздника. Там он обменял икру на «шило» (спирт). Эту крайне важную в армии и на флоте и строгую по отчетности жидкость музыкантам выдавали в зимнее время для протирания клапанов инструментов от замерзания. Но хороший старшина роты всегда имел в запасе (на всякий пожарный случай) энное количество спирта.

На параде я впервые увидел знаменитого в ВМФ подводника, командующего 7-м флотом вице-адмирала Г. Н. Холостякова. Он принимал морской парад и находился практически рядом с оркестром.

В общем, море и музыка оказались для меня словно два крыла жар-птицы, за которой я гонялся в юности.

С братом Юрой, к сожалению, мы встретились только недели через две после окончания им учебного курса во флотском экипаже и назначения его для прохождения дальнейшей службы на крупнейший в Советской Гавани артиллерийский склад. Там хранились в основном оптические приборы военного назначения: морские дальномеры, перископы для подводных лодок, артиллерийские буссоли, бинокли… Юра, как имевший среднетехническое образование, стал помощником начальника склада по учёту этой техники и практически его правой рукой. Кроме того, в этой воинской части он вёл ещё и секретное делопроизводство. В то время офицеров не хватало, и Юра вскоре был назначен на офицерскую должность с приличным окладом. Ему сразу присвоили воинское звание старшины 1-й статьи.

1 сентября 1951 года я поступил в вечернюю школу. Желание получить аттестат зрелости для поступления в мореходку у меня не пропало. С началом учёбы в школе забот прибавилось: кроме разучивания новых партий в оркестре надо было ещё и уроки готовить.

Преподавательский коллектив школы состоял в основном из жён офицеров. Некоторые из них в школе работали не первый год. Правда, недели две у нас не было уроков по физике – не могли найти преподавателя. На просьбу директора школы оперативно отреагировал начальник политотдела флота, и временно учителем физики стал старшина 2-й статьи, который служил на радиолокационном посту связи. Надо отдать ему должное – он был отличным специалистом, свой предмет знал превосходно, быстро освоился и показал неплохие педагогические способности. Поэтому, как это часто бывает в жизни, его временный статус учителя перешёл в постоянный.

Кроме военных моряков в вечерней школе учились ребята срочной службы из лётных частей. Они в большинстве своём обслуживали реактивные истребители МиГ-15, только что принятые тогда на вооружение, и были в восторге от этих самолётов. «Лётчики в Корее сбивают на них американские самолёты, как хотят, – с восторгом рассказывали они. – Полное превосходство в воздухе по скорости, манёвренности и вооружению. Во время боя общий счет сбитых самолётов обычно 8:2 в нашу пользу».

Примерно через полгода моя служба в оркестре, к сожалению, закончилась: из московского музыкального училища прислали ребят-юнг, а нас, не имеющих специального музыкального образования, списали на корабли. Я попал горнистом на эсминец «Вёрткий» и своим назначением остался доволен. «Попасть на боевой корабль, побывать в море, почувствовать силу морской стихии во время шторма, – думал я, – вот здорово!». Коля Макаров помог мне быстро выучить все сигналы, подаваемые на сигнальной трубе. Но мой восторг быстро остудил старпом.

– Ученье – свет, а неученье – тьма, – многозначительно сказал он. – Мы скоро уходим на полигон для проведения учебных стрельб, а потом – на боевое дежурство. Так что о школе можете забыть.

А я так хотел учиться! Расстроенный, я вечером прибежал к Юре.

– Снова мне не удастся закончить десятый класс, – с горечью пожаловался я брату. – Не везёт мне с учёбой.

Но Юра успокоил меня.

– Не расстраивайся, – уверенно сказал он. – У нас на складе есть свободные штатные должности. Думаю, что начальник склада пойдёт мне навстречу. Завтра с секретной почтой буду в штабе флота, есть у меня там друзья.

К моему удивлению, меньше чем через неделю пришёл приказ о моём переводе на артиллерийский склад, и учёба в школе была продолжена. «Вот что значит флотская дружба и солидарность! – подумал я. – Теперь уж точно получу аттестат зрелости».

С переводом на новое место службы мне удалось решить две задачи: во-первых, я смог продолжать учёбу в вечерней школе; во-вторых, мы оказались с братом снова вместе.

Родители, узнав из моего письма, что мы с Юрой служим в одной части, были очень рады. Однако возникли новые трудности: в школу приходилось ходить за четыре километра, в мороз и пургу, причём без ужина (по распорядку дня ужин был позже моего ухода в школу). Правда, наш кок на свой страх и риск в первое время оставлял мне на камбузе еду, но старшина роты, узнав об этом, строго наказал его. Пришлось брать с собой в карманы сухари. Были случаи, когда мне удавалось доехать до школы на грузовой машине – помогали ребята, стоящие на КПП дороги, ведущей в посёлок Жилдорбат. На мою беду, вредный старшина роты стал меня ставить для несения службы только в караул, в результате чего половину занятий в школе я пропускал, что отрицательно сказывалось на моих оценках.

Из-за этих трудностей Юра решил перевести меня в посёлок Десна, где при Доме офицеров была вечерняя школа. Так за три месяца до выпускных экзаменов я оказался в Артиллерийском управлении Тихоокеанского флота и стал фельдъегерем секретной части, начальником которой был друг моего брата старшина 1-й статьи Володя Злобин. Он, как и Юра, занимал офицерскую должность. Моим непосредственным начальником стал Алексей (его украинскую фамилию с окончанием на букву «о» я, к сожалению, забыл). Три раза в неделю ходили мы с ним по льду бухты Десна в различные части и учреждения флота. Я нёс секретную почту, а он сопровождал меня с карабином за плечом. Возвращались мы всегда уставшие и промокшие, с толстым слоем морской соли на ботинках (бухта хоть и замерзала, но весной на поверхности льда всегда лежал мокрый снег, перемешанный с морской солью).