– Как твой «куриц»? – Милка всегда придумывала смешные прозвища своим мужьям, над которыми мы сначала посмеивались в узком кругу, но вскоре их имена стирались из памяти, оставляя «Козликов», «Бяш» и «Кур».
– Подала заявление на развод, – хоть Милка и вздохнула горько-горько, но сверкающие азартом глаза слепили, выдавая эту шикарную брюнетку с потрохами. – А он плачет второй день у своей матушки на груди в МОЕЙ квартире. Можно я у тебя поживу пару дней? Пока он зализывает обиду, а потом я отправлюсь в отпуск, где меня ждёт море, пляж и загорелые мужчины…
– Оставайся. Мой ковчег – твой ковчег. И заметь, без кур, козлов и баранов… Я хоть покормлю тебя, – ткнула подругу, с удивлением осматривая откуда-то взявшуюся стройность. Лицо её так изумительно заострилось, подчёркивая глубину зелёных глаз, острый носик и дерзкие скулы. Люся довольно посматривала на своё отражение в зеркальной поверхности духового шкафа и не могла сдерживать улыбку. Хорошо ей было, а это не скрыть… Влюбилась, Люсинада… Ой, влюбилась…
– Сама ешь, вон, кожа да кости, – она вернула мне тычок под рёбра, а потом начала щекотать.
Мы ещё долго смеялись, пытаясь не думать о той треклятой ночи в баре, и смотрели в интернете виды птиц, чтобы моя подруга вновь не попала впросак.
И сердце вроде отпускать стало. Лёгкий перезвон счастья стал заполнять душу, вот только занозой сидела досада. Мой внезапный рыцарь не написал ни единого словечка за всё время своего отсутствия! А вдруг… Вдруг… Вдруг у меня крышу тут сорвало?
Глава 8
Лёва
– Ты серьёзно, что ли? – Керезь валялся на диване и ржал во всю глотку, заглушая своим смехом великолепный и успокаивающий шум прибоя. Я вновь приложился к горлышку бутылки, сделал несколько больших глотков в попытке прогнать это ужасное чувство досады, что прочно поселилась внутри. – Она тебя не вспомнила? Смотрела в глаза и не вспомнила???
– Нет, бля**! Отвали, Гера! – я со всей дури пнул ротанговое кресло и вылетел из дома. Каждый раз становилось душно, когда вспоминал о бывшей школьной подруге. Бля… Откуда она взялась на мою голову?
– Нет, Лёва, теперь ты от меня уже не отделаешься, – друг выскочил следом за мной. – Доний, так что получается, что все эти слухи вокруг твоей секс-персоны были байками? А что? Если женщина, проведя с тобой ночь, сбегает из квартиры, а наутро даже не может вспомнить, с кем загуляла, то ты плохо старался, старик, – Гера шёл по пятам, долбя в темечко своими колкостями. – Обидно, больно, но нужно смириться и принять…
– Какого хера я тебе рассказал? – я по старой привычке прошёлся по волосам, чтобы поправить резинку, но… СУКА!! Керезь, падла, отомстил мне за прокол с родителями Сеньки и отрезал во сне мою гриву. Я чуть от инфаркта не умер с утра, увидев своё отражение. Ладно, хоть не налысо… Пришлось утром мчаться в салон и исправлять ситуацию. Пальцы непривычно проскальзывали, а на лицо теперь постоянно спадали короткие пряди. Взревел и рванул к кромке моря, ноги погрузились в холодный зыбкий песок, а ласковые волны пытались успокоить мой бушующий гнев.
– Можно подумать, я не знал, – Гера закурил и сел на песок, смотря в чёрное звёздное небо. – К личному лифту есть выход всего у десяти квартир, Лёва… Всего у десяти.
– И что?
– Ну, считай сам, – подмигнул он и стал загибать пальцы. – Царёв, Королёв, Керезь…
– Всё, заткнись! – зашипел я и рухнул рядом с ним. – Какого чёрта я поддался на уговоры переехать? Сидел бы в «Вишнёвом», дышал бы чистейшим воздухом. А теперь вот, – взмахнул бутылкой, расплескав по песку добрую порцию спасительного обезболивающего. – Как, Гера, мне теперь свою самооценку собирать?
– В «Вишнёвом» у нас свои шпионы имеются, – зашептал Гера. – Ладно, друг, я заткнулся. Ты мне скажи, какого хрена Сквознячок ничего не помнит? Напоил её, признавайся?
– Придурок ты, товарищ прокурор, мне бабы и так дают, какого хрена мне их травить? – я вздрогнул от воспоминаний того вечера…
… – Лёв, а это что за долбоящеры, жадные до чужих женщин? – крякнул Кирилл Чибисов, перегнувшись через столик, за которым мы глушили водку. Я, потому что впервые оказался отвергнут, а он… Да по тому же поводу.
Даже не успел понять, как Ника с Милкой выскочили из женского туалета, угодив за столик к незнакомой мужской компании. Наблюдал, как один из них нагло скользил пальцами своими сарделечьими по её спине, играя с упругими локонами, и сжимался от бурлящего гнева. Успокаивал себя, заставлял дышать полной грудью, но всё напрасно было. Ладони почему-то горели, внутри всё клокотало, а пальцы в кулаки сжимались, требуя драки.
Ещё Чибисов, мать его, подначивал своими ценными замечаниями. Меня колотило так, будто на электрический стул присел по собственной воле. Извивался, пытаясь не упускать из виду столик у бара, за которым веселилась Ветерок. А она будто нарочно уселась спиной, прикрываясь шикарной копной шоколадных волос. Играла крупными локонами, перекидывая их с одной стороны лица на другую, шёлковая пелена рассыпалась, на мгновение открывая игриво выглядывающий край татуировки, скрывающийся под её абсолютно противозаконно-откровенным платьем. Да это даже платьем назвать было сложно! Кусок бархата, дарующий мне надежду золотой змейкой молнии вдоль позвоночника. Как же мне хотелось дёрнуть за сверкающий крестик и содрать эту бестолковую накидку, что всё равно ни хрена не прикрывала…
Смотрел так, будто в этом многолюдном баре мало было красивых девушек, но нет… Мой мозг пульсировал, а в носу застрял аромат её пьяной малины. Какого хрена, Лёва? Что случилось?
Не было у меня ответа…
Я всегда на неё смотрел, как на мелкую из 8-го «а». Помню её пухлые румяные щёчки, тугую косичку и голубое платьице ниже колен. Она была малышкой, которую было принято оберегать не меньше, чем Сеньку Мишину, с которой мы выросли на одной лестничной площадке. Она же всегда была у меня на виду до первого курса, когда я сбежал из родительского гнёздышка. Малышка-заучка из 8-го «а»…
Я поёжился от своих крамольных мыслей, от которых кровь закипала, а пах наливался бурлящим оловом. Меня прожигало изнутри что-то запретное, внезапное… Смотрел, а в голове крутилось «не трожь… не трожь… ВОЗЬМИ!!!».
Как девочка с косичками за один вечер могла трансформироваться в смертоносно сексуальную фурию? Эти её глаза чистые-чистые, вздёрнутые бантиком губы и такая порочная родинка над губой… Откуда это всё? Додумать я уже не успел, потому что рванул с места, когда увидел, что один из мужиков за контролируемым мной столиком что-то бросил в бокал Ники, пока второй явно отвлекал внимание, разлив винище по стеклянной поверхности.
– Нет… Нет… Нет… – шептал, наблюдая, как она соблазнительным движением смахивает со стройных обнажённых ножек красные капли вина. – Ты видел?
– Я надеюсь, что ты не про ножки, – шикнул Кир и резко затянулся кальяном. – Кислота?
– Я откуда знаю, Чибисов! Ты же мент! – чуть не заорал, когда Ника залпом опустошила шампанское.
– Да, но я пьяный мент, а это немного… Обязывает, – хрипел Кирилл, как-то суетливо смотря по сторонам. Я даже не сразу понял, что этот жук в погонах камеры вычисляет.
– Зато я не мент…
… – Ну, дальше само завертелось как-то… Мы затеяли потасовку, а потом под шумок расквасили пару морд, – я горько хохотнул, осматривая саднящую руку, костяшки на которой были сбиты, как в молодости. – Как пацаны какие-то…
– Справедливо, – кивнул Гера, перехватывая бутылку, чтобы тоже «обезболиться». – Ой, уволят Чибисова…
– Этот мудак и на Южном полюсе с пингвинами подружится, – я рассмеялся, вспоминая наш последний разговор. – Он, как ни в чём не бывало, следующим утром нацепил погоны и заявился в тот бар брать показания и изымать записи с видеокамер. Притянул драку к ограблению какому-то и такую деятельность там развёл… Ух! Так что не переживай, жопа его прикрыта по всем фронтам.
– А со второй что? Как её…. – Гера защёлкал пальцами, пытаясь вспомнить имя.