– Тогда откуда ты так много знаешь о покоях главного советника?

– Он сам мне рассказывал, – пропищала Собель, заливаясь румянцем и понимая, что сболтнула лишнего.

После зала гобеленов мы прошли насквозь все пять комнат-залов. Собель теперь помалкивала и держалась позади. Следующий зал был похож на небольшую приемную, затем самая скромная по размерам комната – про себя я назвала ее карманная библиотека, – дальше гостиная или, скорее, комната отдыха, потом кабинет с большим дубовым столом и камином и, наконец, спальня. За ней еще двери, там очевидно умывальня и гардеробные комнаты.

В спальне почти всю стену занимал старый камин из темно-фиолетового камня, а над ним – большая картина с холодным темным пейзажем гор и дремучего леса. Похоже, на картине изображен горный хребет Баэрдаль. Не знала, что Келдрик предпочитает мрачные горы, он больше походит на любителя теплых морских просторов и мягкого солнца. Рядом с камином стояли увесистые кресла и изящные диванчики, а напротив – большая кровать с четырьмя резными столбиками под балдахином, заправленная синим бархатным покрывалом. За ней во всю стену находился еще один гобелен, изображавший какую-то кровавую битву. Зная Келдрика, не могла отделаться от мысли, что сюда лучше подходит более романтичный сюжет. Я бросила взгляд за окно – было темно и ничего не видно, но мне представилось, что отсюда открывается потрясающий вид на далекие верхушки гор Баэрдаль. Хотя, скорее всего, нет, слишком далеко.

– Эти покои богаче твоих. Точно ты тут княгиня? – посмеялась Эфира, осматриваясь.

Келдрик жил роскошно, точнее, все главные советники Кроуги жили роскошно.

– Это оттого, что Их Высочества князь и княгиня Кроуги не занимают княжеское крыло. Там до сих пор живет отец князя, – подала голос Собель. – Князь выбрал своим домом имение Бьенкурт. А в комнатах его матери старый князь даже пыль разрешает вытирать только тем слугам, которые делают это со дня ее смерти, в точности возвращая все предметы туда, где они лежали.

– Это тебе тоже Келдрик рассказал? – огрызнулась на нее Тарая и уселась на кровать, словно показывая, кто тут хозяйка.

– Нет, Тиральда, – казалось, что Собель вот-вот расплачется.

– Собель, ты нам очень помогла, большое спасибо, можешь быть свободна.

Служанка замялась, и я вопросительно на нее посмотрела.

– Прошу, госпожа, не говорите Тиральде, что я так много знаю того, что мне знать не следует, – почти шепотом произнесла Собель.

– О, я обязательно скажу! – шикнула Тарая.

– Нет, не скажешь, – осадила я магичку. – Никто ничего не расскажет. Собель, можешь идти и не волноваться об этом.

Служанка, пунцовая, как спелое яблоко, вылетела из комнаты.

– Твоя горничная спит с дворянами, – перекинула на меня свое негодование Тарая. – Ее надо прогнать!

– Или, может, прогнать советника, соблазняющего моих любимых горничных? И не смей ничего говорить Тиральде.

– Это что получается, чернокосая ревнует этого вашего Келдрика к служанке?

– Не говори глупостей! – тут же ответила Тарая и нежно провела ладонью по бархатному покрывалу.

– А я и не говорю, а все вижу, – усмехнулась Эфира. – У твоей ревности медно-красноватый оттенок, и она вся бурлит вокруг тебя. В тебе много ревности, почти столько же, сколько и вспыльчивости.

– Чего? – растерянно спросила Тарая и вскочила, словно покрывало ее ужалило.

– Не доводи ее, и так вон вся дергается. – Я осуждающе посмотрела на Эфиру. – Лучше своим шаманским глазом помоги нам найти нужный предмет.

– Что ищете?

– Янтарный камушек, – ответила Тарая.

– Или тайники, – добавила я, – где он может прятать этот янтарный инклюз.

Эфира сморщилась.

– Никогда не понимала, зачем хранить замурованных дохлых насекомых.

– Тебе ли говорить? – я укоризненно покосилась на череп, болтающийся на ее поясе.

– Это не то же самое. Череп – трофей, показывающий врагам и друзьям, что моя рука не дрогнет, если что…

Я закатила глаза, улыбаясь.

– Ладно, – Эфира обвела спальню изучающим взглядом. – Там, кажется, есть тайник, – она показала на зеркало.

– Келдрик – выдающийся маг разума, – Тарая придирчиво цокнула языком. – Его тайники так просто не найти, даже шаману.

Конечно, я была с ней согласна, но надо с чего-то начинать.

– Может и так, но все равно проверь за зеркалом, – сказала я Тарае. – А я пойду в других комнатах поищу.

Я направилась в кабинет. Здесь царил полумрак, тяжелые бархатные портьеры занавешивали окно. В углу стояли напитки в дорогих бутылках из темного стекла, но почти все запечатанные. Выглядело, словно это подарки, а не отдушина хозяина, к которой он часто прибегает.

Я дошла до его стола, отставила стул и придвинулась ближе. Куча пергаментов, свитков с цифрами, перья, хрустальная чернильница, деревянные счеты и стопка писем, некоторые с розовыми атласными лентами, нераспечатанные. Я улыбнулась, вспоминая рыжего сердцееда. Сбоку лежало собрание старых книг, я пробежалась взглядом по корешкам – все они о старых ритуалах. Грудь сдавило от болезненных воспоминаний. В этих книгах Келдрик, видимо, искал описание ритуала линии Акарана. Мог ли он предположить, что так все закончится?

Маленький блестящий предмет привлек мое внимание – кольцо. Я подняла его и поднесла ближе, чтобы рассмотреть. Увесистое мужское украшение с серебряным узором в виде ветвей, окружающих морду лисы.

– Ребене, – вспомнила и зачем-то прошептала я.

Кольцо внезапно дрогнуло, будто откликаясь. От испуга я выпустила его из рук. Украшение покатилось по столу, продолжая вибрировать, и рассыпало ближайшую кипу бумаг. Свитки и листы полетели на пол, и я замерла от удивления. На столе под бумагами лежал янтарный инклюз со стрекозой внутри. Похоже, что этим тяжелым камушком телепат пользовался постоянно. Инклюз придавливал свитки на столе, чтобы они не сворачивались. Я даже засомневалась, что мы ищем именно его. Телепат явно не прятал янтарь, держа его на виду.

– Тарая! – встревоженно позвала я и крепко сжала в руке инклюз со стрекозой, словно боясь, что он исчезнет.

Тарая и Эфира выглянули из спальни.

– Это он? – спросила я, показывая камушек.

– Да, – ответила Тарая, и ее губы вытянулись от разочарования. – Но, если ты держишь его в руках и ничего не происходит, значит, мы ошиблись. Ничего ценного в нем нет.

– Он держал его на своем столе, а значит, смотрел на него каждый день. Думаю, он был ему дорог, – зачем-то поспешила я ее утешить.

– Так и есть. Этот предмет был ценен для хозяина, – задумчиво ответила Эфира.

– С чего ты взяла? – с ноткой недоверия спросила Тарая.

– Предметы, которые имеют ценность для своих хозяев, часто содержат частичку… – Эфира задумалась, – привязанности. Так бывает с любимым мечом воина или пером писаки. Я ощущаю, что хозяин дорожит этой штуковиной.

Эфира оглянулась и добавила:

– Пожалуй, из всех вещей в этих комнатах так можно сказать только об этой дохлой стрекозе в янтаре и о картине в спальне.

Я покрутила камушек, осмотрев его со всех сторон.

– Значит, тут точно должен быть ответ, может, надо сказать какое-то заклинание или использовать руну льда? Посмотри. – Я протянула янтарь Тарае.

Она осторожно к нему потянулась, затем замерла на мгновение, но все же взяла в руки. Прозрачные крылья стрекозы дрогнули. Я моментально поняла, что это значит, и еще до того, как вспыхнули руны, крепко схватила Тараю за локоть. Пространство вокруг нас сузилось, кабинет Келдрика поплыл, зарябил разноцветными мутными пятнами.

– Стрекоза открывается только тебе, – с изумлением прошептала я и схватилась за Тараю еще крепче, боясь, что камень выкинет меня из воспоминания.

Нас окружили темно-зеленые стены Фебраны. Я узнала магическую школу сразу же. Рябь ослабла, и перед нами возник высокий рыжий парнишка. Это воспоминания Келдрика, поняла я и перевела взгляд на Тараю. Она смотрела на юношу, замерев. Не знаю, что случилось у них в прошлом, но видеть Келдрика вот таким – немного неуклюжим, со смешными усиками, длинными волосами, собранными в хвост, – она была рада.