Не понимая, о чём он, Велга огляделась.

Как вдруг откуда-то из угла выпрыгнула рыжая мартышка.

– Белка!

– Я подумал, что ты будешь рада увидеть её, – смущённо улыбнулся князь. – Я верил, что найду тебя на Трёх Холмах. А потом эта старуха… Создатель, прости за грешные мысли. Но расскажи, прошу, как ты спаслась. Я хочу всё знать.

– Слишком долго рассказывать, – Велга выпрямилась и заставила себя посмотреть в глаза князю. – Мне нужна твоя помощь. Во́роны спаслись. У них мой брат, он…

Он умирал. Кастусь умирал, и только Во́роны могли спасти его. Но как… как можно было заставить их спасти брата, если Белый Ворон поклялся его убить? И был ли Кастусь до сих пор жив? Не станет ли хуже, если Велга приведёт с собой людей Матеуша?

– И где они теперь?

– Не знаю, – Велга резко поднялась. – Прости, я устала, мой дорогой Матеуш. Мне нужно отдохнуть.

Ей почти не пришлось наклоняться – такой он был большой, – чтобы оставить поцелуй на щеке. Точно заворожённый, Матеуш смотрел на Велгу, а у неё подкашивались ноги от того, что она неожиданно прочитала в его глазах.

«Не надо, пожалуйста», – хотела взмолиться она.

Сердце разрывалось от невысказанной нежности, восхищения и обожания во взгляде князя.

Но так даже легче. Когда он доверял ей, когда смотрел точно на самую большую драгоценность, им куда проще было управлять.

И если быть честной с самой собой, то это оказалось немыслимо приятно: чувствовать свою власть над чужими чувствами.

– Доброй ночи, род… господица.

– Матеуш, пожалуйста, зови меня Велга.

Он кивнул, не найдя больше слов, и Велга поспешила уйти. Белка поскакала следом за ней, запрыгнула на плечо, радостно улюлюкая.

И после, отмывая грязь в затопленной ради неё одной бане, она смывала его прикосновения со своих рук, ощущение его щеки на своих губах. И старалась изо всех сил не думать о других губах, других руках. Их не получилось бы так просто смыть. Их нужно было выжечь раскалённой кочергой.

Когда холопок выгнали из парилки, Велга устало упала на полок, вытянула ноги и наконец смогла остаться наедине со своими мыслями.

Пахло берёзовым духом, и смолой, и дымом. Но Велга будто и не чувствовала ни жара, ни духоты, ни запахов.

И только одно занимало её: ей нужно вернуться за братом одной.

Никто не должен знать о Во́ронах. Никто не должен иметь к ним доступ, кроме неё.

Во́роны были оружием, направленным на неё. Но они могли стать и её оружием. Нужно было только предложить им достойную цену.

С ветвей опадали белоснежные лепестки.

– Красиво, – сказал Кастусь, и Велга опустила голову: брат лежал у неё на коленях.

Осторожно она убрала прядь волос с его лба:

– Да.

Казалось, что в саду никого не осталось, кроме них, и только порой издалека, откуда-то из-за снежной пелены яблонь, показывались неясные тени. Неужели все ушли?

Щеки коснулся мокрый нос.

– Мишка, – Велга прыснула от смеха, обернулась и увидела Рыжую. – Ох, Рыжая…

Собака лизнула её в лицо и легла в ногах Кастуся, слегка подмахивая хвостом-метёлкой.

Говорить не получалось. Слова застревали в горле, и Велга ощущала их горечь во рту.

– А где остальные?

Ответить Рыжая не могла, но посмотрела так неожиданно осознанно и печально, что стало не по себе.

– Тебе туда нельзя, наверное, – произнёс Кастусь. – А меня зовут…

Он приподнялся на локтях, вглядываясь в глубину сада. Его обычно недовольное лицо в саду стало спокойным, умиротворённым.

– Я слышу своё имя. Только не пойму, кто зовёт…

– Нет, – Велга схватила его за плечо. – Нет. Слышишь? Я тебя не отпущу. Я ведь… я могу… я тут была, меня тоже звали…

Она вскочила на ноги, оглядываясь по сторонам.

– Ты не можешь. Нет. Я хотела остаться, я понимаю… Но теперь я тебя не отпущу. Мы вернёмся домой.

Никогда прежде брат не казался таким взрослым. Он вскинул голову, глядя на неё снизу вверх. И его ясный, удивительно спокойный и чистый взгляд ранил сильнее всего, что было прежде.

Он говорил о том, о чём Велга не желала думать. Конец. Их всех ждал конец. Так или иначе. Рано или поздно. Рано или поздно каждому из них придётся остаться одному. Детям придётся навсегда проститься с отцом и матерью, точно так же, как когда-то их родители расстались со своими отцами и матерями, а те со своими.

Так будет всегда. Им всем придётся остаться в одиночестве.

И этого никак не остановить.

– Это тоже наш дом, Велга, ты же понимаешь? С ним ничего не случится.

– Ещё рано, – поникшим голосом пробормотала она.

Брат резко обернулся в ту сторону, где за густыми ветвями скрывался дом.

– Зовут…

Рыжая тоже услышала что-то, чего Велга не смогла, сорвалась с места, отбежала к соседней яблоне, обернулась, кинулась назад, лизнула Велгу в ладонь и побежала обратно по тропе, устланной лепестками. И звонко тявкнула на прощание.

Когда Велга проснулась, её ладонь оказалась мокрой.

Никого не было рядом. Одна Велга в огромной ложнице княжеского дворца.

Она перевернулась на спину, и к ней тут же прискакала Белка. Мартышка держала в лапах сушёное яблоко, но есть его не спешила.

– Доброе утро, – на мокрых от слёз губах невольно появилась улыбка.

И стоило ей вздохнуть, как дверь тут же приоткрылась. Внутрь, семеня и кланяясь, влетели холопки. Мишка подпрыгнул на подстилке в углу и оглянулся на хозяйку, не зная, как себя повести. Велга села рывком на постели, забегала глазами по сторонам, но не нашла ни ножа, ни ножниц, ни чего-либо тяжёлого, чем могла защититься…

И только когда холопки испуганно в растерянности переглянулись и застыли в поклоне, она поняла, насколько диким выглядело её поведение.

Она больше не в Щиже, не в убежище Воронов, не в плену. Она у князя Белозерского, своего родственника, человека, который никогда её не обидит.

– Да озарит Создатель твой путь, господица, – насторожённо произнесла одна из холопок. – Нас послали помочь тебе одеться.

Велга сдержанно кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Левой рукой она растерянно погладила Белку. Тёплый мех под ладонью прогонял тревогу. Но мартышка чувствовала её настроение и сама начинала беспокоиться, взволнованно кривить мордочку и озираться.

– Всё хорошо, – хрипло проговорила Велга, опуская ступни на пол.

Пальцы ног лизнул Мишка, и Велга почесала его за ухом.

– Покормите щенка чем получше. Не объедками какими, – чувствуя, как постепенно возвращается голос, сказала она и добавила требовательнее: – Ему всё самое лучшее.

– Конечно, господица.

Холопки распахнули ставни, и в ложницу пролился яркий свет летнего полудня. Если бы Велга так заспалась дома, матушка велела бы выпороть её прутом. Пропускать рассветную службу было греховно, а Велга не молилась уже много дней.

– Мне нужно помолиться, – вдруг поняла она.

И поймала на себе удивлённые, но одобрительные взгляды девушек.

– Зажгите свечи у сола.

Не медля, холопки выполнили приказ, и в красном углу ложницы, у небольшого позолоченного сола, загорелись свечи.

Велга опустилась на колени, чувствуя, как болело всё тело. Стоять на голых досках было неудобно. В храме нянюшка подстилала коврик для своей воспитанницы.

Велга сложила руки у груди.

– Помолитесь со мной, девочки, – попросила она, и в ответ ей робко улыбнулись.

Втроём они пропели:

– Святая Лаодика…