– Ты не можешь этого знать… Только Клюв…

– Могу, я убила своего Клюва, – хохотнула Галка. – Убила за то, что она взяла заказ на тебя, проткнула её сердце насквозь. А теперь ты, Белый… у меня не остаётся выбора. Я пыталась. Честное слово, я пыталась. Но теперь мне нужно твоё сердце.

– Злобная дрянь, – выплюнул он в поднявшийся от костра сноп искр.

– Я люблю тебя, братик, – неожиданно пискляво произнесла Галка. – Но ты урод. Тебя быть не должно. Ты же уничтожаешь всё вокруг. Ты меня уничтожаешь, и унижаешь, и убиваешь. Ты такой же, как матушка. Вас не должно быть.

И её, этой злой девчонки, тоже. Они все должны были умереть. Но жили, чтобы забирать чужие жизни.

– А договор заключила госпожа. Сам знаешь, я бы не смогла получить знак без её благословения, – Галка вскинула левую руку, показывая шрам. – Но обряд прошёл. Заказчик принёс в жертву ворона, прочитал заклятие призыва. Всё как положено. Госпожа благословила сделку.

Это безумие. Это всё безумие. Зачем госпоже стравливать своих Воронов друг против друга?

– Ещё не понял? Госпоже плевать на нас. Как и твоей любимой матушке. Они только пользуются нами и выкидывают, если становимся бесполезны. Но я не позволю себя выкинуть. Слышишь? Я не позволю этой безумной старухе закопать меня в могилу рядом с Вороной.

– Так чего ты хочешь?

Она дёрнула плечами и потрясла головой, откидывая пряди с глаз.

– Хочу, чтобы никто не посмел меня тронуть. Хочу быть в безопасности. А этого не будет, пока жива матушка. Я люблю тебя, Войчех, правда, – она вдруг хлюпнула носом. – Но не могу тебя оставить. Рано или поздно мне бы пришлось убить тебя. Ты не способен любить, братик, и потому опасен, как бешеный пёс. А бешеных псов принято убивать.

– Может, я и не умею любить, Штяста… только ты меня любишь. И матушка тоже меня любит, – он не сдержал ехидной улыбки, заметив, как ранили его слова. Тупая, озлобленная дрянь. Она всегда и всем завидовала: ему, Грачу, Вороне, матушке. Ей всегда так отчаянно хотелось получить чужое. – А вот тебя, жалкая тварь, никто никогда не любил.

И она вскрикнула с болью, с ненавистью, яростью, гневом и бесстрашием. И пролетела сквозь огонь точно настоящая птичка. Велга вскрикнула. Белый ударил.

Но Галка пронеслась мимо. Шустрая. Слишком.

И оказалась за спиной Велги.

– А что будет, если я убью твою девчонку? – нож коснулся тонкой шеи. Рыжие кудри собрали в кулак, оттянули назад. – Тогда ты умрёшь в любом случае: если не от моего клинка, так в наказание за нарушенный заказ госпожи.

Велга взвизгнула и замерла, не смея пошевелиться, пока клинок щекотал её шею.

– Ты всё это время искал, кто же нас пытается стравить? Так это госпожа, Войчех. Её забавляет наблюдать за тем, как мы умираем. Так если в любом случае один из нас умрёт…

Клинок прочертил линию от шеи к груди Велги и ниже, к самому сердцу. Он дрожал в руках Галки.

А Велга не отрывала глаз от Войчеха. Она смотрела с ужасом и… надеждой и верой. Она верила в него. Надеялась на него – на своего убийцу. На того, кто убил её мать, разрушил её жизнь.

Но Белый никогда ничего не выбирал сам. Он всегда был оружием в чужих руках: госпожи, матушки, заказчиков. Он никогда не принимал решения, пока впервые не пошёл против чужой воли. Пока не спас Велгу Буривой.

Время будто застыло, потому что Войчех успел разглядеть и её полные дикого страха глаза, и распахнутый в безмолвном крике рот, и вскинутые, точно для защиты, руки. Мишка упал на землю и вдруг сорвался, вцепился Галке в ногу.

Белый успел ударить сестру по руке. Нож упал на землю. А Галка – в его когти.

Он обхватил её за шею, придушил. Она взвизгнула, затрясла ногами. Мишка с Велгой отскочили в сторону, а Белый сжал сильнее.

– Пойдём, – прошипел он, – Штяста…

И потащил её к могиле.

Сестра упиралась, визжала, хватала за руки, всё пыталась укусить. Он волок её к матушке.

– Нет, – сестра хрипела, задыхаясь, – нет… курва… мразь… нет…

– Войчех, отпусти её…

Плакала Велга. Завывал маленький рыжий щенок у её ног. Но Белый Ворон почти не слышал их. Они были далеко, там, за гранью, во тьме. А здесь в его руках билась птаха в силках.

– Матушка, – Белый вложил нож в безвольную руку старухи, направил остриё, – забери её себе.

– Нет! Нет! Нет!

Галка укусила его за руку, расцарапала ногтями. Она вырывалась, пинала землю. Но она была слабее.

Белый Ворон не прощался, не мешкал и не размышлял.

Нож вошёл в сердце. Быстро, легко.

Сестра дёрнулась в его объятиях.

– Вой…

– Штяста, – прошептал он ей на ухо.

И подхватил на руки.

– Ты спасёшь матушку и меня, сестрёнка, – произнёс он тихо, точно баюкая, и неожиданно для себя и вправду закачал Галку на руках.

Она была лёгкая, точно пёрышко. Каждую косточку можно было почувствовать сквозь тонкую обгорелую кожу.

Её глаза, серые, с жёлтыми, почти огненными в отблесках костра крапинками, вдруг показались удивительно живыми, яркими.

– Войчех…

– Плоть – земле, – едва шевеля губами, прямо ей в губы прошептал Белый, целуя на прощание. – Душу – зиме…

Белый Ворон почувствовал, как жизнь сестры утекала в его руки. И положил скорее на землю, рядом с матушкой, отошёл в сторону, чтобы случайно не забрать посмертки. Это не его жертва. Не его добыча.

Галка не шевелилась. Белый щурил глаза, пытаясь разглядеть, вздымалась ли её грудь, но сумрак подобрался слишком близко к костру. Ворон вдруг покачнулся, схватился за голову, пытаясь устоять на ногах.

– Велга, – прохрипел он.

Но она не ответила.

Никто не мог ему ответить, потому что никого не осталось. Только пустота. Ночь. Зима.

Было тихо, невыносимо тихо. И даже ночное стрекотание полей пропало. Весь мир вокруг погрузился в пустоту.

Он попытался снова позвать Велгу, но только захрипел и испугался, что забыл и её имя тоже. Что они заставили его забыть…

И ледяное, как дыхание первых заморозков, ощущение чужого присутствия коснулось губ.

– Войчех…

Он понял, что зажмурил глаза, точно снова стал мальчишкой, что впервые повстречал госпожу и не мог заставить себя посмотреть на неё. Не мог, как ни пытался. Морена была тут, меньше, чем в шаге от него. Держала ли она в руках нить его жизни? Или матушки? Была ли она разгневана или простила своего Ворона?

– Госпожа, – медленно он опустился на колени, склонил голову и почувствовал, как затылка коснулись ледяные когти. – Я…

– Плоть – земле…

Он сглотнул, не в силах говорить дальше.

Почему он медлил? Почему не решался? Запястья горели огнём и льдом, знаки мучили его каждое мгновение, жгли, напоминали о долге. А он медлил…

– Душу – зиме.

Слова потонули в морозном воздухе.

И всё закончилось.

Снова была ночь. Снова было маковое поле вокруг. Снова матушка и сестра лежали, сомкнув объятия, у костра. И в стороне стояла Велга Буривой, у ног которой крутился ворчливый щенок. Она не убежала. Маленькая, глупая дурочка. Ей стоило убежать. Ведь теперь ничто не удерживало Белого. Теперь он мог исполнить свой заказ и убить Велгу Буривой.

А она стояла, ждала и смотрела на него так доверчиво, так открыто, что он не потянулся сразу за ножом. Ещё было время. Было же?

Ночную песню птиц и сверчков прервал хриплый, как крик старого ворона, голос:

– Ворон…

Он вскочил на ноги, кинулся к огню, сжал холодную морщинистую руку.

– Матушка!

Она переводила взгляд слеповатых, почти белых глаз, из которых время вымыло краски, с Галки на него.

– Фачем?

– Я отдал её посмертки тебе.

Она зашамкала беззубым ртом:

– Хех…

И попыталась оттолкнуть Галку, навалившуюся на неё слишком сильно. Белый помог оттащить тело, усадил матушку поудобнее. Взлохмаченная, нахохлившаяся, она попыталась поправить неопрятные тряпки, накинутые на плечи, огляделась хмуро, задержала взгляд на Велге и снова скосила глаза на Белого.

– Всех?

– Что?