Так как же могла сформироваться такая личность? Как смогла Гипатия достичь того, чего достигла?

Вероятно, главную роль в её становлении сыграл отец Теон Александрийский. Как впоследствии и его дочь, он был математиком, философом и астрономом. Кроме того, Теон заведовал знаменитой Александрийской библиотекой и преподавал точные науки. Остаётся лишь предполагать, что Теон мечтал о сыне, а потому воспитал дочь, что называется, «по-мужски». По-видимому, с детства проявив незаурядные способности и тягу к знаниям, Гипатия заслужила признание и восхищение своего отца – настолько, что из ученицы вскоре превратилась в верную соратницу, соавтора его трудов и главного помощника в его научных изысканиях. Предполагается, что совместно они редактировали сочинения Евклида, писали комментарии к «Коникам» ещё одного великого античного геометра Аполлония Пергского, комментировали тринадцатую книгу «Арифметики» древнегреческого математика Диофанта. Гипатия также редактировала третью книгу комментариев Теона к «Альмагесту» – важнейшему труду знаменитого астронома эллинистического периода Клавдия Птолемея.

Впрочем, Гипатия явно превзошла своего отца. Согласно одной из версий, последующие поколения должны быть благодарны Гипатии за ряд усовершенствований, которые она внесла в некоторые изобретения и научные инструменты того периода: астролябию – инструмент для астрономических измерений, ареометр, определяющий плотность жидкости, планисферу – подвижную карту неба. Также ей приписывают изобретение дистиллятора – инструмента для получения дистиллированной воды. Впрочем, сведения об изобретении Гипатией различных физических, астрономических и других приборов вполне могут быть романтическими домыслами позднейших биографов. Во всяком случае, достоверно известно, что с астролябией работал ученик Гипатии христианский богослов Синезий Киренский, он же оставил первое описание прибора. По мнению современной греческой исследовательницы Кристины Фили, облачённая в плащ философа александрийка едва ли испытывала особую тягу к прикладному знанию: «Математические дисциплины рассматривались Гипатией лишь как ступени, ведущие к метафизическому познанию. Свою основную задачу она видела в исследовании тайны бытия». Но так или иначе, гибель Гипатии несомненно была большой потерей для науки, поскольку платонизм, поборником которого она была, давал легитимную основу для изучения математики, геометрии, астрономии и других точных наук.

– воспевал эту великую женщину её соотечественник и современник, талантливый поэт Паллад, обычно не отличавшийся щедростью на похвалы и имевший славу едкого эпиграмматиста. Один из крупнейших советских знатоков античности С. С. Аверинцев отмечал: «Кого этот хулитель от всей души похвалил в совершенно ему несвойственном высокоторжественном тоне, так это женщину-философа Ипатию, которая являла собой в Александрии живую душу языческого сопротивления и поплатилась за это страшной смертью».

К сорока пяти-пятидесяти годам Гипатия достигла такого влияния, что голос её много значил не только в науке, но и в политическом закулисье. По всей вероятности, именно эта близость к сильным мира сего и привела Гипатию к трагическому концу. «Чтоб ты жил в эпоху перемен!» – таково известное древнекитайское проклятие, и к эпохе Гипатии оно как нельзя более подходит. Раздираемая внутренними религиозными и политическими войнами, гибнущая Римская империя подвергалась также регулярным варварским нашествиям вестготов. В конце концов, охваченная смутой, западная часть государства откололась, в то время как на востоке империи уже зарождалась новая великая цивилизация – Византия. В таких условиях трудно утверждать наверняка, кто стоял за расправой над Гипатией… Мы не берёмся судить, оставляя это право учёным-историкам. Однако одно можно сказать наверняка. Гипатия погибла в первую очередь потому, что чрезвычайно опережала своё время, была человеком будущего, не готовым смириться с установленными правилами и традициями. Она всегда хотела от жизни большего, жила мечтой о человеческом величии, стремилась объять необъятное на пути к абсолютному знанию. Едва ли она была врагом христианского учения или рьяным защитником язычества. Как последовательница Плотина, представительница неоплатонической философской школы, она определённо была не чужда мистицизма и признавала существование высших сил. Однако царство разума в её понимании стояло выше Царствия Небесного, а свободомыслие и тяга к познанию мира служили для Гипатии залогом человеческого блага.

Знаменитый французский поэт и публицист Шарль Пеги, поклонявшийся идеалам революции, писал в 1907 году: «Память о Гипатии остаётся наиболее высокочтимой среди всех воспоминаний человечества, она обладает почти уникальным положением в Пантеоне воспоминаний.». И это действительно так. Самим фактом своего существования Гипатия воплощает в себе революцию. Революцию духа, в момент перевернувшую все закоснелые представления о женщине. Ни до неё, ни более пятнадцати веков после человечество не знало другой такой женщины – женщины-учёного, женщины-философа, женщины-учителя. Возможно, именно поэтому внимание к её смерти так нарочито затмевало достижения её жизни – чтобы заглушить голос самой Гипатии, все эти века взывавшей из могилы к миллионам своих сестёр: «Вы тоже можете! Вы тоже это сделаете!».

Уличная циркачка без роду и племени, она покорила вершину земной власти, став могущественной императрицей Византии. Великая грешница, она заставила церковных иерархов склонить перед ней головы, и даже после смерти слава её не поблекла, но, напротив, ещё более возросла, обретя неземное сияние святости… Вот уже много веков не утихают споры о том, кем была Феодора: Божьим даром, в соответствии со значением её имени, или же – бичом Божьим.

Из текстов житий «благоверной четы» – византийского императора Юстиниана (483–565) и его верной спутницы Феодоры (около 500–548), в коих канонизированные супруги предстают ревнителями православной веры, преисполненными всяческих достоинств, едва ли удастся почерпнуть подробные сведения о жизни будущей императрицы до брака. Эта веха её биографии обычно описывается скупой фразой, вроде: «Была сначала грешницей, но потом раскаялась». Тем не менее, именно молодые годы Феодоры дают нам ключ к пониманию всех её дальнейших поступков, обнажают истоки её необузданного, властолюбивого нрава, а главное – раскрывают секрет её магнетической женской притягательности, которой не мог противиться монарх-автократор Восточной Римской империи.

По иронии судьбы наиболее полную биографию Феодоры оставил нам человек, ненавидевший лютой ненавистью и её, и её царственного супруга. То был секретарь императорского полководца Флавия Велизария, хронист Прокопий Кесарийский. В своём памфлете «Тайная история» (это произведение также носит название «Анекдота», то есть «Неизданное» – отсюда и происхождение известного нам слова «анекдот») Прокопий приписывает Феодоре и Юстиниану всевозможные пороки и злодейства, представляя их буквально исчадиями ада. О Юстиниане он впрямую пишет, будто мать василевса признавалась, что тот был зачат от демона, явившегося к ней однажды ночью. Но, несмотря на столь явную предвзятость, Прокопий излагает также много вполне достоверных фактов, в той или иной степени подтверждаемых другими источниками. Так, например, мы узнаём, что Феодора, как и сам Прокопий, была по происхождению сирийкой (согласно другой, менее популярной версии, родиной её был Кипр).