Пошли в загс, зарегистрировались, и вот уже новая неустроенная семья повторяет путь родителей. Муж не отличается ответственностью, сама еще дитя – как жить? К тому же, в институт на заочное поступила. Все не ладится. Проблем много, а решения их не видно. Муж официально есть, а на самом деле – нет. Живут они по разным общагам, к тому же слухи о нем поползли. В общем, решили в ее город вернуться – к бабушке с дедушкой (к папе и маме нельзя – у тех лишь комната без удобств). Собрали вещи и заявились с новорожденным.

И опять она на прежнем месте, где каждый кустик знаком, где по дороге к дому за платье цепляются колючки репейника, а ягоды малины и вишни соблазняюще просовываются сквозь ограды. Но тут снова не заладилось. Муж попивать начал, стал поздно возвращаться. Ссоры пошли. Да и родным ее выбор не по душе пришелся. В конце концов, муж опять на стройку сбежал.

И снова – свобода. Правда, ребенок на руках, да учеба заочно. И возможность забыться в компании не обремененных семьей подруг (как забыться – Елена об этом не сказала, а Александр, конечно же, предположил по-своему). В общем, решила подать на развод. И развелась без особых хлопот. У мужа к тому времени другая семья образовалась. Вначале он платил алименты, а потом, когда у него двойня родилась, приехал, умолял, чтобы она отказалась, обещал, что будет переводить определенную сумму каждый месяц.

– В общем, я ему поверила… – продолжила Елена. – Но вскоре он написал мне, что Дениска не его ребенок… – Тут она замолчала.

– Так, можно же в суд подать, – предложил Александр, видя, как она переживает.

– Можно… Но я не хочу поднимать всю эту канитель. Думаю, что и так не пропаду… Хотя, сам знаешь, как женщине одной, да еще и с ребенком. А случись такое, чего, конечно же, я никому не пожелаю, но, предположим, мой бывший супруг тяжело заболел или стал инвалидом – я бы его взяла… – выдавила она чуть не со слезами.

Вот это заставило Александра с уважением подумать о ней. Это как-то характеризует – в жизни же чаще всего бывает наоборот.

– …А с Егором я от одиночества сошлась. Женщине только окажи внимание – она и рада. Он такой обходительный оказался, да и одевался «по фирме». Спортсмен, каратист. Против ребенка ничего не имел. Поначалу, во всяком случае. Да только нас, откровенно говоря, кроме постели, ничего не связывало. Он какой-то потаенный был – сам по себе. За все время для дома ничего не сделал, но себя не забывал. Жили мы уже в дедовской квартире – дед как ветеран войны получил. Потом, когда бабка умерла, он квартиру на меня переписал… А сейчас дед немощен, я его часто на зиму к себе забираю. С новым «мужем» тоже закончила отношения – зачем мне такой бездельник? Вот так мы и живем. Ты уж меня извини, что я в гости тебя не приглашаю, дед старенький – пахнет от него, сам понимаешь…

– Жизнь есть жизнь, – сказал Александр. – Я на такие вещи внимания не обращаю.

– Все равно, – произнесла Елена со слезами в голосе.

«Каково же ей живется, – сочувственно подумал Александр. – Приходиться ухаживать за старым да малым… Да и сама еще молодая. Работа тоже обременяет… А то, что у нее было два мужа – так это все ерунда. Они явно недостойны ее. Главное, что она человека в беде не оставит – вот это истинная мера души. А все остальное – так… устранимо. Однако же имя какое у него старообразное: Егор… Из деревни он, что ли?»

Раздался звонок в дверь.

– Мама?! – вздрогнула Елена и резко села в постели.

– Не должно быть… Она на работе, – ответил Александр, натягивая брюки и на ходу размышляя, кто бы это мог быть. Подошел к двери, открыл.

– О, гринго! Рад тебя видеть! – из коридора приветствовал его друг Гарри, широко раскинув руки. В общем-то, его звали Гера, но из-за склонности к американским манерам он получил такое прозвище. Вот и сейчас он имел вид бравого парня.

– Я тебя тоже, – ответил Александр. – Заходи. Раздевайся.

Гарри вошел, сильно потряс руку Александру, стал раздеваться.

– Давненько я здесь не был. Как поживаешь, старый хрыч?

– Какой же я старый?

– Ну-ну, не обижайся, – Гарри снисходительно похлопал его по плечу. – Ну, чего новенького? Не женился?

– Да как тебе сказать…

– Ну-ну! – Гарри с любопытством подталкивал его на откровение.

– Лена, – негромко позвал Александр.

Гарри переменился в лице:

– У тебя кто-то есть?

– Да.

– Ты извини, я не вовремя, – прошептал он.

– Ничего, все в порядке, – успокоил Александр.

Елена вышла, поздоровалась.

– Вот – Елена, – представил ее Александр.

– Очень приятно: Гера, – поклонился Гарри.

– Мы обедать как раз собирались, давай с нами, – предложил Александр.

– Нет, нет, я не буду, – поспешил он отказаться. – Я пойду.

– Не пойдешь, мы тебя не отпустим, правда, Лен?

– Да, конечно, пообедайте с нами.

– Нет, нет… – уже слабее сопротивлялся Гарри.

– Ну, хотя бы кофе попейте.

– Вот кофе чашечку выпью… – сдался он наконец. – Замерз как собака – ветер на улице.

– Ну и договорились, – подытожил Александр.

Он стал собирать на стол, а Гарри все косился на него, как бы говоря: все это из-за тебя, паршивец, это ты втащил меня к себе, ни о чем не предупредив, да еще и кофе теперь предлагаешь, и я по твоей воле вынужден остаться, терпеть двусмысленность своего положения.

С Гарри Александра связывала какая-то непонятная дружба, если этим словом можно назвать их отношения. Они сошлись как два пса, отколовшихся от стаи, с одной общей идеей, что жить так, как живут все, невозможно, а жить так, как хочется, нельзя. Впрочем, Александр расценивал эту идею как трагическую для всего человечества, Гарри же – в отношении себя.

Внешне он был, что называется, рубаха-парень. Всяк вступавший с ним в диалог чувствовал себя так, как будто знает его сто лет – настолько свободно он себя вел. Гарри мог говорить на любую тему. Причем говорил уверенно, громко, отчаянно жестикулируя и изображая на лице гримасы то большой радости, то невероятного изумления, а то и глубокого отчаяния. Социальные и политические темы были его коньком. По манерам Гарри можно было подумать, что у него много друзей и что все в порядке – чего еще можно ожидать от такого расхристанного парня? Однако… Если бы Александр не знал его. Впрочем, и другие люди со второго, с третьего раза начинали замечать некое несоответствие его образа словам и жестам, как будто бы чего-то не договаривает он, да и совсем не так развязан и весел, каким кажется.

Его позы это нечто вроде защитной маски, которая скрывает внутреннее состояние души. Можно бы сказать, что скрывает труд души, но уж слишком путанно она у него трудится – шарахается из стороны в сторону, что более походит на скачку неорганизованных мыслей. Гарри часто хмур, подавлен, расстроен – от тех же мыслей, которые так некстати забредают в его голову. При всем том он широкоплеч, строен, лицо мужественное, прическа ежиком «а-ля американский парень», в одежде подчеркнуто аккуратен. Женщины его замечают сразу и охотно идут на контакт. Но, когда они начинают требовать от него невозможного (например, взять их замуж), он тихо-тихо сматывает удочки и ведет себя совсем не как настоящий мужчина, явно не оправдывая выданные авансы и гарантии. Гарри мог бы преуспевать как ловелас, но почему-то не хочет. Почему-то предпочитает одиночество. Мама Александра зовет его на свой вятский манер: Гаря.

Пообедав, Елена заторопилась. Гарри, полагая, что это из-за него она уходит, сам поспешил к вешалке.

– Куда это вы все? – спросил удивленно Александр.

– Оставайтесь, Гера, – предложила Елена. – Я чувствую, что вы из-за меня уходите. Мне на самом деле надо идти. Я обещала после обеда на базу подскочить – там меня уже ждут. Саша, поухаживай за гостем.

– Гость подождет, пока я провожу тебя до остановки, – заявил Александр.

– Не надо. Я же бегом. Представляю, как мы будем бегом провожаться! – пошутила она.

– Ну, ладно, – согласился Александр, – уговорила. А ты, поросенок, давай опять раздевайся. Приходишь раз в полгода… Хоть расскажи, как работа, как в личном плане?