Рассмотрев эти дела подробнее и порассуждав о них, я пришел к выводу, что о совершенномудрых говорят отнюдь не в одном смысле. Ведь Гуншу Бань и Мо Ди — совершенные мудрецы технических изобретений, Юй Фу, Цинь Юэ-жэнь, Хэ и Хуань — совершенные мудрецы в области лечения болезней, Цзы-вэй и Гань Цзюнь — совершенные мудрецы в области астрологии, Ши Су и Синь Ляо — совершенные мудрецы в области гаданий по черепаховым панцирям и тысячелистнику, Ся Юй и Ду Хуэй — совершенномудрые физической силы, Цзин Кэ и Не Чжэн — совершенные мудрецы храбрости и мужества, Фэй Дянь и Куа-фу — совершенномудрые быстроты, Цзы-е и Янь Чжоу — совершенные мудрецы музыкальных звуков, а Сунь У, У Ци, Хань Синь и Бай Ци — совершенные мудрецы в области применения оружия[584].
Совершенномудрые — это наиболее искусные из людей в той или иной области, а отнюдь не только в литературе и учености. Чжуан Чжоу говорил, что и у разбойников есть свой Дао-Путь совершенного мудреца, проявляющийся в пяти принципах[585]. Они интуитивно чувствуют, где скрыты сокровища, и это мудрость. Они входят в чужие жилища и не колеблются, и это храбрость. Они выходят оттуда и не боятся, и это долг-справедливость. Они знают, что возможно, а что нет, и это познание. Они делят награбленное, и это гуманность. И никогда не бывало такого, чтобы человек, не овладев этим Дао-Путем, стал великим разбойником Поднебесной».
Некто спросил: «Что касается Дао-Пути совершенного мудреца, то разве можно разделить его на ветви и листья? Его следует рассматривать как целостный и взаимосвязанный. Только в таком случае можно говорить о совершенномудром».
Я ответил: «Среди последователей Конфуция было семьдесят два человека, постигших его учение, и при этом каждый из них получил свою порцию совершенной мудрости учителя. А это показывает, что совершенномудрие делимо».
Еще я сказал: «Янь Юань[586] воплотил в себе всю мудрость Конфуция, но как бы в миниатюре. А это означает, что в совершенномудрии есть различение на обильное и скудное. Вот и «Перемены» гласят: «Дао-Путь совершенного мудреца имеет четыре аспекта: в речах он ценит правильность слов, в делах он ценит изменения, к которым они приводят, в изготовлении орудий он ценит точность их образа[587], в гаданиях на черепашьих панцирях и тысячелистнике он ценит правильность предсказаний». А эти слова ясно доказывают то, что Дао-Путь совершенномудрых делим. И действительно, почему подобное можно говорить об искусных в практике Дао-Пути и его Благой Силы-Дэ последователях святых-бессмертных и нельзя говорить о стремящихся к обретению Дао-Пути совершенномудрых? Ведь если бы не было обретших Дао-Путь совершенномудрых, то разве могли бы Чжоу-гун и Конфуций стать совершенномудрыми, занимающимися делами приведения в порядок дел мирского правления? Если же существует не один тип совершенномудрия, то почему следует требовать, чтобы каждый человек объединял свои дела с делами государственного служения?
В соответствии с учением канонических книг бессмертных все люди, обретшие состояние бессмертного, при своем рождении получили особую судьбу и специфическую пневму святых-бессмертных. Такая пневма дана им природой. Уже пребывая в утробе матери, они содержат в себе веру в природу Дао-Пути. И когда они узнают о даосизме, их сердце начинает любить его практику, и тогда они встречают мудрого учителя и от него непременно получают способ обретения бессмертия. Если это не так, то нет ни веры, ни исканий, а если есть искания, то все равно нет обретения. «Канон нефритовой печати» в разделе о главенствовании судьбы гласит: «Удачи и беды человека определяются в день его зачатия получением той или иной пневмы, ниспосылаемой сверху созвездиями; эта пневма есть семенная эссенция созвездий. Если из созвездия исходит пневма совершенной мудрости, то рождается совершенномудрый; если пневма мудрости, то рождается мудрец; если пневма литературного таланта, то рождается человек, наделенный литературным талантом; если пневма воинственности, то рождается человек с талантом военного[588]; если пневма знатности, то рождается знатный человек; если пневма богатства, то рождается богатый; если пневма плебейства, то рождается плебей; если пневма бедности, то рождается бедняк; если пневма долголетия, то рождается долгожитель; если пневма бессмертного, то тогда рождается бессмертный».
Кроме того, есть созвездия святых-бессмертных совершенных мудрецов; есть созвездия совершенных мудрецов, занимающихся мирскими делами правления; есть созвездия совершенных мудрецов, совмещающих и то, и другое; есть созвездия, дающие знатность, но не дающие богатства; есть созвездия, дающие богатство, но не дающие знатности; есть созвездия, дающие и знатность, и богатство; есть созвездия, дающие вначале богатство, а потом бедность; есть созвездия, дающие и бедность, и плебейство; есть созвездия, дающие и богатство, и знатность, но не до конца; есть созвездия, дающие преданность и сыновнюю почтительность; есть созвездия, дающие горести и бедствия. Все множество комбинаций здесь невозможно перечислить, поэтому я ограничиваюсь этим беглым обзором. Но в любом случае жизнь человека коренится в предустановленной судьбе, именно об этом говорит Чжан Чэ-цзы[589].
Если человек не получил судьбы святого-бессмертного, то он никогда не будет иметь влечения к делам бессмертных и не станет любить их. И никогда не бывало такого, чтобы человек, не имея влечения и любви, начинал искать этого, и никогда не бывало такого, чтобы человек не начинал искать, но получал. С древности до нашего времени всегда находились люди, наделенные возвышеннейшими талантами и мудростью, но не верившие в бессмертных, и вместе с тем бывали самые посредственные и заурядные люди, учившиеся пути бессмертных — и обретавшие бессмертие. Первые хотя и знали чрезвычайно много, но пренебрегали делами бессмертных; вторые не постигли очень многого, но всесторонне познали главный принцип пути бессмертных. Разве этому есть какое-либо другое объяснение, кроме предустановленной судьбы?
Даосы всегда стремились хранить в тайне драгоценные знания об искусствах Дао-Пути. Они чрезвычайно долго отбирали среди своих учеников самых наилучших и только после этого устно сообщали им важнейшие сведения и давали наставления. Неужели же эти знания могли быть доступны мирским людям, которые не верили и не искали? Чего бы ради даосские наставники стали разговаривать с ними? Ведь их невозможно изменить и сделать верующими: при любых попытках наставить их они станут только глумиться и поносить истины учения. Поэтому мужи, обретшие Дао-Путь, ходят с мирскими людьми по разным тропам, останавливаются в разных местах, не выказывают никакого желания говорить с ними и всячески избегают общения между собой. Даже расстояние в тысячу ли не считают они достаточным, чтобы удалиться от нападок и бремени забот и тревог. Даже то, что они оставляют следы на разных тропах, не считают они достаточным для избавления от мерзости клеветы и поношений. Знатности мало, чтобы соблазнить мужей Дао-Пути; богатства мало, чтобы они изменили свой образ жизни. Так неужели же эти мужи стали бы по собственной воле обращаться к обывателям, говоря: «Я обладаю способом обретения бессмертия»? Вот почему Чжоу-гун и Конфуций никогда не имели возможности узнать о пути обретения бессмертия.
При этом надо отметить, что Чжоу-гун и Конфуций были обладателями возвышенных талантов и великими учеными, далеко отстоявшими от достоинств обычных людей. Поэтому они не занимались ни одним из всего множества ничтожных дел, таких как жонглирование шариками, игры с мечами, хождение по лезвиям ножей, втискивание крупных вещей в узкие щели, лазание по занавесям, метание дисков, акробатические номера на столах, повисание над бездонными пропастями, плавание в неизмеримых по своей глубине пучинах Люйляна, поднимание тяжестей в тысячу пудов, хождение по горящим углям, дрессировка тигров и леопардов или ловля летящих стрел. Обычные люди умеют все это, а Чжоу-гун и Конфуций не умели, но разве из того можно сделать вывод, что они уступали людям толпы? А еще менее они умели делать следующее: знать мысли других людей, определять, куда побежит блоха, определять через стену, какого цвета предмет — пурпурного или киноварно-красного, находить определенный стебелек в густом лесу, узнавать названия книг, лежащих в запертом шкафу, находить скрытые в земле клады, определять птиц и зверей, живущих в лесных чащобах, или рыб и черепах, обитающих в глубинах водных пучин, — ведь если спросить у Чжоу-гуна или Конфуция обо всех этих существах, о том, много их или мало, о том, есть ли вообще такие твари или же их нет, то они отнюдь не смогут исчерпывающе рассказать об этом. А что уж говорить о вещах более далеких и загадочных?
