Я прибавила шаг, чтобы поскорее добраться до дома. Слякоть вокруг портила и без того удручающую картину. Особенно много выживших пришло в Кроуги. Пока я валялась в беспамятстве, Велад с помощью Августа открывал проходы, пропуская всех искавших спасение, в то время как Мордау запретил вход переселенцам в Самогету, боясь, что в их рядах могут оказаться враги. Монаханцы также были против новых поселенцев на своей земле. От них другого и не ожидали; заботясь лишь о своих шкурах, они не стремились помогать кому-либо еще.

Моих отца и брата так и не нашли, и я стала княгиней сразу двух княжеств – Кроуги и Потавы. Такое случилось впервые, но всем было не до этого, а потому никто не возражал. Для нас это оказалось большой удачей, земли Потавы – в большей степени деревни и сельские угодья. Торговли с внешним миром больше не существует, никто не отваживается высовываться за пределы границы, и в вопросах продовольствия теперь мы рассчитываем только на себя. Когда монаханцы решили предъявить права на продукты питания, которых им стало не хватать, старый хитрый Велад заключил сделку: съестные припасы за разрешение переселенцам обосноваться и на их землях. Те, скрипя зубами, согласились.

Ветер усилился и начинало смеркаться, навстречу нам шли новые отряды дозорных: скоро пересменка. Большая часть – это воины и маги, теперь с этим строго, в дозорах задействуют даже одаренных первого порядка, если их сила способна хоть временно сдержать монстров в случае обрыва. В Людее почти не осталось оборотней, волки предпочли вернуться в свои стаи. Первыми домой отправились оборотни из Фебраны. Ифи тоже уехала, мы не успели попрощаться. Последний раз я видела ее перед тем, как чуть не разнесла башню Тараи. Казалось, это было целую вечность назад.

К удивлению многих, леса Трундас стали самым безопасным местом, не считая территорий, закрытых границей. По неведомой никому причине порталы с тварями еще ни разу не открывались в лесах Трундас. Если там и встречаются чудовища, то лишь заблудившиеся одиночки, ищущие свой обед.

Оборотни ушли из наших городов, но вместо них пришли беженцы. В первую очередь, колонны светлых эльфов. Королевство Эленарио захватили темные эльфы, и все, кто успел, бежали оттуда. Пустых домов теперь не сыскать, где могли – строили новые, от нехватки площади иногда в одном доме ютились две-три эльфийские семьи.

Ортос проводил меня до ворот Фебраны и пошел в обход с другой стороны к одиноко стоявшей башне по соседству, где теперь жил Сетсей. Ученики, коих в школе осталось немного, теперь называли это строение «башней ящера». Два первых этажа каменные, с узкими бойницами, вверху – еще деревянная пристройка, тоже в два этажа, с острым конусным шпилем. Внизу – склад, а в деревянной части – само логово дракона, как шутили городские дети. Я посмотрела вслед оборотню, по его опущенным плечам становилось понятно: он идет с чистосердечным признанием, что вновь опростоволосился и упустил меня.

В Фебрану мы перебрались по настоянию Велада. Он не мог бросить школу, хотя теперь ему приходилось совмещать обязанности первого советника княжества и директора магической школы. Азе-Эгле находился недалеко, и к тому же дворф настаивал, что магически защищеннее места во всем княжестве Кроуги не найти. А главное: до линии Акарана рукой подать.

Меня поселили в жилое крыло преподавателей. Вместе со мной на одном этаже проживали Август с мамой, Тиральда, которая выхаживала меня, когда я отказывалась просыпаться, и Тарая.

В первое время после случившегося я просто молчала, и Велад, обеспокоенный этим, настаивал, чтобы помимо Тиральды со мной всегда рядом находился маг. Сам Велад, рина Перва, Лидия и Тарая сменяли друг друга. Каждая из женщин пыталась отвлечь меня по-своему. Лидия рассказывала какие-то старые истории, я слушала вполуха. Рина Перва почти сразу принялась со мной заниматься, но ничего не выходило из-за моей слабости. К собственному удивлению, больше всего я любила, когда со мной оставалась Тарая. Мы молча игнорировали друг друга, и, в отличие от всех, она не обращалась со мной как с больной.

Тарая садилась с кружкой чая в старое кресло в углу комнаты, доставала какие-то листики и погружалась в их изучение. Позже я узнала, что горожане зовут их летучие листики. Они появлялись пару раз в круг, и в них описывалось происходящее на разных отрезках границы: об обрывах, о пострадавших и убитых, а иногда с их помощью передавали сообщения и информировали о новых порядках. Тарая могла изучать их подолгу, и под шелест страниц я обычно засыпала.

Затем не знаю, с чего вдруг, магичка начала зачитывать мне их вслух, не пропуская ни одного имени. Очень сухо, без эмоций, просто читала: имена, возраст, описание, место, где был убит, ранен, или сводки о сражениях, глазами очевидцев. И я начала вслушиваться. Вскоре Тарая пошла еще дальше и начала пересказывать мне новости, которые долетали до нашего княжества. Так же сухо, без эмоций, лишь констатация фактов, которые ей известны. Наверное, именно это в итоге заставило меня подняться с кровати и вытащить себя из пут беззаботного сна. Именно это разожгло во мне злость. А злилась я на все вокруг: на тварей, на происходящее, на Велада и Сетсея и даже на Него, но больше всего я злилась на себя.

Поднимаясь в свою комнату, я встретила Тиральду, она как раз помогала разносить ужин больным в правом крыле Фебраны. Самых тяжелораненых магов привозили сюда, к лучшему лекарю в нашем сдвоенном княжестве – Веладу.

Тиральда прибыла в Фебрану вместе со мной и тут же принялась муштровать прислугу, выхаживающую больных. Велад не вмешивался, видимо, считая, что главная экономка Бьенкурта лучше любого другого позаботится о нуждах раненых.

– Веладу пришло письмо из дворца Азе-Эгле, он просил вас зайти к нему, как только вернетесь с тренировки, – на ходу бросила мне Тиральда.

Я с облегчением выдохнула, пусть лучше думает, что я махала мечом в зале, чем узнает, что встретилась с гаргоном за границей княжества.

Кивнув экономке, я прямиком направилась в кабинет директора, но встретила его на полпути, в каминном зале. Небольшая полукруглая комната с огромным камином, отделанным темно-коричневым отполированным до блеска деревом, и зеркалом над ним была местом отдыха преподавателей.

Директор стоял около полки с книгами. Они в этой части Фебраны находились повсюду, даже на стеллажах в спальнях, а особенно ценные, как те, на которые как раз сейчас смотрел Велад, стояли за стеклянными дверцами шкафов. Я часто заставала его за этим занятием, у меня даже примета появилась: Велад, созерцающий книжные талмуды и свитки, – не к добру. Разглядывая свои бережно протираемые и поэтому совершенно не пыльные книги, он раздумывал о чем-то важном или тревожном, или важном и тревожном одновременно. Он стал для меня верным советником, как Келдрик для Него. Точнее, вернулся к своим старым обязанностям, которые исполнял, когда рыжий советник еще не родился. Именно благодаря Веладу жители Потавы и Кроуги не остались брошенными на произвол судьбы – князь и главный советник пропали, княжна провалилась в беспамятство. Старый князь слег сразу, стоило узнать, что сын пропал. Олидберг, тот самый старик-шаман, наградивший меня меткой на свадьбе, ближайший друг старого князя, остался с ним во дворце и время от времени писал Веладу, рассказывая о его здоровье.

Услышав мои шаги и оторвавшись от своей коллекции книг, дворф перевел взгляд на меня. Постарался придать себе бодрый вид, но я не могла не заметить на его лице следы усталости и бессонных ночей.

– Старый князь совсем плох, – задумчиво сообщил Велад.

Теперь я заметила письмо в его руках. Большая часть переписки с другими княжествами легла на моего советника, все последние новости я узнавала от него.

– Насколько все плохо? – тихо спросила я.

– Олидберг пишет, что ему осталось недолго. И это еще не все, – добавил дворф. – Во дворце волнуются, все чаще в городах вспыхивают недовольства, стало не хватать свежего мяса.