К сельсовету подходили сзади. С той стороны небольшая площадь, а на противоположной стороне – школа и почта. На площади – броневик, наш похоже, советский, легковая машина и два грузовика. Облаву отменили, что ли? Или на утро перенесли? Чуть позже спрошу обязательно – гранат я много с собой прихватил.

Сарай, в котором держат пленных, слева от сельсовета, в нём раньше склад был. Часового одного отсюда вижу, он у сельсовета топчется, правда, только плечи и голова видны.

А там что такое? Не видно отсюда, туманом всё покрыто, как молоком разбавленным, а поближе не подойти – часовой мешает. Ладно, тоже позже. Не сильно скрываясь, оттянулся к сараю. Часового ребята уже не только зарезали, но и за сарай утащили. Замка на сарае нет, а ворота просто на здоровый засов были закрыты.

Зашли мы спокойно, люди спали. В сарае было темно, пришлось зажечь намародёренные мной ещё у снайперов фонари. Две женщины, девочка-подросток лет, наверное, четырнадцати, трое детей поменьше и семеро красноармейцев. Как в воду я глядел – все красноармейцы босые, но это послезнание. Читал я где-то о таком. Одна из женщин Мишу узнала, вторая – Фёдора, пять минут на обувание красноармейцев.

Пока все собирались, я жестом отозвал Фёдора и коротко пояснил:

– Федя, вы ведёте людей к лодкам. Отправишь, забери у старшины ручной пулемёт и отходите с Ристо на первую точку сбора. Дальше занимайтесь по плану, мы со Степаном слегка нахулиганим и отходим туда. Надо нам немножко пошуметь и выбить, до кого дотянемся. Похоже, я там виселицу видел, надо наказать уродов. Идите. Мы начнём, как туман начнёт рассеиваться, но не позже, чем через сорок минут.

Вот на что была похожа та перекладина, она из тумана еле видна, и я сразу не сообразил, только потом допёрло. Вот удоды беспредельные. У меня аж руки от ненависти трясутся. Виселица чуть сбоку, у жилых домов, видимо, чтобы не мешала господам завоевателям. Два обыкновенных неошкуренных сосновых ствола, ствол поменьше – перекладина, четыре свисающие верёвки, две из них пустые. На двух – повешенные. Здорово избитый при жизни одноногий старик в нательном белье и босой. Вернее, босая левая нога, на правой ноге – старый деревянный протез. На второй верёвке – совсем мальчишка, назвать его мужчиной или даже парнем у меня не поворачивается язык. Тоже в нательной рубашке, замызганных солдатских галифе и босой. Выражение лица у мальчишки испуганно-удивлённое. Такое же, как и у той молоденькой дурочки, повесившейся от неразделённой любви, ещё там, в моей прошлой жизни. Второй раз в жизни повешенных вижу. Неприглядная картина, а здесь страшная своей обыденностью. Недавно повесили, трупного запаха нет, а вот запах мочи и кала есть. Просто после смерти все мышцы у человека расслабляются, а во время агонии он уже ничего не контролирует.

Как долго тянется время, минута как час целый. Впрочем, пока мы со Степаном ждали, удавили часового у сельсовета, и я прошёлся по кузовам машин. Пустые, чёрт, только канистры с бензином, а я так надеялся хоть чем-то поживиться – мне людей кормить надо. Единственное, что упёр, так это бухту тонкого телефонного провода, да в первой машине успел канистру с бензином открыть и на пол её опрокинуть, ну хоть какую пакость сделал.

Четвёртый час, туман рассеивается, в это время на мою растяжку у длинного барака кто-то нарвался. Долбануло нехило. Понеслась. Мы со Степаном подскочили к сельсовету, по очереди закинули в дверь гранаты и рванули через площадь к школе. За нашими спинами ударил сдвоенный взрыв.

– Аларм! Аларм![2] – заверещал часовой у школы.

Это ты удачно голос подал, в тумане тебя видно не было. Автомат забился у меня в руках, и немец, стоящий слева от крыльца, свалился на землю. Стукнула упавшая на землю винтовка.

Мы уже подбегали к школе, как я притормозил Степана, дёрнув его за плечо, и, подавая пример, опустился на одно колено, в спасительную для нас молочную бель. Мгновением позже в дверь школы, отталкивая друг друга, ломанулись четверо полуодетых немцев с оружием в руках. Кто с винтовкой, кто с автоматом, а один почти раздетый дородный мужик только с пистолетом.

Огонь мы открыли одновременно, но патроны у меня кончились быстрее, на часового же потратил, так что пока Степан короткими очередями добивал в проём двери магазин, я, меняя магазин в своём автомате, подскочил к двери и встал у стенки. Неприятное ощущение, когда рядом с тобой свора пуль проносится. Дрогнет у Степана рука, и трындец мне.

Как только у Стёпки закончились патроны, я закинул за дверь гранату. Взрыв. Дверь, которую я, закинув гранату, на автомате захлопнул, открылась опять, причём так, что чуть не прибила Степана, стоявшего в трёх метрах от крыльца. Из проёма двери вместе с дверью вылетел клубок дыма и пыли. Душевно так приложило, я даже не ожидал.

Окна здесь маленькие, север всё же, тепло берегут, неудобно гранаты закидывать. Приходится сначала стекло бить, а потом гранату в комнату просовывать, но ничего, приноровились. Степан короткой очередью из автомата стекло вместе с рамой в комнату заносит, я гранату пропихиваю. Стены толстые, так что нам не достаётся, а что творится внутри, я даже представить не берусь.

Четыре гранаты в дом пристроили, уж не знаю, сколько комнат там, но стоны слышны нормально. Пора нам сваливать, пока не началось. Доброго утра мы хозяевам пожелали, пора и честь знать, но уходить с пустыми руками не в моих правилах.

Пока Степан сёк поляну на предмет появления диких фрицев, я вытрясал тех четверых, что мы на крыльце завалили, а потом и часового. У него ещё и ранец за плечами болтался. За что я ему сказал лишнее спасибо. Всю мелочовку пристроил в ранец. Часовой был очень небедным малым. Понятно, что загрузился и дополнительным автоматом, и про пистолет не забыл, но подарки быстро закончились. К тому же нам пора было сваливать.

Со стороны длинного дома доносятся очереди из финских автоматов, они звуком отличаются, и одиночные выстрелы из мосинок. Значит, там финны, а здесь немцы. С кем там финны вою ют? Хорошо бы сами с собой. Ещё здесь одно дело сделаем, и можно валить. Махнул Степану, подскочил к двери, закинул в проём гранату и рванул через площадь обратно к сельсовету.

Нет, не за тем, зачем все подумали. Сельсовет мы навестим в другой раз. Подскочив к броневику, я шустро залез на него, откинул люк и закинул внутрь две немецкие гранаты. То же самое проделал и Степан с грузовиками, после чего мы побежали оттуда, но не к сельсовету, а вправо, в проулок. Расположение улиц в посёлке перед вылазкой я выучил наизусть.

Всё-таки замедление семь секунд – это замедление семь секунд, за такое время, если припрёт, можно добежать до финской границы, благо она здесь недалеко. Мы, правда, не так далеко отбежали, поменьше, но метров на десять успели и неэстетично упали на влажную от тумана землю.

Первым взорвался броневик… Нет, не взорвался, гранаты в нём, а я так надеялся, что взорвётся, но не судьба. Затем по одной взорвались гранаты под грузовиками. Прошелестели осколки, и один из грузовиков занялся сначала несильным, но постепенно всё увеличивающимся пламенем. Броневик тоже пыхнул огоньком. С чего, непонятно, но неожиданно приятно. Вот это милое дело! Удачно я в машине бензин из канистры вылил, не рассчитывая на такую удачу. Так, чисто нашкодить хотелось.

Теперь ноги отсюда. Проулок вывел нас на соседнюю улицу, и мы не спеша потрусили по ней, удаляясь от центра посёлка со всё разгоравшейся суматошной стрельбой.

– Нормально так попрощались. Спасибо давешним финнам, поделились гранатами, – негромко сказал я Степану. Тот, оглянувшись назад, чуть хмыкнул.

Улица заканчивалась. Мы подошли к крайнему дому с куцым огородиком и покосившимся забором, наполовину скрытыми клочьями тумана. Теперь Степан придержал меня. Остановились, он прислушался, и мне показалось, что даже принюхался, так настороженно мой напарник выглядел. Я, чтобы не маячить, присел на одно колено, наставив автомат в другую сторону. Хотя сам я кроме отдалённой разгорающейся стрельбы ничего не слышал, но лучше перебдеть.