Немецкий император Фридрих II потом обвинял, едва ли справедливо, Белу IV в беспечности[966]. Не вина, а беда короля, что не осуществилось его намерение использовать половцев, которых он, вопреки ханским предостережениям, решил расселить в Венгрии. Еще в разгар монгольского нашествия на Русь хан половецкой орды Котян обратился с письмом к Беле IV, прося убежища и выражая готовность принять католичество. Король приветствовал это предложение, одарил половецких послов и направил с ними в обратный путь монахов-доминиканцев, видимо из числа подвизавшихся в половецком епископстве[967]. Осенью 1239 г. король лично торжественно встретил Котяна и его 40-тысячную орду на границе[968]. Высоким чиновникам было поручено расселить половцев внутри Венгрии. Половцы приняли католическую веру, причем с — Котяном было заключено соглашение.

Но венгерские магнаты встревожились усилением власти короля. В результате их заговора хан Котян и другие половецкие неофиты в год монгольского вторжения были предательски перебиты в Пеште, а половецкое войско устремилось к Саве и сокрушая все на своем пути ушло на Балканы[969]. Позднее немало половцев оказалось на службе у Никеи[970]. Венгеро-половецкий союз не осуществился.

Не удалось противопоставить Орде и русско-венгерский союз. Такого союза добивались двое из трех (суздальский, черниговский, галицкий) сильнейших князей Руси. Когда монголы вступили в Киевскую землю, черниговский князь Михаил Всеволодович уехал в Венгрию, надеясь найти поддержку Белы IV и предлагая скрепить союз браком своего сына Ростислава с дочерью короля. Однако король отказал в помощи и «не вдасть девкы своей Ростиславу»[971]. Отверг Бела IV и предложение галицко-волынского князя Даниила Романовича, который посетил его с сыном Львом и с боярами в канун вторжения монголов в Юго-Западную Русь; этот князь тоже добивался иметь с королем «любовь сватьства», но «не бы любови межи има»[972]. Русско-венгерский союз не состоялся.

Не получилось и союза Руси с Польшей, в частности с Малой Польшей (Краков) и Силезией (Вроцлав). Русские князья нашли поддержку лишь в Мазовии. Получив известие о падении Киева, черниговские и галицко-волынские князья укрылись при дворе мазовецкого князя Болеслава; при этом волынским князьям был выделен в держание город Вышеград[973]. Черниговский Михаил Всеволодович пытался найти помощь в Шленске (Силезия). Но на пути от Вроцлава к Легнице, где скоро было суждено разыграться кровавой драме, он был ограблен в г. Шьрода местными немецкими купцами, которые перебили его людей[974]. Тогда он тоже воротился в Мазовию.

Не видно оборонительных мероприятий и в других странах, хотя разорение Руси вызвало первые тревожные отклики: тюрингский ландграф Генрих Распе писал брабантскому герцогу о нависшей монгольской угрозе[975]; император Фридрих II знал о наступлении монголов, он тоже получил письмо великого хана с требованием покорности и якобы ответил не без иронии, что, будучи знатоком пернатых, мог бы стать ханским сокольничим[976]. Впрочем, тогда ходили слухи, которым верил соперник императора — папа, о тайном соглашении Фридриха II с ханом[977]. Определить их достоверность было бы весьма интересно. Нужно учитывать, что с первыми слухами о монголах и у папства и у империи родились надежды на антиарабский союз с ними[978]. Значительной вооруженной силой располагали немецкий Орден, Дания и Швеция, но именно в эти годы при поддержке враждовавших между собой папства и Германии они развернули наступление на уцелевшие от монгольского разорения Новгородскую и Псковскую земли[979]. Дела в Европе складывались, следовательно, так, что лишали ее народы возможности оказать врагу организованный отпор. На благо Европе послужила, однако, та борьба, которую в это время вели народы, завоеванные монгольской империей.

Говоря о походе монголов в глубь Европы, следует помнить, что это лишь очередной, притом последний этап их европейской экспансии, что в Центральной и Средней Азии, на Кавказе, в Поволжье и особенно в четырехлетней войне на Руси они понесли тяжелые потери и вышли на ее западные рубежи серьезно ослабленными. Примечательно сообщение о Руси Фомы Сплитского: «[Татары] из-за Руси, сильно [им] противостоявшей, не могли продвинуться дальше: имели неоднократные столкновения с русскими и много крови было пролито, долго, однако, они были сдерживаемы русскими. Вследствие чего, направившись от них в другую сторону, все северные области окружили войною»[980]. Здесь речь идет о первом вторжении, приведшем к битве на Калке. То же было и теперь. Источники наши крайне скудны, разнородны, тенденциозны, но, взятые в целом, они, думается, достойны внимания.

Несмотря на страшное разорение, русский народ не смирился. Сохранилось предание о рязанском богатыре Евпатии Коловрате, который собрал из уцелевших от побоища в Рязани дружину в 1700 «храбров» и нанес немалый урон неприятелю в Северо-Восточной Руси: «Сильные полкы татарскыя проеждяя, бьяше их нещадно». Воины Коловрата появлялись там, где враг их не ждал, и наводили на него ужас. По словам поэтической повести, суеверные монголы говорили: «Сии бо люди крылатый и не имеюще смерти, тако крепко и мужественно ездя бьяшеся: един с тысящею, а два — с тмою»[981].

Борьба шла и в других землях. Уходя из пределов Руси на запад, монгольские воеводы решили обеспечить себе продовольствие в Киевской земле. Войдя в соглашение с боярством Болоховской земли, они не разорили здешних городов и сел, но обязали местное население снабжать свое войско зерном: «Оставили бо их татарове, да им оруть пшеницю и проса». Однако галицко-волынский князь Даниил Романович, возвратясь из Польши на Русь, предпринял поход против болоховских бояр — изменников. Княжеское войско «грады их огневи предасть и гребли (валы) их раскопа»[982]. Было уничтожено шесть болоховских городов и тем ухудшено снабжение монгольских войск.

Боролись и жители Черниговской земли; в этой борьбе участвовали люди разных состояний. Папский посол Иоанн де Плано Карпини (в 1245–1247 гг. посещавший Сарай и Каракорум) сообщает, что в бытность его на Руси черниговский князь Андрей «был обвинен перед Батыем в том, что уводил лошадей татарских из земли и продавал их в другое место; и хотя это не было доказано, он все-таки был убит»[983]. Угон коней, как мы ниже увидим, был хорошо известной формой борьбы со степными завоевателями.

О борьбе других народов с монголами сведений не больше, притом они зачастую дошли до нас во враждебной передаче. Прежде всего следует сказать о восстании в Поволжье, во главе которого стояли булгарские вожди Боян и Джику, половецкий предводитель Бачман и асский (аланский) руководитель Качир-Укуле[984].

Джувейни, который, как и многие другие персидские историки того времени, был на службе у монгольских правителей, повествует, что среди половцев «оказался один по имени Бачман, который с несколькими кипчакскими удальцами успел спастись; к нему присоединилась группа беглецов. Так как у него не было [постоянного] местопребывания и убежища, где бы он мог остановиться, то он каждый день [оказывался] на новом месте». Его отряд действовал в Поволжье, где, видимо, встречал поддержку коренного населения. «Мало-помалу, — пишет Джувейни, — зло от него усиливалось, смута и беспорядки умножались». Отряд Бачмана умело вел партизанскую борьбу и «где бы войска [монгольские] ни искали следов [его], нигде не находили его».