— Интересно, куда это они едут, — сказал Дубарев.

— В лагерь.

— Я понимаю, что в лагерь. А в какой?

— Вы в какой лагерь едете? — спросил я у одного высокого пионера.

— Мы в Вырицу, — сказал он.

— Кажется, это наш лагерь, — сказал Дубарев и задумался.

У Дубарева странный характер. Он когда задумывается, его ничем не расшевелишь. Я говорю:

— Дубарев.

Он не реагирует.

Я говорю:

— Ду-ба-рев! — И хлопаю в ладоши над его ухом.

И только тогда он отвечает:

— Ну, что?..

Я говорю:

— Да ладно тебе! Хочешь еще мороженое? Козлик тебе купит, я попрошу.

— Меня и просить не надо, — говорит Козлик и идет за мороженым.

— Жалко все-таки, — говорит Дубарев. — И главное — не из-за меня!..

Вдруг к нам подбегает девушка в красном галстуке, пионервожатая.

Она хриплым голосом говорит:

— Я же предупреждала, никто от своих отрядов не отходит. Тебе сколько лет?

— Двенадцать, — говорит Дубарев.

— Ну, вот, третий отряд!

Она говорит:

— Ну, кто из вас выполнит первое пионерское поручение?

— А что, сходить куда-нибудь? — спрашивает Дубарев.

— Да нет. Ходить никуда нельзя. Вот, возьми и держи.

Пионервожатая сует ему в руки палку с плакатом, на котором написано: «Третий отряд».

— Напомнишь мне потом, я тебе очко выставлю, — говорит пионервожатая и уходит.

Дубарев остается с плакатом и со мной. Оркестр начинает играть «Это чей там смех веселый».

— Какая-то путаница, — говорит Дубарев, а сам держит плакат.

Сзади нас выстраиваются пионеры с родителями. Некоторые не верят и спрашивают:

— Здесь третий отряд?

— Здесь, здесь, — говорит Дубарев. — Не видите, на плакате написано.

Вид у Дубарева не пионерский: без галстука и не стрижен давно.

Прибегает Козлик с мороженым и говорит:

— Ой!

Козлик всегда говорит «ой», где надо и где не надо.

— Ой! — говорит Козлик. — Что ты, что ты!.. Отдай!.. Отдай плакат!

И я говорю:

— Отдай, Дубарев. Ошибка откроется, все равно вернут обратно.

А он молчит. Он опять задумался.

Я говорю:

— Дубарев.

Он молчит. Такой у него характер.

Я говорю:

— Ду-ба-рев! — И хлопаю у него над ухом.

Он мне:

— Ну, что, что?

— Отдай плакат высокому пионеру.

Дубарев говорит:

— А что я, хуже его?

Я хочу взять у него плакат, но он вцепился и держит. И слезы у него в глазах накапливаются.

Вот как захотел в пионерский лагерь. Вот как обидели человека. А главное — ни за что.

Где-то впереди раздается команда. Оркестр играет марш. Родители сзади подталкивают: «Пошли, пошли!»

Мы идем рядом с Дубаревым и с плакатом. Мы поднимаемся по ступенькам на перрон.

Поезд зеленый-зеленый. Он дачный. Давно я не видел таких поездов.

Высокий пионер все время держится около нас. Он говорит:

— Меня Боря зовут. Давайте дружить.

— Давайте, давайте, — говорит Дубарев. — Я согласен.

Тут начинают по списку выкрикивать пионеров, принимать их у родителей и сажать в вагон. Дубарев нервничает. Я говорю:

— Пока не поздно, отдай плакат, Дубарев.

Но отдать плакат уже некому. В толпе родителей остаемся мы одни.

— А ваши фамилии? — спрашивает пионервожатая.

— Дубарев! — говорим мы вместе с Козликом. — Его в списке нет, но у него отец на заводе работает, он ударник коммунистического труда!

Пионервожатая испуганно отнимает у Дубарева плакат.

— Ни в коем случае! — говорит она. — Хорошо, что ошибка вовремя выяснилась. Вы хоть понимаете, что могли натворить?

Мы-то с Козликом понимаем, но Дубарев не понимает. И я знаю, что сейчас ему этого не объяснить.

Тут подошел человек в пиджаке, из-под которого виднелись подтяжки.

Он спросил:

— Ну, что здесь за инцидент?

— Да вот, — сказали мы с Козликом, — он в лагерь хочет. Вот в чем инцидент. У него отец на заводе работает.

Человек удивился:

— Значит, в лагерь хочешь? Вот ты какой! А как твоя фамилия?

— Дубарев.

— Дубарев? Ах, Дубарев! — и человек вдруг зачем-то закричал на весь перрон:

— Дубарев!..

Вдруг мы увидели, что по перрону, раздвигая толпу родителей, идет отец Дубарева, а на шее у него надета труба.

— Твой отец? — спросил человек в пиджаке у Дубарева.

— Мой… — сказал Дубарев, не веря своим глазам.

— Твой сын? — спросил человек у подошедшего отца Дубарева.

— Конечно, мой… — растерялся отец. — Славка, а ты зачем здесь?

— Он случайно, — сказал я. — Мы на автобусе ехали.

— Зайцем, наверное? — спросил человек в пиджаке.

— Нет, нас пригласили! — сказал Козлик. — Экскурсанты!

— То-то. — Человек в пиджаке обратился к отцу Дубарева: — Ну, а ты будешь теперь в оркестре играть? Или опять на нервах? Говори, будешь на репетиции ходить?

— Буду, — сказал отец Дубарева. — Славка, у тебя на трамвай есть?

— Есть у него, — сказал Козлик.

— Ну, тогда поглядим, — сказал человек отцу Дубарева. — Подумаем. Посоветуемся, Завтра заявление обратно неси.

С Витебского вокзала ездят в Вырицу и в Пушкин. Раньше, при царе, Пушкин назывался Царское Село. Там учился молодой Саша Пушкин. Там его заметил Державин, но Саша убежал. Его искали, но не нашли. Теперь город называется в его честь, а что там было Царское Село, никто и не вспоминает.

В Белоостров ездят с Финляндского. Это от Витебского на метро. Метро чем хорошо — оно соединяет все вокзалы. Допустим, были у тебя дела на Витебском вокзале. А теперь тебе нужно на Финляндский. Вот садись в метро и поезжай. В метро у меня такое же настроение, как на демонстрации.

Дубарев тоже ехал очень довольный.

Козлик выглядел похуже. Жаль, что мы не купили ему новые сандалии, как бы ему было сейчас хорошо.

Как только мы приехали на Финляндский вокзал, Козлик сразу же потерялся.

Мы искали его в буфете, в зале ожидания, зашли даже в туалет, но нигде Козлика не было.

Вдруг Дубарев говорит:

— Смотри, вот же он!

Я увидел, что Козлик стоит спиной к нам и что-то читает.

— Ты опять читаешь! — крикнул я. — А мы тебя найти не могли!

Он ответил:

— Не сбивайте меня. Никак не могу понять расписание поездов.

Тут мы поняли, что Козлик надумал ехать в Белоостров. Там у него раньше была дача, и в детстве Козлик там отдыхал.

Дача там есть и сейчас, но у его мачехи родился маленький, и они подумали, что Козлик… Но это я уже говорил.

— Ну, что ж, пусть поедет, — сказал Дубарев. — Братец ведь там, как-никак…

— Ты поезжай, — сказали мы Козлику. — Съезди. Маленького посмотришь…

Мы пошли его провожать. Козлик остановился у кассы.

— Три, — сказал он. — Три детских. Только, пожалуйста, чтобы «туда» три и «обратно» три.

Мы с Дубаревым удивились.

— Ладно, — сказал нам Козлик. — Что вам делать? Вы уж поезжайте со мной.

Как только мы вошли в электричку, Дубарев сразу сел у окошка. Я шепнул ему:

— Ты что, Дубарев?.. Козлика к окошку пусти.

Козлик сел, и у него сразу свалились сандалии. Я поднял одну сандалию и поглядел. На ней был стоптан весь задник. Прямо в лепешку. Все время морщился, как я его ни распрямлял.

— Э-э, — сказал я Козлику, — да ты просто ремешки не расстегивал…

Козлик сказал:

— Не люблю я расстегивать ремешки.

Когда поезд тронулся, в вагон вошел мужчина с маленькой девочкой. Девочка была в красном платьице и в красных ботинках. В волосах у нее был розовый бант.

— Уважаемые граждане, — сказал мужчина. — С кем из нас не приключается беда? Я приехал сегодня утром со станции Великие Луки, чтобы следовать к постоянному месту жительства — в город Кострому. Но сойдя с поезда в городе-герое Ленинграде, я понял, что потерял билет. Граждане, представьте себя на моем месте, да еще с ребенком, и помогите, кто чем может.