Грохнуло солидно. Мотоциклистов раскидало по дороге. Убило не всех, но досталось всем. Выезд из деревни заволокло пылью. Первый мотоцикл улетел влево на обочину, седоков с него раскидало в разные стороны. Второй мотоцикл загорелся, все немцы в нём были убиты. Третий воткнулся в горящий костёр, его седокам тоже досталось очень неслабо. По крайней мере один мотоциклист в этом костерке орал, заглушая всех своих камрадов. Остальные сидели тихонько. Прямо как живые. Вот теперь можно уходить с чувством хорошо выполненного долга.

В голове вдруг мелькнул отголосок Сашкиных воспоминаний, и я как вживую увидел гибель его друга. Там, у моста, где мы с ним встретились. Увидел, как сержант Малахов, добив в мельтешащие на дороге фигурки в пятнистых маскхалатах остатки патронов из предпоследнего своего диска по берегу реки, бегом догоняет троих бойцов. И как Мишка Новосельцев, вооружённый немецким автоматом, остаётся прикрывать их группу из последних своих сил, уносящую раненного в ноги лейтенанта Горелова. И как рычащий от дикой боли в перебитых пулемётной очередью голенях лейтенант отбирает у Сашки его «дегтярь» с последними патронами и приказывает Малахову уходить. И безоружный сержант в бессильной злобе, сжимая в кулаке штык от трёхлинейки, выполняя этот приказ, первым бежит по пустынному берегу карельской речки. И всё…

Здесь воспоминания моего невольного напарника обрываются, как будто их ножом обрезало, но… Но появилась радость и, как напишут в скором времени в газетах, чувство глубокого удовлетворения от угробленных нами немецких мотоциклистов, а потом эмоции Сашки пропадают, как будто их и не было.

Едва я скрылся за стеной сарая, как на околице появился первый грузовик и сразу остановился у крайнего дома. Пока немцы выпрыгивали из него на незапланированную остановку, я добежал до противоположного угла сарая и пополз вдоль ограждения к третьему дому. Так и уполз. Слышал только негромкие команды на дороге да, изредка корректируя своё движение, чуть поднимал голову, обозревая окрестности. Но, к счастью, немцы вели себя предсказуемо.

Спешившись, они выслали вперёд группу с санитаром и сапёрами и двумя отделениями ощерились автоматами и карабинами в разные стороны, не отходя далеко от грузовика.

За это время, судя по звукам, подтянулись ещё две машины, но солдаты из них не высовывались. Скорее всего, команды не было. Я, к тому времени уже миновав пустынный двор, вышел в проулок и вдоль заборов внаглую пошёл по дороге. Здесь меня никто не ждал.

В это время ударил приглушённый расстоянием тройной взрыв. Он потише был, чем первый, – добрались сапёры до второй растяжки. Кольца из гранат на второй связке были вытащены, рычаги взрывателей прихвачены хитрой петлёй, а сами гранаты замаскированы чуть дальше на обочине. Ложный колышек, к которому был привязан провод, стоял совершенно открыто, но телефонный провод к нему привязан не был, а проходил через скользящую петлю в самом низу.

Взрыв трёх гранат в любом месте от обрезанного провода – это гарантированная смерть. Я надеюсь, сапёры в роте Густава Брандта ещё остались. У меня для них столько приколов приготовлено. Должен же кто-то оценить мои старания.

В посёлке я остался специально. Сынка местного пионера-доносчика надо прибить обязательно, тем более что я женщине пообещал, да и старшина доволен будет. Его папашку Степан выкинет где-нибудь подальше, но до съезда на озеро, а сынишку я зарежу и спрячу сегодня ночью. Пусть немцы голову поломают, куда их главные помощники подевались. Жаль, сынишку нельзя повесить, он должен пропасть, но ещё одну подлянку этому семейству я стопудово организую.

Вырезать максимальное количество часовых и пристроить пару растяжек у грузовиков – это слишком просто и не сегодня. Сегодня чистая разведка окрестностей и сбор информации. Тем более что количество гитлеровских солдафонов сейчас в посёлке сильно сократится.

То, что командир роты отправит в погоню всех своих солдат, остававшихся в посёлке, я ни разу не сомневаюсь, но ему и в голову не придет, что кто-то из его обидчиков остался здесь, и этим надо воспользоваться. А пока надо заныкаться в первом же попавшемся сарае и поспать, мне ещё всю ночь куролесить. Нет, не в эту ночь. Хулиганить я буду завтра ночью. Сейчас гауптштурмфюрер возглавит облаву, обломается и к завтрашнему вечеру приползёт со своими вояками отдыхать. Вот тогда и познакомимся. Так что я так же неспешно дошёл до конца проулка и свернул в узенький проход, ведущий на соседнюю улицу.

Спал я два с половиной часа у Лембоева Гриши на огороде за сараем. Он тоже на облаву уехал. Сам видел. Ну и хорошо, мне нужно немножко времени. Пусть напоследок побегает.

Как только шевеление в посёлке закончилось, я выполз на дорогу и налегке направился к складу. Площадь, конечно, обогнул во избежание лишней засветки и добрался до склада уже почти в полной темноте.

Без Степана на чердак было забраться сложно, но семейство Лембоевых посодействовало мне с верёвкой и каким-то садово-огородным инструментом, из которого мне пришлось сделать импровизированную сапёрную «кошку». Я думаю, что Гриша не обидится, тем более что я сейчас работаю на имидж его семьи. Там же у стены сарая, где спал, я спрятал всё лишнее, что пока таскаю на себе. То есть немецкий автомат, второй ранец и изрядно полегчавший вещмешок.

Забравшись на чердак склада, я включил фонарь, прихваченный мной у немцев, забрал свою заначку, оставленную перед отъездом, прошёл до люка и спустился по лестнице на склад.

На сооружение очередных двух подлянок я потратил в общей сложности около двух часов. Теперь, как только ворота склада приоткроются, из склада в упор ударит закреплённый напротив ворот ППД старшего Лембоева, а через четыре секунды рядом с бутылями с керосином в дальнем углу склада взорвётся граната, и продуктовый склад, облитый этим же керосином, сгорит к Бениной маме. Ещё три «лимонки» я расположил под крышей склада. Причем, как только кольца выскочат, гранаты упадут на землю прямо под ноги жаждущим местных вкусняшек хозяевам.

Ничего личного. Должны же немцы запомнить эту простую карельскую семью Лембоевых? Перед уходом я насыпал в ранец одного из часовых спрятанного заранее кускового сахарку и прихватил полмешка крупы. Не пропадать же добру, обратно побегу налегке. Можно было бы и расслабиться. Всё же не на прогулке, но мне ещё детей кормить. Взрослые и перетерпеть могут, а детёнышей жалко.

Рассвет я встретил на чердаке дома рядом с домом Лембоевых. Дом оказался пустым, хозяева куда-то подевались, но следы квартировавших в нём немцев присутствовали, отчего я сделал вывод, что тут живёт кто-то из сдёрнувших на облаву немецких егерей. Наверное, один из командиров взводов. Поближе к подчинённым и начальству, да и полевая кухня в шаговой доступности.

Двери в дом были закрыты, но влезть на чердак не составило труда – к дальнему торцу была приставлена лестница. Так что я спокойненько слепил себе лёжку за трубой печки из лежащих здесь же старых сетей и завалился спать. В ближайшие часы ничего нового в посёлке я не ждал.

Утро началось у меня достаточно поздно, часов в двенадцать. Зато выспался про запас. После утреннего моциона я перетряхнул и заново уложил всё своё хозяйство, почистил оружие и пристроил охотничий нож, взятый с Лембоева старшего в нашитые петли над левым карманом немецкого маскхалата. Классный тесак, кстати, и острый до обалдения. Теперь у меня их три – штык на поясе, небольшой обоюдоострый нож в сапоге, снятый с одного из снайперов, и вот этот трофейный режик. Нет. Это не перебор. Много ножей не бывает, а уж тем более таких классных. Пусть будет. Я лучше штык выкину. В смысле на острове оставлю.

В посёлке было тихо. Солдаты из взвода тыловиков по-прежнему периодически шарились по соседним улицам, на площади стояло два грузовика, и мелькнул один раз давешний пузан. Вот и вся движуха. Ни егерей, ни их командира, ни местных полицаев. Видимо, грузовую машину нашли и вокруг неё круги нарезают. Ну пусть побегают, злее будут.