Немой кивок в ответ.

Всё происходившее напоминало фантасмагорию.

– Только это между нами.

– Между нами… – Агата снова встала и пару раз прошлась по кабинету взад-вперёд. Затем вдруг крутанулась вокруг своей оси и не заметила, в какой момент голос преисполнился ядом. – А знаешь, что? Я не просила о такой чести. И можешь ему передать, чтобы не утруждал себя. Мне не пять лет, если вы не заметили, и я прекрасно понимала, на что подписываюсь. И продолжаю понимать.

– Ты понимаешь, – Володя говорил спокойно, словно пытаясь как можно осторожнее донести какую-то очень важную истину, которая никак усваиваться не желала, – но не представляешь. Мы там многого насмотрелись…

– Всё, хватит, – нервы дали сбой окончательно. Голос становился громче с каждым словом, но на самоконтроль сил просто не осталось, – вы мне не родители. Я уже взрослая девочка, и думать, что я возьму, испугаюсь и быстренько сделаю так, как того хочет Кравцов – плохая идея. Надоело, ясно? Надоело!

Она видела, как Володя подался было вперёд, собираясь встать из-за стола, и потому вылетела в коридор, напоследок хлопнув дверью что было сил, и буквально рванула прочь, никого не видя и не слыша. Кровь била в ушах незримым набатом, сердце ухало в унисон, а лицо горело так, что можно даже испугаться, если бы на то хватило сил.

Всему рано или поздно приходил конец. Терпение не слыло исключением, и сегодня закончилось и оно.

Вниз по разбитым ступеням, то и дело чудом избегая столкновений; подальше от кабинета, подальше от людей в принципе. Забиться куда-нибудь в угол потемнее, благо, таковых хватало, и сидеть там неподвижно до конца дня.

Всё, Волкова. Сбой дала система.

Долбаная истеричка.

Казалось, ещё совсем немного, и слёзы брызнули бы из глаз. Приходилось до боли прикусывать и без того настрадавшуюся за утро губу, чтобы хоть как-то отвлекаться от перспективы расплакаться. Обида, злость и усталость от всего происходившего смешались и теперь монотонно разрывали изнутри, словно на прочность проверяя.

Длинный коридор, поворот, вновь по прямой, мимо студий, мимо рекреаций, мимо людей и всего на свете. Кто-то окликал, кто-то пытался бросить пару ласковых в спину, но всё встречалось с совершенным безразличием.

Самая дальняя лестница; теперь уже Агата бежала вверх, поднимаясь на пятый этаж – там можно было выйти на крышу «колодца», который и представлял собой телецентр. Сейчас там не должно быть народа, а, если бы не повезло, то с пустынными местами дело обстояло намного лучше именно на пятом. И наплевать, что о ней могли подумать.

Бег сменился быстрым шагом, ноги дрожали и заплетались. Ей бы остановиться, перевести хотя бы дух… но она продолжала свой путь, упорно желая лишь одного – полного одиночества. Такое непохожее стремление, такое чуждое, но такое чёткое и почти осознанное.

Кто-то, одетый во всё чёрное, шёл навстречу; Агата толкнула его и даже не заметила того, не почувствовав ни боли, ни хотя бы дискомфорта.

И собственное имя прозвучало в пустынном коридоре слишком громким эхом, вмиг прорезав плотную тишину и шум в ушах. Хотелось проигнорировать оклик, но словно какая-то неведомая сила развернула помимо воли.

Саша Рощин откинул длинные волосы назад и спрятал руку в карман брюк.

– А вы-то здесь что делаете?

Для полного счастья сейчас только звезды не хватало. Агате совсем не хотелось грубить, однако голос не желал поддаваться контролю, а потому вышло так, как вышло: резко и сухо. И реакция оказалась совершенно безразлична. Обиделся бы – и пожалуйста, к лучшему только – быстрее освободиться от нежелательных разговоров получилось бы.

В тёмных глазах явственно блеснуло неподдельное изумление, которому даже объяснения находить не приходилось. Несколько мгновений в воздухе молчание витало, и где-то на подсознании начала откладываться неспешно мысль о том, что на поворотах следовало быть аккуратнее и язык понапрасну не распускать.

– Заблудился, у вас это нетрудно сделать. Валерка, знаете ли, тот ещё кадр – махнул рукой, а подробно объяснить мозгов не хватило.

Рощин говорил совершенно спокойно, словно о погоде за окном рассказывал. Ровный голос с хрипотцой обволакивал и согревал, и совсем немного понадобилось, чтобы осознание больно укололо калёной спицей. Опустив голову, Агата прерывисто вздохнула и опустила до того усиленно напрягаемые плечи, разом теряя всю свою решительность.

– Извините.

– А вы так и не пришли тогда на съёмку.

Одна фраза. Всего несколько слов, брошенных будто бы невзначай, для проформы. Но их хватило, чтобы сквозь толщу агрессии и озлобленности прорвался стыд. Это напомнило хорошую оплеуху или ведро ледяной воды.

– Я… я работала. Не получилось вырваться.

В сказанном не крылось совсем уж чистой лжи. Агата и впрямь тогда работала, вот только вырваться наверняка смогла бы, если бы попросила.

Рощин улыбнулся, так и не дав понять, догадался ли он об относительной правдивости услышанного. Улыбнулся и постарался заглянуть в глаза, потерпев сокрушительное фиаско.

– У вас что-то случилось, да?

Ну давай, Волкова, всё. Сил-то всё равно не осталось никаких.

Глаза словно ножами зарезало, и на несколько секунд пришлось даже зажмуриться, качнув головой и попытавшись тем самым спрятать лицо. Но тщетно.

Расплакаться перед известным на всю страну человеком? Бьёшь рекорды, Волкова.

Слезинка сорвалась с ресниц и тут же исчезла под резким движением руки. Стало так стыдно, что хоть прямо здесь умирай. Никогда ведь плаксой не слыла, а тут мало того, что на работе, да ещё у кого на глазах?

– Н-ничего… нормально.

Саша мог бы поступить как угодно: рассмеяться, саркастически прокомментировать увиденное, закатить глаза… но он улыбнулся так мягко и добро, что покосившаяся на него Агата тут же уставилась в стену, подумав, что ей наверняка показалось.

В коридоре витала, переливаясь самыми разными цветами, пыль. Её полёт был красив и в чём-то даже волшебен, и прекрасно отвлекал.

– Знаете, что? Если вы меня отсюда выведете, я угощу вас лучшим кофе в городе. А если нет, то страна потеряет кумира миллионов. И вам придётся с этим жить. Осилите такую ношу?

Новая слеза медленно поползла по щеке, но её Агата стёрла уже с пусть едва заметной, но всё же улыбкой. Шмыгнув носом – совсем по-детски, – позволила себе посмотреть Рощину в глаза. И тут же почувствовала, как незримая рука, до того плотно стискивавшая внутренности, лишилась хватки ледяной. Смешок сорвался с губ, и пусть он был лишён весёлости, но то было хоть что-то, отличное от невроза.

– Пойдёмте. Боюсь, такой крест мне не по плечам.

Ресторан казался островком волшебства посреди суровой действительности. Лоск, выкрашенные под позолоту колонны, бархатные скатерти и чуть приглушённый свет словно переносили в сказку, в которой не имелось очередей за мясом, месячных задержек зарплаты и полного раздрая, погрузившего в себя большую часть граждан. Здесь жизнь шла по совсем иному пути – тихому, спокойному и размеренному. И Рощину здесь никто не удивлялся, и улыбались ему ровно точно так же, как и остальным совсем немногочисленным гостям. А гости в первые минуты вызвали ощутимую дрожь – уж больно серьёзно выглядели, сверкая крупными печатками на каждом пальце и разговаривая на странном, каком-то словно иностранном языке. Сначала показалось даже, что за одним из отдалённых столов сидел тот самый, который совсем недавно «подружиться» предлагал.

В стенах здешних Агата чувствовала себя белой вороной. Несложно предположить, что вся одежда, что надета на ней сейчас, наверняка стоила столько же, сколько одна только скатерть. Но Рощин вёл себя настолько спокойно и по-хорошему просто, что настрой его медленно, но верно передавался и ей, постепенно возвращая потерянную утром возможность мыслить трезво.

Кофе здесь и впрямь потрясающим оказался, и даже сравнивать его с тем растворимым порошком, который водился в кабинете, кощунством непростительным казалось.