Отсутствие ответа от Санты заставило продолжить Данилу. И снова серьезные вещи… А уже его губы растягиваются. Дальше – губы же тянутся. И Санта тянется навстречу…
– Ну может с четвертого раза действительно кофе попьем…
Данила шепчет в Сантины – открытые, ловя тихий высокий смешок своими. Снова целует – будто не особо-то спеша, пока не ругается сквозь зубы, а девушка в его руках вздрагивает, потому что в очередной раз оживает телефон.
Данила кривится, Санта чувствует, что ускоряется сердце…
Ей страшно смотреть на экран. Она не смотрит.
Чернов же произносит:
– Надо взять.
Смотрит в глаза, получает кивок…
– Берите… Я отойду.
А Санта, ещё несколько секунд назад такая смелая, опускается до привычной трусости. Говорит, дергается, чтобы правда уйти… Ей почему-то кажется, что это может быть Альбина.
Данила не дает – придерживает за талию, дожидается, когда Санта посмотрит на него.
– Ты на машине?
Телефон продолжает разрываться, Данила ждет ответа.
– Да…
Санта смотрит в его глаза и будто впитывает напоследок. А он впитывает её. Кивает, снова смотрит.
– На парковке?
– Нет. В квартале.
– Тогда бери вещи пока. Я поговорю – провожу, проверю. С тебя же станется соврать…
Чернов легонько колет, Санта непроизвольно улыбается и розовеет. Ему это нравится. И это он тоже впитывает. Блуждает по лицу. Держит так, будто отпускать не хочет.
И Санта тоже не хочет…
– Я вам не вру…
Говорит, смотря прямо. И правду. Не знает, чего ждет, но Данила не отвечает.
Опускает руку, вроде как отпускает…
Санта успевает обойти мужчину, сделать шаг в сторону двери, когда Чернов ловит её уже за кисть, придерживает, но не сжимает. Его мобильный продолжает вибрировать.
Санта оборачивается…
– Давно – это сколько? – мужчина задает вопрос, Санта чувствует, что сердце снова бьется быстрей. Она не готова к экзамену на искренность вот так сразу. А он ждет. Смотрит пристально, немного с прищуром. Гладит кожу, под которой – сеточка вен…
– Берите пока, мне надо посчитать. Это долго. Я – гуманитарий.
Санта вроде как к шутке сводит, но знает: если он захочет – может настоять. Но нет. Хмыкает. Произносит только:
– Подумай хорошо, Санта.
После чего отпускает. И уже выходя, она слышит, что Чернов снова произносит своё обычное суховатое: «алло».
* * *
Забрать из опенспейса вещи – это меньше минуты. Но Санта завернула в уборную. Не хотела стоять над душой у Чернова, пока он снова говорит. Тем более, что может с Альбиной.
О которой она не спросила. А ведь надо было. Первым делом надо было…
Чувствуя легкую досаду, Санта толкнула дверь в общую комнату с умывальниками. Включила свет, прошла к зеркалам, провела ладонью под смесителем, активируя сенсор, вызывая поток теплой воды. Ей не надо было ни в туалет, ни усиленно мылить руки, но она делала второе, долго смотря на пену. Потом – на себя в зеркало.
Там должна была отразиться она и всё. Получилось же – чуть не вскрикнула. Потому что в пустом вроде как офисе их не двое.
Санта ловит взгляд от двери в отражении, читает в нём презрение. А потом его же слышит:
– И не стыдно тебе, Санта Петровна?
* * *
– Не понимаю, о чём вы…
Санта осознавала, что тактику выбрала проигрышней некуда, но идти с борзотой наперевес – в принципе не её стиль. Её – это опомниться, сглотнуть, давая приказ сердцу успокоиться, а щекам не загораться, опустить взгляд на ладони, зачем-то еще раз выдавить на них мыло, вспенить…
Будто это может «растворить» стоящую сзади Примерову.
Усмехнувшуюся, вошедшую полноценно, закрывшую за собой дверь.
Спасибо, не на защелку.
Альбина остановилась у стены, продолжая смотреть Санте в спину. То пройдется взглядом вниз, то задержится на отражении Щетинской в зеркале. Ясно давая понять: она не свалит. Не растворится.
И если говорить честно… Санта понимает: сейчас Альбина имеет право злиться. Наверное, впервые.
Принимая бессмысленность дальнейших попыток отложить неизбежное, Санта потянула бумажное полотенце, промокнула руки, выбросила.
Вскинула взгляд на зазнобу Чернову.
Того, который сейчас разговаривает по телефону на кухне и не подозревает, что их… Застали.
– Малолетка ты бессовестная…
Альбина окинула её новым взглядом, качая головой, выражая взглядом притворный восторг. Санта же только сильнее сжала губы, сильнее же вздергивая подбородок. Понятно, что оскорблений будет много. Понятно, что до базара опускаться – смысла ноль. Хотя она ведь и так уже опустилась. Чернов занят. Её это не остановило. И сейчас тоже не останавливает. Зря Данила зовет её святой. Потому что она – не лучший человек.
– Ты понимаешь, к кому лезешь?
Альбина задала вопрос, Санта ответила на него стеклянным взглядом и тишиной. Что она сейчас ни скажи – это будет использовано против. Важно лишь, чтобы грани разумного Примерова не перешла, потому что… Просто стыдно будет. Часто люди считают, что умеют осаждать друг друга, а на самом-то деле это всё смешно звучит. Звучать смешно Санте не хотелось.
– Почему вдруг молчишь? Вон как уверенно языком на кухне-то орудовала. Или в этом и дело? Он у тебя в принципе не для разговоров?
Из Примеровой лилась желчь, заставляющая мысленно кривиться. И искренне не понимать, почему Данила связался… С этой.
– Я не собираюсь выслушивать.
У Санты произнести получилось спокойно, но куда тише и куда менее самоуверенно, чем говорила Альбина.
Щетинская сделала два шага в сторону двери, но выйти не смогла бы, потому что Примерова сделала три – придержала ручку, снова посмотрела, вздернув бровь…
– Придется, умница. Придется…
И как-то сразу стало понятно: выбор у Санты невелик. Действительно придется. Не уши же затыкать. И в рукопашную тоже не пойдешь.
Весь сюр в том, что стыдно…
Но не перед Примеровой, а почему-то перед Черновым.
– Я раз тебя предупрежу, а уж ты сама решай…
Альбина произнесла, глядя на Щетинскую откровенно враждебно. Глаза-щелочки испепеляли. С искусственно полных губ слова срывались отсрыми лезвиями:
– О Чернове забыла. Если не хочешь, чтобы я по всему миру пустила огромную кучу сплетен о том, как маленькая доченька Щетинского заделалась в шалавы – забыла.
– Что вы несете…
Санта нахмурилась, Альбина отреагировала усмешкой.
– А я отчаянная, Санта. Я – отчаянная. А ты – опасная. Я повидала не одну такую милашку. А мне слишком важен Чернов, чтобы я отдала его вот такой… Щетинская... Так что зубы спрятала. Язык за зубами держишь. И богу молишься, чтобы у него к тебе быстрее прошло…
Требования звучали унизительно. Будь Санта хотя бы немного Альбиной – та уже была бы послана нахрен. И скорее всего вцепилась бы в волосы. Но Санта – это Санта.
– А если нет? – и её смелость всегда чуть проигрывает другим.
Вопрос повис в воздухе. Альбина, наверное, в принципе никакого ответа не ожидала. На этот отреагировала не сразу. Почти потухшая усмешка снова заиграла. Взгляд стал ещё острей…
– Ты не представляешь, сколько интересного я знаю о тебе, о твоем отце, о твоей матери, о вашей прекрасной семье, умница… Ты хочешь, чтобы их тоже полоскали? Бояться хочешь, не понимать, что где всплывет и почему на тебя так смотреть будут? Не связывайся со мной, Санта. Дорого обойдется.
Из-за слов Альбины стало в сто раз гаже. Вспомнилось, как они с мамой после смерти отца готовы были на всё, лишь бы память его не порочили…
Просто потому, что с тех пор у них в принципе нет ничего важнее в жизни, чем память мужа и отца.
– Откуда вы можете хоть что-то знать обо мне или моей семье… Что вы можете знать…
Санта даже не спрашивала, потому что и сама понимала, каким будет ответ. Что он ударит болезненнее любых пустых оскорблений обиженной женщины. Потому что будто бы мужской рукой. Той, которая так нежно гладила.
