– Всех перебили?

– Воронят нигде не нашли. Скорее всего, их угнали.

– Им фе хуфе… мои ребятки отомстят.

Она кивнула в сторону Велги:

– А эта?

– Велга Буривой.

И одно только имя её заставило матушку помрачнеть ещё больше. Глаза недобро сверкнули.

– Нуфно укрыться. Они могут фернуться, – она попыталась подняться, и Белый тут же оказался рядом, чтобы помочь ей встать.

В его руках матушка была лёгкая, точно тряпичная куколка. Он позволил себе касаться её чуть дольше обычного и задержать ладони на плечах. Живая. С ним вместе. Он дома.

– Кто это сделал?

От одного воспоминания старуха сморщилась, выпучила бесцветные глаза.

– Этот грёбаный уродес предал нас, – насупившись, проговорила она. – Мерский выродок. Плефивый пёс. Отбросок. Ты убьёф его, Ворон, когда придёт время. Слыфифь? Ты убьёфь грёбаного Матеуфа Белосерского. И эту дефку… он приходил фа ней.

Белый резко оглянулся, и Велга невольно попятилась.

– Войчех, – имя в её устах звучало так нежно, так беззащитно, как дуновение весеннего ветерка.

Он будто снова почувствовал её губы на своих.

Её поцелуй был сладок. Он не понимал прежде этих слов. Всё, о чём пели гусляры, раньше казалось бессмысленным.

До огней на реке. До её неразборчивых страстных слов.

– Войчех, не надо…

Но он был верным слугой своей госпожи. Он всегда выполнял её указания. И пришло время выполнить этот договор.

Правая рука невольно коснулась левого запястья. Знаки, оставленные договором, горели в нетерпении. Давно пора было его исполнить.

Ночь вокруг сомкнулась. И осталась только Велга – яркая, как костёр. И даже ярче. Жарче. Слаще. Желаннее. Как же он желал… впервые так ярко, неистово, неудержимо.

– Войчех…

Её голос перебил злобный рык. Белый, точно пьяный, согнул непослушную шею, чтобы рассмотреть ощерившегося щенка у ног Велги. Он и сам не понял, когда нож снова оказался в руке. Он был ещё горячим от крови Галки.

Когда он подошёл так близко?

– Только не Мишку…

Перед глазами расплывалось всё, кроме Велги. Она одна была чёткой, ясной. Как мишень. И он должен был в неё ударить.

В ответ получилось только ухмыльнуться. Так, что она вздрогнула, прижала руки к груди. На что ты надеялась, дурочка? Что твои ласки отогреют мертвеца? Разжалобят? Между собой и кем угодно Белый выбирал себя.

И всё же…

Войчех замер, осознав это: всё же он медлил. Тянул каждое мгновение. И нож в его руке казался чужим, леденящим. Ладонь едва сжимала рукоять.

Всё же он привязался.

И в бешенстве Белый Ворон занёс нож.

– А-а-а! – взревели бешено, и по голове ударило чем-то тяжёлым.

Белый покачнулся, упал, закрываясь руками. И тут же перекатился, а его ударили снова.

Над ним, вскинув гусли, стоял Вадзим. Распахнув рот, чёрный, лохматый, как бес, он вдруг показался чудовищно огромным. И снова он опустил на Ворона гусли со всей силой. Белый кинулся в сторону. Удар пришёлся по спине. Он упал. А его ударили опять, по затылку.

И матушка разразилась диким хохотом.

Белый зарычал, прополз на руках и увидел, как в серой ночи мелькнула Велга Буривой. Она неслась со всех ног, и за ней следом бежал щенок.

– Стой! – Белый вскочил, вскинул руку, а его ударили снова, и слышно стало, как поломались гусли и завыли струны.

Вадзим грохнулся рядом на землю и заплакал, как ребёнок.

– Белый… Белый… прости. Она же… нельзя так…

Грудь тяжело вздымалась, и Белый впивался пальцами в землю. Голова кружилась, трещала, и казалось, что ему нацепили гусли на голову и били по ним топором, и дерево всё трещало, трещало.

– Ты… – прохрипел он. – Ты…

– Она же девчонка, Белый. Невинная, – ревел Вадзим. – За что её?

– А за что ты, сука, деньги взял? Это наша работа…

Он попытался подняться и упал.

Небо кружилось, пестрея багрово-чёрными маками, и искры от костра перемешались с диким хохотом матушки. А она не унималась, и голос её разбился на два, четыре, дюжину. Войчех зажал уши руками. Но этого было не остановить.

– Вставай, Белый Ворон, – настиг его из клокочущей пустоты голос матушки.

Неведомая сила потянула его и заставила подняться.

Матушка стояла, опираясь на посох. На сером бескровном лице горели яростью подслеповатые глаза.

– Ты упуфтил девку.

Он не смог ничего ответить.

– Но это к лучшему. Пуфть Матеуф её полушит. Пуфть рефит, что победил.

Не стоило отвечать. Стоило опуститься перед ней на колени и показать свою покорность. Он ошибся. Не раз, не два. Он ошибался без конца с тех пор, как встретил Велгу Буривой.

– Ты офибся. Сам-то понял? – хмуро глядя на него исподлобья, спросила матушка. – Ты напал, поддавшифь чувфтвам. Их быть не долфно. Никаких.

– Да, матушка, – он склонил голову, позволив положить тяжёлую, запачканную кровью и сажей ладонь на затылок, а матушка Здислава заставила его нагнуться ещё ниже.

И он уже не различал, с кем говорил: с матушкой, с госпожой ли, Вороной, лежавшей под этими маками у его ног, или с Галкой, распластавшейся на той же могиле.

– Велга!

Она слышала его голос, как бы быстро ни бежала.

– Велга!

Шуршала трава под ногами, и ветер свистел в ушах, донося её имя даже тогда, когда оно давно затихло.

– Велга, вернись!

Но она ни разу не обернулась, ни разу не усомнилась. Она забыла о поцелуе на реке, о Галке на кровавых маках, даже о беспомощном Кастусе. Всё, что она помнила, это серебристый клинок и взгляд мертвеца. И тот мертвец следовал за ней по пятам, даже если остался далеко позади. И она не могла остановиться, пока не окажется на другом конце света. На одной земле им нет места рядом.

Мишка выбился из сил, начал спотыкаться и падать. У Велги и самой кололо в боку, но она подняла его – уже слишком тяжёлого, чтобы носить на руках, – и пошла быстрым шагом. Она не знала, откуда хватало сил. Она не размышляла и не думала. Просто шла по маковому полю, через овраги и холмы, через редкие перелески и берёзовые рощи, пока не заметила далёкие белеющие стены монастыря. На Трёх Холмах, где когда-то полегли тысячи людей и сотни чародеев, монастырей было больше, чем людей.

Уже занимался рассвет, и ноги сбились в кровь, а Велга всё шла и не чувствовала боли. Она остановилась только у ворот и упала на землю, выпустив наконец щенка из рук.

– Кто там? – раздалось в ответ на её робкий стук.

– Вильха, – пропищала она. – Меня зовут Вильха. Пожалуйста, помогите. Я… на меня напали.

Старушечка в чёрной рясе, закутанная в платок так, что на виду остались только глаза и нос, выглянула из-за ворот. Велга сидела перед ней на коленях, точно читая молитву.

– С псиной в дом Создателя нельзя.

– Он же маленький.

– Низ-зя, – недовольно повторила старушечка.

И тогда Велга разрыдалась. Она упала без сил, прижимая к себе Мишку онемевшими руками, и тот взволнованно принялся лизать ей подбородок.

Рядом со старушкой появилась молодая девчонка, кажется, даже младше Велги. Она тоже была вся в чёрном и волосы прятала под таким же огромным платом.

– Ты чего? – спросила она.

– На меня… я…

– Ох, горе луковое, – вскинула руки девчонка.

Ворота приоткрылись чуть шире, и монахини вышли наружу. Они встали по бокам от Велги, склонились ниже, разглядывая, точно зверюшку.

– Надо её пропустить, – сказала жалостливо девчонка.

– С псиной нельзя. От Аберу-Окиа тварь. Тёмная, бездушная…

– Ничего она… не… я в саду видела, – всхлипнула Велга, но, кажется, её никто не услышал, и она уткнулась в загривок Мишке, вытирая о него сопливый нос.

А он пыхтел немного устало, точно это он тащил её по полям и холмам.

– Так, может, в сторожку?

– Там Белозерские…

Велга вскинула голову, заслышав знакомое имя.

Безумная ожившая старуха сказала, что князь убил Воронов ради Велги. Он искал её.

– Белозерские? Матеуш здесь?..