– Тише, тише дружище, ты что. – Погладила его Оксана.

– Да, блин, Оксана. Он меня имел, на мне имел. Он же меня фотографировал в таких позах да с такими предметами во всех местах и о́рганах, а потом продавал всё это в сети. Где наша хвалёная статья за педофилию? Они бы лучше стипендию сделали человеческую. Да ладно, пофиг. – Он хлопнул стаканом об стол, что все вздрогнули, как стакан не рассы́пался в осколки, это чудо.

Все уже поняли, что Валентин пьян в хлам. Как любит говорить Пашка: «Не просто в хлам, прямо в металлолом». Который нужно захватить и отгрузить на кровать.

В воздухе зависла пауза, долгая, молчаливая, тяжёлая. Мы все замерли в ожидании развязки.

– Давайте так! – Скрипнул стулом Стен. – Всё в прошлом, сейчас мы далеко, мы живы. Нужно расслабиться. Ксюша, давай караоке. Никита, включи даме аппаратуру.

На террасе началась суета, стулья заскрипели, пьяные обнимались, караоке гремел привычным стучащим ритмом, едва похожим на музыку, скорее звуки телефонов начала двухтысячных, но разве это важно, когда душа просит праздника, зализывая разодранные душевные раны. Откуда девушки знают такие песни как «угонщица», «младший лейтенант», «пропадаю я», это же из прошлой жизни. Мы тогда детьми были, а некоторых, наверное, и вовсе не было.

Никита не удержался, и они с Егором, и теперь устраивали что-то типа, давайте поиграем, в съёмки видеоклипа. Самым фактурным было, когда Оксана наперебой с Наташей просто орали «забери солнце с собою, оно меня не греет, слышишь». Не попав ни в одну ноту, они орали с усилием болельщиц футбола, на решающем матче и караоке сжалившись выплюнул им 100 баллов. Они завизжали и повторили ещё раза три этот въевшийся на подкорку некогда хит, но теперь уже не выше, чем девяносто пять. Не знаю, в какой-то момент вырубился Валентин, но ни крики в караоке, ни то, когда его несли в спальню, даже не намекнули на то, чтобы он открыл веки.

– Он вообще жив? – Мне не хотелось проснуться с остывшим телом в одной комнате, да и в целом не хотелось такого финала. Особенно после этой исповеди, моё отношение к этому парню кардинально изменилось.

Если Оксана казалась птицей Фениксом, неким солдатом Джен, то Валентин вызывал приступ сочувствия и человеком, которому я едва ли теперь смогу сказать грубое слово. Одно осталось неотвеченным, что же такое заставлял делать тот волосатый старик?

Воскресное утро приветствовало ранним мучительным пробуждением от удушающего запаха перегара. Из-за закрашенного стекла, служившего окном, было абсолютно не ясно, день, утро или ночь. Это конечно, давало порой выспаться, но и мучило каким-то ощущением пленника. Думаю, после этого общежития, мне будет грозить минимум приступы клаустрофобии.

Егор спал в холле на диване, скорее всего, выгнанный устойчивым запахом перегара. Во дворе лил дождь стеной. На кухне сидели оператор и Стен. За ноутбуком, что-то обсуждая.

– Сколько времени? – Нахмурился директор, ища что-то на столе.

– Семь пятнадцать, – пробубнил, не отрываясь от ноутбука оператор.

Впервые я видел, как заказывался завтрак. Всё оказалось куда проще, чем я думал. Стен просто набрал какой-то номер и что-то пробубнил, наверное, на английском. Я понял словно стандарт.

– Николай, прими, пожалуйста, завтрак. А то он опять будет орать под воротами полчаса. Никита, подожди, это лучше вырезать, видишь, вот здесь ты отражаешься с камерой. И кто-то бубнит за кадром.

– Судя по всему, ты. – Усмехнулся оператор.

– Реж тогда. Стоп. Ещё, ещё, вот, стоп. Николай, включи, пожалуйста, кофе машину. Спасибо.

Ощущал себя лишним, но укрыться было негде. Студия закрыта, в остальных местах кто-нибудь да спит.

«

Воскресение вместе»

Несмотря на то, что мы вполне добросовестно убирали все пространство, всё равно каждое воскресенье был клининг. Неважно, дождь или солнце. До четырёх никого не должно быть внутри здания. Не было времени «от», было время «до». Пришлось умышленно топтаться на выходе, перепроверяя содержимое лёгкого рюкзака, представьте, какого перепроверять содержимое из паспорта, солнечных очков и путеводителя. Я и в этом был фаталист, о том, как я узнал значение этого слова, отдельная история. Так, вот даже в попытке урвать кусок внимания, а может, провести день вместе, я также был фаталистом. Получится сегодня, отлично. Не получится, что ж, жаль, но не судьба.

Судьба!

Маша шла.

Не судьба!

Шла она не одна, а с девчонками, внутри всё похолодело от разочарования, и горечь упущенного засела в горле. Непринуждённо, в свойственном мне стиле, раскачиваюсь, расшаркиваюсь, дурачусь, присоединяюсь. Веселю. Насколько могу. Получается слабовато, не быть мне стендап-комиком.

И тут, судьба!

Наташа с Оксаной двинули в сторону трамвайной остановки, а Маша пошла прямо, оставалось быстро определиться.

– Ты не против, если я составлю тебе компанию?

Она равнодушно пожала плечами, именно так мне было разрешено провести единственный выходной в её компании. То же неплохо, в целом же неважно какими способами, главное – получить своё.

– Маша, можно сделать тебе предложение? – Попытался выдавить залихватское настроение, чуть опережая собеседницу. Или выражусь чуть искреннее, я пытался быть «мега-мачо». Она потупила взгляд, чуть вскинув брови, этакое «это ещё что за…» – Оно дерзкое, но приличное. – Откуда у меня возникали эти слова. Во всём виноват Чехов? Прочитал вчера два рассказа из оставленной кем-то книге в холле.

– Какое, ещё? – её слова оборвались в странной последовательности. Она недоговорила, само существительное словно оно обжигало горло. Сработало.

– Очень и очень важное для меня событие, но боюсь быть непонятным или отвергнутым.

Она втянула шею в плечи и ещё чуть ускорила шаг.

– Я давно уже думаю об этом, очень… – Во мне вспыхнул азарт, я понимал, что на верном пути. – Но, я понимаю. Скорее всего, ты не захочешь.

Она закурила.

Осознаю, сейчас могу передавить, и шутка не выстрелит, как пружина, которую слишком сжали, и она сломалась.

– С самого первого дня, когда я увидел это. – Я полез в рюкзак остановившись, собеседница нехотя застыла в ожидании, поглядывая косясь на мои движения. – Вот, – вынул брошюру – путеводитель по Вене. – С первого дня я хочу сюда. Парк аттракционов.

Ткнул пальцем в рекламу изображающее колесо обозрения с дощатыми вагонами вместо привычных круглых капсул с сидениями.

Она заулыбалась, словно ей сообщили. «Вашу ногу мы ампутировать не будем, всё прошло».

– Ну, серьёзно. Пошли! Одному, мне будет невесело.

– Что это? – Улыбалась всегда столь серьёзная брюнетка и оказалось у неё очень милая улыбка и шикарные белые зубы, несмотря на то что она много курит.

– Парк аттракционов! – Выпалил я гордо. – Здесь написано, что он лучший в Европе. Вот!

– Ты серьёзно? – И она рассмеялась, запрокинув голову вверх рассмеявшись.

Шутка сработала, она не припиралась, не протестовала и не пыталась отказаться. Плечом к плечу мы стояли посреди тротуара, исследуя карту, пытаясь понять, где мы в данный момент, пока зловредна седая старушка с кудрями, злобно не затрезвонила в мерзкий вело звоночек, давая понять, это велодорожка и объезжать она не планирует. Этот обозлённый белый одуванчик на красном велосипеде добил пошатнувшуюся стену, которую обычно Мария возводила почти до облаков.

Кстати, мы слышали, как старушка продолжает воспитывать пешеходов эдак ещё раза три, пока не свернули в переулок. Тротуар метра три точно, а ей принципиально эти шестьдесят сантиметров принадлежат ей, вот такие они, эти австрийские старушки на велосипеде.

Парк мы искали недолго, но добравшись, мы уже дурачились то толкая друг друга бёдрами, то отбирая небольшую бутылку воды.

Мы катались на воздушных батутах по воде, взмывали на высоту сто метров, где нас крутило и болтало, уводя завтрак обратно к горлу. Третий спуск на водном батуте завершился крутой волной, окатив нас так, что мокрыми были и носки, и волосы.