В итоге же делаешь ровно то, что сказала мама. Потому что умница.

И сейчас тоже.

Быстрый кофе. Собрать вещи. Спуститься к машине. Включить музыку и выключить мысли, чтобы без приключений добраться домой.

Там – какой-то сериал или звонок маме, если не спит. Можно написать подружке, вроде бы давно не общались. Но не то, чтобы очень хочется. А чего по-настоящему хочется – это понимания.

Кофемашина гудела, наполняя крохотный стакан двумя густыми струйками. Санта следила за ними глазами, а мысленно была уже далеко.

Зря, наверное.

– Почему так поздно сидишь, Сант? – Потому что в дверном проеме, прислонившись плечом к деревянному косяку, стоял Чернов. – Нас закроют к чертям за грубые нарушения трудового…

Пошутил, улыбнулся, когда уже стоило бы Санте, а она ещё не успела переварить. Прошелся взглядом. Теплым. Ответа не дождался, но сделал шаг внутрь.

– Если у тебя пять минут есть, давай кофе наконец-то выпьем. И обсудим.

Положил папку, которую всё это время держал в руках, на барную стойку у стены, после чего направился в сторону то ли Санты, то ли кофе.

Заседание прошло рутинно. Ходатайство Лексы об аресте не удовлетворили. Истцы будут оспаривать – коню понятно. И так будет с каждым отклоненным. Это, несомненно, затянет процесс, но на быстрый исход никто и не надеялся. Они ведь рубятся не на жизнь, а на смерть.

Отчасти за клиента. Отчасти из принципа.

В работу нельзя вмешивать личное отношение. Эмоции всё портят. Это знают все, но Игнат начал первый, отдав дело Максиму, при виде которого Данилу передергивало, сколько бы лет ни прошло. И Данила отплатил той же монетой – привел Примерову.

По старшему Щетинскому видно было, что видеть женщину ему неприятно. Но вряд ли встреча стала такой уж неожиданностью.

Но Аля – молодец. Грань не перешла, а вот нервы потрепала. Уже потом. После заседания. Когда они обсуждали условия возможной мировой. Абсолютно недопустимые для ССК, а значит и для Веритаса. Слишком сладкие для Лексы и представляемых ею разорителей своего же предприятия. Данила с Игнатом говорили немного и по делу. Максим с Альбиной – сцеживали, коля больно и метко.

Исходом встречи Данила был доволен. Пусть они н до чего не договорились. Но сам факт, что Лекса выступила с предложением – уже доказательство того, что в силе своей позиции они сомневаются, пусть и съезжают на то, что это просто стремление сэкономить свое время и деньги клиента. Чушь.

Альбине, кажется, эта встреча далась непросто. Уже в машине, когда они ехали дальше по делам, она много молчала, глядя перед собой. Это сильно контрастировало с тем, как блестела – взглядом, внешним видом и даже энергетикой, находясь в компании человека, которому до бесконечности, кажется, будет что-то доказывать.

Глядя на неё, Данила чувствовал легкую досаду, но учить взрослого человека – бессмысленно. Она сама решает, кого любить. К чему стремиться. Кого прощать. Когда уходить.

Как и он. И он её не понимает, но будут новые сопли – будет вытирать. Потому что любит дурынду. Ещё с университетских времен, когда их алогичная дружба родилась.

Остаток дня они с Альбиной провели в разъездах. В ССК, на объект, просто поужинать. Примерова потихоньку нормализовалась. Данила потихоньку снова закапывался. Отвлекался на дела, а потом вспоминал о том, что обидел человека, которого нельзя. Которого не хотел.

Давнишняя закономерность «не видишь – забываешь», превратилась в «не видишь – думаешь без остановки, чувствуя себя неблагодарным мудаком».

Он вернулся в офис конечно же не затем, чтобы застать там её, но как-то так у них получалось, что всё не так, как планировалось.

Альбина ждала в машине, Чернов поднялся за нужными ему документами. Прошелся до своего кабинета, не особо-то обращая внимание на то, где свет ещё есть, а где нет. Взял папку. И только на обратном пути понял, что свет горит в опенспейсе его практики. Свет горит, а внутри пусто.

А ещё лежат вещи на месте, которое, если память Даниле не изменяет, числится за Сантой.

Понимание, что она, кажется, до сих пор сидит и даже где-то бродит, заставило вздохнуть. И пойти искать.

Что называется – идти на свет. Усмехаться, потому что под этой фразой внезапно обнаруживается глубокий смысл. Санта ведь – она не просто святая. Она ещё и светлая. Он гуглил.

Стоит на кухне, заполняет её своим спокойствием и размеренностью. Каким-то неведомым образом будто заставляет тормозить и любоваться собой. Впитывать глазами и чуточку душой что-то своё особенное. Что-то так сильно манящее. Что-то запретное и оттого ещё более желанное.

– Почему так поздно сидишь, Сант? – Данила не хотел пугать, но первый доставшийся ему взгляд – всё равно неподдельно растерянный. Она чуть щурится и моргает. Будто проверяет – не мерещится ли.

А потом сглатывает, осознавая – нет.

В её глазах проносится табун сомнений. А Даниле снова хочется улыбнуться. Потому что она сама – как отбившийся от табуна подросток-жеребенок. Уже красивый. Блестящий. И хвост такой же – высокий, гладкий. Черный.

Будущий чемпион. Но не такой уж уверенный, как мог бы быть.

Она конечно же не ответила, но Данила и не ждал. Сделал шаг в кухню.

– Если у тебя пять минут есть, давай кофе наконец-то выпьем. И обсудим.

Отложил папку, за которой так удачно поднялся, а потом сделал шаг на свет.

Чувствуя, что внутри становится теплее.

Данила находился за спиной, Санта чувствовала его взгляд и собственное волнение, которое изо всех сил старалась скрыть.

Кофе делала она.

Сама вызвалась, чтобы выиграть немного времени, собрать мысли в кучку и подготовиться.

Ведь его «шаг навстречу» – неожиданный.

А чутье подсказывает, что вряд ли она услышит что-то, способное обрадовать в большей степени, чем расстроить.

Чувствуя мандраж, Санта сжала пальцами оба наполненных стаканчика, обернулась, вскидывая  взгляд и тут же чувствуя, как по телу расходится жар – потому что Данила всё это время следит за ней. И делает это как-то… Интимно.

Наверняка не специально, но возвращая воспоминаниями на другую кухню. Будоража сердце, щекоча ноздри, обжигая кожу под одеждой.

– Спасибо, – его голос был спокоен и такой же теплый, как взгляд. Он взял из рук Санты кофе, выражая благодарность ещё и кивком. Она же не смогла ответить. Разве что намеком на улыбку, после чего сделала шажок назад. – Как нога?

Нахмурилась, не совсем понимая вопрос, порозовела, поймав новую Черновскую улыбку и скользящий по ткани юбки, коленке, обтянутой черным капроном, до щиколотки взгляд.

Сама она и думать забыла о незначительной травме, а он, оказывается…

– Всё хорошо, спасибо. Видимо, преувеличила проблему. На утро уже не болела.

Санта ответила честно, пожав плечами, и делая глоток. Вроде бы понимала: Чернов ей не угрожает, а всё равно не могла унять внутренний трепет. Прокрутила в голове свои же слова, уловила, что мужчина ещё несколько мгновений смотрит вниз, а потом поднимает глаза. В которых то ли действительно легкая ирония, то ли Санте так кажется, но становится жарче и важным объясниться.

– Я вас не обманывала…

Она говорит тихо, смотря в ответ серьезно. Наверное, слишком. Наверное, забавляя ещё сильнее, если Чернов успел убедить себя же: фокус с ногой был уловкой, но даже если так – он себя не выдает.

Ему нужно меньше секунды, чтобы тоже стать серьезным, кивнуть, прикрыв глаза, а потом посмотреть так же и уже без снисхождения.

– Я знаю, Санта. Мне кажется, я немножко тебя понимаю…

Его слова легко царапают сердце, с девичьих уст рвется опрометчивое: ни черта вы не понимаете, но она сдерживается.

Недолго молчит, продолжая смотреть, а потом позволяет себе честное:

– А я вас – нет.

Знает, что такое её утверждение – новый повод для улыбки, но Чернов не улыбается. Они изучают друг  друга. Друг о друге думая.