Очень хотелось посмеяться над ним так же, как он посмеялся над её матерью.

Чернов остановился у двери в собственный кабинет, открыл её, только тут оглянувшись.

Смотрел на Санту так же, как в коридоре, ставшем полем брани. Сухо. Многозначительно. Будто разочаровано. Но Санте – без разницы.

Он кивает внутрь, не приглашая, а приказывая зайти. Она исполняет указание. В последний раз.

Заходит в кабинет, по-садистки громко стуча каблуками, делает несколько шагов вглубь, останавливается к нему спиной, впиваясь взглядом в ту самую тумбу, безошибочно находя на ней уже новую награду, датируемую текущим годом.

Прекрасно…

Просто прекрасно.

Привез. Поставил. Гордится теперь.

А так красиво рассказывал… «Не доставляет удовольствия…».

Только теперь Санте наконец-то понятно, что его доставляет.

Она слышит, как Чернов закрывает двери. Кажется, не просто захлопывает, но ещё и щелкает замком несколько раз.

Дальше тоже идет. К ней. Останавливается за спиной, берет за плечи, разворачивает.

Придерживает за подбородок пальцами, заставляя запрокинуть голову и смотреть в глаза, когда он блуждает своими по её лицу.

– Ты что себе позволяешь, а? Вы что устроили? Ты что творишь?

Его вопросы не имеют ничего общего с рамками допустимого. Он и трогать её пальцем права не имеет. Он в принципе больше ни на что не имеет права. Но делает, что считает нужным.

Держит за подбородок, смотрит зло, ждёт ответа…

– Что я себе позволяю?

И Санта отвечает. Абсолютно для него неожиданным тоном, это читается по глазам. Но это ведь не её проблема. Нельзя недооценивать «противника». А Чернов с Примеровой её явно недооценили. Посчитали не лишенной пустых амбиций, но неспособной толком ни на что малолеткой. Посчитали, что с ней можно вести себя так, как хочется, и ни черта не ожидать. Ответка не прилетит.

– Если вы не способны справиться со своей карманной стервой, я не обязана работать канализацией для слива её отборного дерьма!

Санта говорила, наслаждаясь тем, как мужчина кривится. Ему явно не нравится слушать ругань. Только тогда вопрос: как с той связался?

На «вы» Санта ткнула Чернова пальцем в грудь, тут же почувствовав в нём же боль. Потому что он, естественно, не сдвинулся, но скользнувшим на секунду взглядом дал понять – это ему тоже не нравится. И вот этого всего он не ожидал.

– Язык попридержи, Санта. Не разочаровывай…

Призыв Чернова конечно же был принят Щетинской в штыки. Она фыркнула, усмехнулась, дергаясь, глазами говоря, куда он может засунуть свое предложение и придерживавшие подбородок пальцы.

Его прикосновения стали противны. И то, что раньше позволяла, как когда-то таяла… Всё это преобразилось. Кумир пал. На его месте – красивая обертка, гнилая суть…

– Мой язык – не ваша проблема. Но напоследок придется немножечко послушать…

Санта сцеживала яд не хуже Альбины. Сама понимала, что уподобляется, но сдерживаться не могла. Да и не хотела. В конце концов, она ведь весь день только об и мечтала, как окажется в этом кабинете. Как бросит в лицо. И пофиг, что про Альбину не должно было быть сказано ни слова. Важно, что она изольется. А уж он – как посчитает нужным. Хочет – обтечет. Хочет – впитает.

– Это низко, Данила. Это ничтожно. Ни один мужчина не имеет права так поступать. Она вот вам, – рука снова взметнулась, снова же ткнув в слишком твердую для предположений о наличии души грудь. – Не сделала ничего. Она принимала вас в доме. Она всегда говорила только хорошее. Когда папы не стало – я на вас злилась. Вы были нужны нам. Нам многие были нужны. Нас рвали, как тряпку, а все отошли в сторону. Вы не стали «себя рядом закапывать», но и смотреть, как закапывают нас, не захотели. Закрыли глаза. Вы, блин, имели на это право! Но как же это всё было гадко! Вы взяли лучшее…

Санта обернулась, схватила с полки одну из наград. В голове абсолютно серьезно проскользнуло шальное: а может бросить? Но это уже слишком. Взвесила, показала Чернову.

Который молча и напряженно смотрит в её лицо. Он явно удивлен. Он будто не понимает…

И это только сильнее злит.

– Вы взяли всё… И ушли. Строили карьеру. Отношения. Не вспоминали. Не тосковали. Поставили фотографию! Феноменально…

Награда со стуком опустилась на угол стола, скорее всего его покалечив.

Сама Санта вздрогнула от излишне громкого звука, Чернов только рефлекторно скосил взгляд. После чего – вернулся к её лицу.

Молчал. Мужские губы были сжаты плотно. Мысли не читались. А Сантины – выплескивались.

– Вы – лицемер! Для всех – пример. А сами… Зачем вам это было, Данила? Что вам мама сделала? Я уже поняла, что она очень зря вас попросила за меня. Но не хотите вы со мной морочиться, отказ вам не понравился – ну так в лицо скажите! Зачем вы в глаза с заботой смотрите, а за спиной такое проворачиваете?

Санта взмахнула рукой, задевая мужское плечо. Он несколько секунд смотрел на ворот пиджака – туда, где прошлись её пальцы. Потом – снова на неё. И Санте показалось, что его выражение чуть меняется. В нём становится меньше злости – больше задумчивости. Которая почему-то её сбивает.

Голос становится тише. Вопросы будто с просьбой. Она не даст ему сказать, пока не изольется. Но где-то на задворках проскальзывает, что сейчас глазами может говорить он.

– Зачем скатываться до подлости? Или так принято? Ваша Альбина бесится, на мне срывается, а проблема же в вас! Вы не можете определиться, чего хотите! Вы то прижмете, то оттолкнете, но вы же вообще о людях вокруг не думаете! Только о себе! Альбина – редкая сука, но вы её выбрали! А потом других зажимаете… Она исходит желчью… И меня изводит. А вам – ровно. Вы не видите. Вы вообще ничего не видите! Только себя. И любите вы тоже только себя… Но можете своей истеричке передать, что она хоть плакатами весь город обклеит, от этого не станет менее ничтожной! Вы друг друга стоите!

– Ты о чем, Сант? – новый произнесенный Данилой вопрос, когда Щетинская сделала паузу, чтобы набрать побольше воздуха, прозвучал уже иначе – тихо, устало будто.

Упасть на дурака – прекрасная тактика. Но она работает далеко не всегда.

Санта была уверена: звоня в субботу маме, он собирался сделать именно это. Но это неправдоподобно. Всё кажется очевидным. Его причастность не подлежит опровержению. Все «улики» против.

– Ваша истеричка следит за вами и отвадит запавших на вас дур!  Она так старается услужить, а вы же даже её за это не хвалите!

– Сант… Херню прекращай нести…

Данила скривился, делая шаг назад, потянулся к своему лицу, провел по лбу и волосам. Посмотрел по-новому, застыл…

Выглядел так, будто делает последнюю попытку справиться с разочарованием. Будто это он сейчас в ней разочаровывается.

– Херню…

А у неё будто слова кончаются.

Она повторяет на выдохе.

Смотрит недолго на него, потом вниз – на свои руки. Которые впервые в жизни, наверное, сложно держать при себе. Ведь хочется не просто махать, а залепить, как пыталась сделать его любимая «Аля».

– Знаете, что такое «херня», Данила?

Сжав их в кулаки, Санта снова подняла голову, смотря гордо… Так, как имеет полное право…

– Херня – это мелко мстить женщине, которая не сделала вам зла! Зачем вам это было, Данила? На что вы поменялись? На дело какое-то? Клиента? Просто по дружбе? Что они вам пообещали за «маленькое одолжение»?

– Какое одолжение? Кто пообещал? Ты нормально говорить сегодня будешь?

Терпение Чернова заканчивалось, в Санте снова разгорался пожар.

Она обернулась, взяла в руки фотографию Чернова с отцом. Ту самую. Единственную.

– Если бы он знал – он вам в жизни руки не подал…

Санта шепнула, с размаху отправляя её о пол.

Так, что сначала грохочет, а потом во все стороны разлетается стекло.

По полу, а ещё по ногам. Царапает его ботинки, один осколок впивается Санте в ногу, а капрон чулка разрезает стрелка. Она чувствует укол, она даже знает, что скорее всего из раны пойдет кровь. Она видит, что Данила смотрит вниз…