Когда Милка поняла, что «язык» из меня так себе, то своим безапелляционным строжайшим тоном велела сидеть на месте и ждать, пока она отыщет для нас более-менее приличных холостых парнишек в этом скопище греха. И я сидела… Потягивала текилу, морщилась, закусывала лаймом, снова морщилась, и так по кругу.
– Прелестная пятница, – вздохнула я и снова опустошила стопку, поминая надежду на отличное завершение дня. Явно не сегодня…
– Поцелуй меня! – вдруг раздалось позади. Я даже отмахнулась, решив, что это пьяный бред больной фантазии или попросту не мне, но взметнувшаяся рука зацепилась за что-то мягкое и теплое… А ещё через мгновение мои пальцы стали влажными. Я задрала голову, уткнувшись в два совершенно прозрачных голубых кристалла в красивущих мужских глазах.
– Ника, детка, спасай… – Лев Доний, друг моего босса и отчаянный шалопут нашего города, нависал надо мной, бесстыдно облизывая мои пальцы. Его пухлые, слишком резко очерченные контуром губы обхватывали плотно, игриво проходясь языком по нежным подушечкам. Я распахнула рот, не в силах собрать свои пьяные и одурманенные мысли в кучу. Но это и не требовалось красавчику, потому что, когда он выпустил их из своего плена, начал наклоняться все ближе и ближе… Одна его рука упиралась в спинку дивана, а вторая в стол, но недолго, потому что через мгновение он схватил меня за подбородок, зафиксировал и впился губищами своими! Да так, что воздух весь высосал!
Я хотела заорать, вмазать по смазливой моське что есть мочи, но почему-то не могла… Лишь топала ногами, будто это могло помочь. Его язык нагло развел мои губы, скользнул по зубам и просто дерзейшим образом вторгся в рот! Этого я вынести уже не могла… Сориентировалась и вовремя сжала челюсть, прикусывая этого изворотливого змея не сильно, но достаточно, чтобы остудить пыл красавчика. Голубые глаза вмиг распахнулись, демонстрируя пылающие искры шока и гнева… Или просто гнева… Признаться, не разобрала. Но меня уже было не испугать…
То ли алкоголь мне в голову ударил, то ли общее ощущение досады сыграло, я стала поддразнивать своим языком своего пленника. Лёва тихо мычал, будто угрозами сыпал, а сам поглаживал меня по плечу, не сводя внимательного взгляда.
– Лёва, ты не мой начальник, и я даже не на работе, чтобы терпеть твои выходки! Сейчас так по рожице твоей сладенькой пройдусь ноготками, мамуля не узнает! – выплюнула «пленника», уперлась руками в его грудь и с силой оттолкнула, но, очевидно, переборщила, потому что стремительно улетела с велюрового диванчика и… так звонко шлёпнулась на задницу прямо в толпу! Ноги мои, как рогатки, разошлись, а между коленками тут же возникла улыбающаяся моська Дония.
– М-м-м-м-м… Красные… Кто-то рассчитывал на бурное веселье? Сквознячок, сведи уже ноги, застудишь «пилотку», – Лёва, хоть и издевался надо мной абсолютно в свойственной ему пошло-иронической манере, но всё же сжалился и подхватил на руки, спасая от горькой участи быть затоптанной двигающимися орангутангами. Мне хотелось сквозь землю провалиться, отчаянно дёргала бархатную ткань платья, натягивая её на пятую точку одной рукой, а второй поправляла волосы. Доний так ловко вернул меня обратно на диван, перекинув ноги через свои колени, сомкнув свои большие ладони на щиколотках, очевидно, для надежности.
Он махнул официанту, и пока я шипела от боли, потирая копчик, и пыталась сообразить, какого хрена тут происходит, на стол будто скатерть самобранку выбросило: фруктовую и сырную нарезки, ну и новую бутылку текилы с четвертинками лайма на ледяном кубе.
– Какого черта тебе от меня нужно, Лёвка?! Тёлки в городе закончились, и ты за приличных барышень взялся?
– Приличные носят панталоны, а не сверкают бразильской эпиляцией сквозь тонкое кружево, – забурчал он, наклонять до тех пор, пока носом не упёрся. Затем поднес к губам стопку, силой разжал губы и… Как укусит за нос!!! Я взвыла от боли, но в это мгновение рот вспыхнул от паров алкоголя! Доний, падла, влил в меня текилу! – Сама пощупай, что ты наделала? Куда я теперь с таким стояком?
– Придурок! – я кашляла, шипела и пыталась ударить его по лицу.
– Закусывай, Сквознячок, – он быстро чмокнул меня в губы, слизывая кристаллы соли и вложил дольку ледяного лайма.
– Я не Сквознячок!
– Ну, Ветерок, – он пожал плечами и откинулся на спинку дивана, опасливо оглядывая посетителей, которых становилось все больше и больше.
– Доний, не смей меня так называть! – дёрнула рукой, чтобы влепить этому наглецу оплеуху, но он вовремя схватил меня за запястье, притянул к себе с такой силой, что дышать трудно стало. – Я убью друзей твоих. По очереди, слышишь? Сначала Царёва, а потом и Королёва… Мало того, что придумали это прозвище, прилипшее ко мне со школы, так…
– Это я придумал, – Лёва кивнул кальянщику, водрузившему на стол огромную вонючую бандуру, толкнул по стеклянной поверхности банкноту благодарности и глубоко втянул пряно-сладкий дым.
– Что??? – я взвизгнула так, что самодовольный индюк с не менее странной фамилией вздрогнул, роняя толстые кольца дыма. – Это я из-за тебя столько мучаюсь?
– Ника, ну давай смотреть правде в глаза? Какой из тебя Ветер? Так… Сквознячок…
– Я убью тебя…
– Боже!!! Она идет! Ника, я умоляю, полюби меня… Давай, детка, – жарко зашептал Лёва, украдкой запихивая мне в рот гигантскую виноградину, чтобы заткнуть.
Я пучила глаза, пытаясь освободить руки, чтобы вырваться, но его силищу богатырскую мне было не победить. Ёрзала, как блошка, а со стороны, наверное, это смотрелось, как жаркая прелюдия перед сексом, и не иначе! Когда я это поняла, было уже поздно… Боже! Как хочется сдохнуть, чтобы не видеть сотни любопытных глаз, направленных на нас.
Очевидно, я слишком громко молилась о смерти, потому что Лёва решил помочь по старой дружбе и удушить губищами своими в прямом смысле этого слова! Он обеими руками обхватил моё лицо и затянул меня в какой-то неприлично-откровенный поцелуй, от которого я просто не могла дышать! Его рука сползла на талию, затем на бедро, и вот я уже сижу на нем сверху, так невообразимо пошло раздвинув ноги в своем маленьком черном платье. Но самое ужасное, что из его пут выбраться нет никаких сил! Он прижимал меня к себе так, будто мы должны слиться воедино… Горячие ладони протиснулись под платье и заскользили по заднице, то сминая кожу, но дразня странной щекотной игрой пальцев.
Кальянный дым словно в голову мою пробрался, одурманил гнев, решимость удавить этого конченого шутника бретелькой от бюстгальтера и всякую способность сопротивляться. И вот я уже расслабилась, ощущая вспыхивающий пожар, рассыпавшийся ожогами по телу.
– Лёвушка… – елейный тоненький голосок зазвучал где-то над правым ухом. Я даже выдохнула, ожидая, что Доний сейчас отпустит меня, но нет! Сука! Его пальчики стали так настойчиво пробираться под кружево белья, что я опешила от столь откровенной наглости! И только когда по его плечу нервно стали тарабанить красивые, по-орлиному длинные алые ноготки, Лёва лениво отпустил меня, напоследок звонко чмокнув. Театрал грёбаный…
– Елена Михайловна… – Лёвка заулыбался, даже не думая выпускать меня, лишь так по-собственнически обнял, прижал к себе, будто нечаянно водя мизинцем свисающей с плеча руки по округлости груди. Я пыталась дышать… Делала жадные глотки воздуха, уже не обращая внимания на едкий дым, пытаясь успокоить сердце, но не могла… Оно, как заведенное, билось, гулко отдаваясь в ушах, груди и где-то внизу живота, где было так горячо…
– Доний, ты что, подснял шкуру, чтобы отделаться от меня? – тупая пластмассовая Блонди, так откровенно предлагающая себя своими силиконовыми титьками, умостившимися на плече Лёвки, взбесила меня пуще этого театрала. Я как-то внезапно дёрнулась, чем испугала её настолько, что она рухнула навзничь в толпу. И мне бы выдохнуть, унять обиду, но эта Леночка возомнила себя бессмертной и снова зашагала к дивану, томно виляя пышными бёдрами. Лёва, не отпуская меня от себя, развернул корпус, чтобы посмотреть ей в глаза.
