— Что это было? — я был жалок. Попробуйте выглядеть импозантно в мокрых штанах...
— Приношу извинения от имени замка и всех его обитателей, — церемонно сказала донья Карлотта. Смотрела она в это время на Зебрину — и взгляд этот не предвещал ничего хорошего.
— Да, спасибо. Всё в порядке... — рассеянно отмахнулся я. — Но... Что ЭТО было? — и я самым невежливым образом ткнул пальцем в бассейн.
— Это дух-хранитель замка Влахерна, — отмахнулась Зебрина. — Его зовут Нигредо. Как ты понимаешь, он — ровесник этих стен. Нигредо призвали и закляли охранять это место в тот момент, когда был заложен первый камень фундамента. Ну вот, старичок иногда и глючит... Понимаешь? Ему чудится, что на замок напали враги, и надо немедленно дать отпор.
— Вот как, — я безуспешно пытался отлепить штанины от ног. — Круто, круто, круто...
— Разрешите мне.
И без дальнейших объяснений донья Карлотта, опустившись передо мной на колени, приложила обе ладони к ноге — спереди и сзади. А потом провела сверху вниз... Я почувствовал мгновенное тепло, и штанина стала сухой. За ней — вторая.
А ещё на них появились острые, как бритва, стрелки.
— Спасибо, — поблагодарил я, помогая донье Карлотте подняться. — Не представляете, как вы меня выручили.
— Не злитесь на Зебрину, — тихонько шепнула та. — В сущности, она всё ещё ребёнок.
— Так и знал, что это её проделки, — шепнул я в ответ. — Милая девочка, ничего не скажешь.
— Отчасти вы правы, — донья Карлотта направилась к выходу из солярия, держа меня под руку. Она старалась держаться между мной и Зебриной — это я заметил сразу, к таким вещам в Сан-Инферно быстро возникает привычка. — Но отчасти... Видите ли, Нигредо — очень щепетильный и старательный дух. И ни в коем случае не стал бы вас пугать, если бы этого можно было избежать.
— Но...
— Идёмте обедать, — мило улыбнувшись, она похлопала меня по руке и принялась изящно спускаться по лестнице, одной рукой поддерживая подол платья.
Зебрина тащилась следом, что-то недовольно бормоча себе под нос. И я решился.
— Донья Карлотта! Я вижу, что вы искренне любите свою дочь.
Я старался тщательно подбирать слова. Не только потому, чтобы не обидеть хозяйку дома. Донья Карлотта мне действительно нравилась. Её спокойная уверенность, манера держать себя, в конце концов, её красота — зрелая и спокойная, и в то же время таящая в себе неизведанные глубины... Впрочем, на эту территорию я заходить даже не думал. Просто оценил, как мужчина — и на этом всё. Честно-честно.
— Любой родитель любит своего ребёнка, — удивлённо подняла брови хозяйка замка. — Я бы сказала — беззаветно.
— Не знаю, не имел чести испытать это на себе... — мои мысли вдруг разбежались. Тема о родителях неожиданно направила разговор совершенно не в то русло... — Я сирота. Точнее, меня вырастила бабушка. Ни матери, ни отца я совсем не знал.
— Как это печально, — посочувствовала донья Карлотта.
— Да нет, нисколько, — я попытался улыбнуться. — Если верить моим друзьям, жизнь начинается только тогда, когда предки сваливают на дачу. Я, как сирота, мог кайфовать непрерывно.
Она даже улыбнулась. Нет, правда... Хотя по глазам было видно: тётенька совершенно ничего не поняла.
— Шутка — это тоже защитная реакция, дорогой Макс, — она ещё раз заботливо похлопала меня по руке. — Я понимаю, как тебе тяжело.
И тут я заткнулся.
Эти радужные, с золотыми вертикальными зрачками глаза видели меня насквозь. Ей не нужно было понимать мои шутки. Чёрт побери! Ей ВООБЩЕ не нужно было меня слушать для того, чтобы знать, что творится у меня в душе.
— Кто вы? И почему дон Коломбо хочет, чтобы я женился на вашей дочери?
Вопросы вырвались сами собой. Нет, я собирался их задать — но в нужное время и в нужном порядке... И как-то потактичнее, что-ли. Но эта невероятная женщина совсем выбила меня из колеи.
Она мне посочувствовала! Да, я терпеть не могу таких вещей, как жалость, сочувствие... От них всего один шаг до презрения. И уж точно не потерплю ни жалости, ни сочувствия от мужчин — то есть, себе подобных.
Но донья Карлотта была ДРУГАЯ. Она сочувствовала искренне. По-матерински. И это так подкупало, что сделало мою душу послушным пластилином в её руках.
А-а-а, чёрт. Я совсем запутался. Душа может быть пластилином? Или не может?..
Давай, Макс, продолжай в том же духе, и ты благополучно слетишь с катушек. Без всякой посторонней помощи.
За этими — в некоторой степени паническими — мыслями я не заметил, как мы вновь оказались у дверей из драгоценного дерева Гофер. Возможно, здесь была замешана магия: я не забыл, как донна Карлотта появилась в солярии — как по волшебству!
А может, в этом был замешан сам замок: по своему желанию он удлинял коридоры, заставляя гостя плутать часами, или же доставлял к месту мгновенно — в зависимости от настроения и желания хозяев...
Очевидно, дело в том, что замок Влахерна, как и казино дона Коломбо, построен из Драконьего камня. И беря во внимание рассказы хозяев, а также цвет и текстуру самих камней — был чрезвычайно древним строением.
Камни не были зелёными от природы. Они позеленели от старости — во всяком случае, мне так показалось...
Интересно, как это: жить в полуживом здании, со своим собственным духом-хранителем и таким количеством секретов, что их невозможно разгадать и за всю жизнь.
За то, что секретов тут полно, говорила элементарная логика: невозможно простоять столько тысячелетий, и не припрятать парочки скелетов в шкафу.
— Кушать подано! — торжественно провозгласила донья Карлотта, и распахнула двери в столовую.
Я так и прирос к месту. Но ненадолго: мой нос вытянулся, как у Буратино, вдыхая соблазнительные запахи, а ноги сами собой потопали к накрытому по всем правилам этикета столу.
Господи! Да тут настоящая еда!..
В центре возвышалась какая-то жареная птица — может, индейка. Да, назовём её индейкой, несмотря на то, что по всему хребту у неё острый чешуйчатый гребень, а крупные крылья заканчиваются когтями...
Вокруг птицы, в соусе божественного цвета и запаха, плавал печёный картофель. Да, пусть будет картофель. Синеватый, с красными прожилками... Но аппетитно подрумяненный и на вид — очень даже недурной...
Содержимое нескольких хрустальных чаш с салатами и паштетами я не стал опознавать — а смысл?.. Не принято у хорошей хозяйки спрашивать, что из чего приготовлено.
Я не ел больше недели! В БУКВАЛЬНОМ СМЫСЛЕ, мои челюсти не жевали ничего, крепче... ничего не жевали. Всё, что за это время попадало в мой желудок, было жидким и имело не менее сорока градусов.
И сейчас, глядя на этот стол, на эти... румяные булочки с симпатичными глазками, на эту гребенчатую индейку с хвостом, как у ящерицы, на этот... эти... в общем, если оно не убежит из тарелки — я буду на седьмом небе от счастья.
За всем этим великолепием я не сразу заметил дона Коломбо и Луку Брази — они стояли рядом, все такие торжественные в чёрных смокингах и с сигарами размером с дредноут в уголках рта.
— Давай, сынок, садись, — поприветствовал меня дон Коломбо. — У нас здесь по-простому. Простой тихий ужин в кругу семьи.
Подавая пример, он уселся во главе стола, на стуле с такой высокой и вычурной спинкой, что он больше походил на трон.
А Лука Брази прошел к донье Карлотте. Слегка поклонившись, взял её за руку и отвёл к стулу рядом с доном.
Мне же пришлось сопровождать Зебрину... Которая вырвала свою тощую лапку из моей, как только мы подошли к столу, и плюхнулась на стул раньше, чем я смог его отодвинуть.
— Падай, не суети, — посоветовала она, и потянувшись к ящероиндейке, одним движением оторвала жирную ножку в золотистой корочке.
Впилась в неё зубами и подмигнула, не обращая внимания на брызнувший изо рта сок.
— Зебби, где твои манеры, — смущенно пробормотала донья Карлотта. — Что подумает наш гость?
— Пусть кушает, как ей хочется, — добродушно проворчал папа Коломбо. Он не отрывал от дочери влюблённого, всепрощающего взгляда.
