Нет, вообще-то он где-то есть. Идет, например, по валу, над рекой, глядит в темноту и песни поет.
Но Ксеня-то этого не видит, и поэтому она запирает калитку и медленно возвращается в дом.
БЕЛЫЕ ТЕРЕМА
Повесть
ЗАДАЧА В ТРИ ДЕЙСТВИЯ
— Эй, кто тут? — близоруко щурясь, спросил директор школы.
— Да я…
— Кто да кто?
— Николай Лабутин…
Директор уже нашарил очки и стоял перед ним толстый, красный, лоснящийся от пота.
— Лабутин, значит. И вчера был Лабутин, и позавчера…
Колька молчал.
— А ты звал кого-нибудь?
— Звал… Солдатовы за клюквой посланы, Сенька Изотин с маленькими сидит…
— Ну, а еще?
— Кто за сеном, кто за грибами… Ну, вот…
— Да… — грустно сказал директор. — Жизнь идет. А у нас, брат, с тобой одно и то же…
Он повернулся к большой куче пиленых дров, громоздившейся у школьного сарая, и развел руками.
— Перетаскаем, — сказал Колька. — Не больно много.
— Ну?.. Пятью пять — сколько будет?
— Небось двадцать пять.
— Ну вот, двадцать пять кубов. В каждом кубе, считай, по тридцать бревен. Да каждое еще на три части…
Колька зашевелил губами.
— Ладно, после решишь.
— Да это в три действия, — сказал Колька. — Тут нечего и решать.
— Ну, если так, то бери по одному, да смотри у меня, не тяжелых.
И директор спрятал в карман очки.
Они работали до полудня, не разговаривая, не обращая внимания друг на друга. А в полдень пошли купаться.
Колька продрог уже, посинел и теперь катался по теплому песку, а директор все еще сидел в озере. Иногда он нырял, а потом фыркал и отдувался так, что вода вокруг него покрывалась рябью.
— Эх, брат, хорошо! — кричал он из воды, и Колька уважительно улыбался.
На синей директорской рубахе лежали очки. Колька подполз на животе, взял их в руки и, отстраняя от себя так, чтобы не резало глаза, поглядел в стекла. Все было мелким в них, четким и чудны́м. Любой кусок берега с озером можно было забрать в рамку и тогда получался красивый, как в кино, вид.
«Так и своей деревни не узнаешь, — подумал Колька. — Интересно ему глядеть в очки».
Он стал нацеливаться на разные части берега, на деревья с небом, на кусты, на дорогу. И вдруг увидел сквозь стекла маленького человечка. Он шел, торопясь, размахивая рукою, и что-то кричал.
Тогда Колька бросил очки, схватил свои штаны и рубаху и помчался в лес. Он бежал сквозь кусты, покуда не скрылось из виду озеро. На большой поляне, где росла черемуха, он обтер руками с тела песок и оделся.
Ягоды были сладкие, переспелые, но скоро у Кольки потянуло рот. Тогда он лег в траву и заснул.
…Через час он подошел к школьному сараю. Директор работал один. Колька взял полено и понес.
— Эй, кто тут? — спросил директор и стал искать очки.
— Да, я…
— Лабутин, что ли?
— Лабутин.
— Вот странный ты человек, Лабутин, — сказал директор. — Ну, чего ты пришел? Думаешь, мне охота получать от твоего отца трепку?
— Ведомо, неохота, — сказал Лабутин.
— Так, может быть, тебе охота?
— Нет…
— Тогда зачем ты здесь?
— А задачку-то вашу зачем мне задавали?
— Какую?
— А в три действия. Там и решать-то нечего. Ответ будет: две тыщи двести пятьдесят поленьев.
— Видал! — грустно сказал директор. — Это когда ж мы перетаскаем?
— Ничего, перетаскаем. Я завтра Солдатову Ваньке красноармейский паек дам.
— Это что значит?
— Ну… как его… паек. В общем, это по шее так бьют.
— Придет, думаешь? — озабоченно спросил директор.
— Придет! — Колька вытаращил глаза. — Придет, Лев Евгеньич!
— Ну, поглядим, — сказал директор. — А сейчас — марш ко мне обедать!
ОБИДА
Он во все глаза смотрел на поезд — вот это машина! И не верилось, что всего лишь нынешней ночью стояла она в Ленинграде, а через сутки и до Мурманска добежит. Никогда еще Ванька Генеральский не ездил в поезде. Да и видел его только во второй раз.
А поезд отдыхал всего с полминуты и, коротко гуднув, покатил дальше. И тогда Ванька бросил взгляд на приезжих. Но долго мешкать не стал, побежал держать свою очередь на автобус. А был он первым и, кроме него, пока никого. Поди потом, докажи без свидетелей, что был первым! Они, городские, въедливые. Вот и окажется, что зря промаялся ночь.
Учителя он сразу приметил. Уж больно много тот озирался. И на станцию глядел, и на лес, и на небо. И воздух ноздрями втягивал.
«Ишь, примеривается», — подумал Ванька, но сам себя не выдал ничем.
А люди тем временем занимали за ним очередь. Первым занял парень в зеленом плаще. Он спросил:
— Ты последний?
— Я крайний! — громко сказал Ванька. И подумал: «Сам ты последний. От последнего слышу».
Но парень ничего не понял, а только сел на чемодан и раскинул книгу.
Учитель стоял где-то в конце, о чем-то расспрашивал соседей, качал головой, чмокал губами. Был он, конечно, в шляпе, мантеле, при кашне — таким и представлял его себе Ванька.
«Растяпистый! — подумал он. — Даже очереди не мог занять как следует. А может быть, подойти?..»
Но он не стал подходить, знал, что сразу начнутся расспросы, как с Цыганом в прошлом году. А новый учитель, видно по всему, разговорчив.
Ванька сел на траву неподалеку от всех, вынул из кармана огурец и стал есть. Но глаз с учителя не спускал. А тот со всеми поговорил, все посмотрел и теперь прохаживался вдоль дороги. «Скучает, видно, учитель, — подумал Ванька. — Обижается, что остался крайним. Боится, что не сядет в автобус. И не знает, что я ему очередь-то держу». И, волнуясь, решив быть как можно строже, он подошел к учителю.
— Здравствуйте. Очередь-то я вам занял.
— Да ну!
— Вчера вечером приехал. Всю ночь у столбика стоял.
— Вот так сюрприз! — обрадовался учитель. — А ты, собственно, это зачем?
— Как зачем? Встречаю.
— Кого?
— Да вас…
— А кто послал тебя?
— Да директор.
— Ай да молодчага! Вот спасибо! Умница твой директор. И ты парень хоть куда. А как тебя зовут?
— Иваном…
— Ага, адъютант, значит. Или, может, сынок?
Ванька затосковал: «Начинается. Теперь пойдет в душу лезть». И подумал, что не надо было подходить, пока не придет автобус.
— Вот что, — сказал учитель. — Минут двадцать еще у нас есть?
— Может, и больше. А что?
— Давай-ка, пошли!..
— Куда?
— Позавтракаем. Буфет уже открылся, я узнавал.
— Не хочу я, — сказал Ванька, а про себя отметил: «Скорый насчет буфета! Плохой это сигнал…»
— Это ты брось, — сказал учитель и чуть не силой потащил Ваньку к станции.
Взял он ему сардельки с макаронами и молоко. А себе пива. Все спрашивал ножичек, но его в буфете не оказалось. Тогда Ванька, едва сдерживая презрение, подал ему свой, складной.
— Ну, и много к вам народу из города ездит? — спросил учитель.
— Много… Каждый год.
— Красивые у вас места.
— Красивые… — ухмыльнулся Ванька. — Цыган тоже так сначала говорил…
— Ну, — удивился учитель.
— Ага. Все ходил по лесу и песни пел.
— Кто такой, артист?
— Нет, учитель.
— Ну и чего?
— А ничего, драпанул…
Учитель покачал головой:
— Цыгане, знаешь, одного места не любят…
— Да нет, это прозвище мы ему дали за черноту. А с ним трясогузка была. Все песок из туфлей вытряхивала. Вот глядите: эх, французка-трясогузка, каблук тонкий, юбка узка!
Учитель засмеялся.
— Сам сочинил?
— Это Лабутин.
И Ванька застыдился вдруг того, что так много уже рассказал. Он и сам не понимал, как это вышло.
— А отчего ж бегут учителя? Шалите, наверное, много?
«Вот придумал», — возмутился Ванька. А вслух сказал сухо:
