– Эй, ладно тебе. Ты же не виновата ни в чём. Научим тебя, будешь помогать. Не в том объёме, конечно, но это не критично. Помощь нам всё равно очень нужна.

Протяжный вздох вырвался из груди, и Агата позволила себе опустить до того насильно распрямляемые плечи. Очередной «щёлк», и очередной кадр вырезался за ненадобностью. Владимир плюхнулся на свой стул и вытянул ноги, искоса наблюдая за процессом правки материалов.

– Куда он пошёл-то? – вопрос прозвучал жалобно, и поздно Агата прочистила горло в надежде сменить тональность. В ответ усмехнулись.

– Известно, куда. В кадры, ругаться.

Внезапно внутри загорелся уголёк, жар от него быстро распространился по всему телу, отчего руки даже сжались в кулаки, а губы сомкнулись в тонкую полоску. Отлично. Пускай идёт и ругается. Если её переведут, молча уйдёт. А если нет… то не ему решать. В конце концов, её сюда определили, и она имела полное право занимать именно эту должность, именно в этой команде.

– Тебя кем назначили-то? Помощником корреспондента?

– Угу.

Владимир рассмеялся – на этот раз без натуги, легко и искренне. Невольно Агата покосилась на него: Ситников был симпатичным, и улыбка ему шла. Запустив пальцы в русые волосы, он взлохматил их и завёл руки за голову.

– Не повезло тебе.

«Это я уже поняла». Стоило огромных усилий проглотить выпад и не позволить ему стать возгласом. Вместо едкого комментария Агата спросила нечто иное:

– В каком смысле?

– Ну, я-то оператор, а вот как раз Денис, он…

Грохнула дверь.

– Владимирович.

Мурашки размером с горошину вновь покрыли спину и плечи, тут же опустившиеся ещё ниже. Не имелось нужды в окончании Владимирова высказывания, и так всё прояснилось. И от понимания стало совсем тоскливо.

Не так представлялся первый рабочий день в полюбившемся месте. Конечно, готовиться приходилось к разному, но к чему-то подобному всё же в меньшей степени; удавалось тешить себя мыслями о том, что всё сложилось бы более или менее хорошо. Теперь оказалось, что зря. Сердце вновь начало выплясывать степ, и от грохота этого о рёбра начало подташнивать.

На каком-то зверином инстинкте Агата практически незаметно подтянулась в сторону сидевшего рядом и смотревшего на коллегу Владимира.

– Ну, что?

Преисполненный нотками издёвки явственной вопрос оказался проигнорирован. А может, и вовсе не услышан. Полный внешней решимости, Кравцов в несколько шагов пересёк комнату, бесцеремонно свалил кучу бумаг со своего стола прямо на пол и шагнул к шкафу, притаившемуся в дальнем углу. С верхней полки на свет показалась пишущая машинка, тут же перекочевавшая на освободившуюся столешницу, накрытую толстым стеклом. Следом на стол рухнула внушительных размеров стопка листов.

– Закончишь с этим, – Кравцов кивнул через плечо на разложенные на Владимировом столе плёнки, – и сядешь сюда. Всё размножить в двух экземплярах.

– Денис, – Володя неверующе воззрился на Кравцова; тот не удостоил и взглядом в ответ.

– Чем быстрее справишься, тем лучше для тебя. И, если думаешь, что мы вот так сразу будем тебя брать на выездные репортажи, спешу огорчить.

Вот как, значит. Отлично.

Обида смешалась со злорадством. Получалось, в кадрах дали от ворот поворот, иначе с чего бы ему столь явственно беситься и смотреть так холодно, что аж глаза сверкали. Не любил, когда не по его что-то случалось, значит. А ещё значит, что…

Что она остаётся.

Полуулыбка набежала на вечно обветренные губы. Агата почувствовала на себе взгляд Владимира – тот явно ожидал какой-то реакции, но ожидания его, как видится, не оправдались. Потому и смотрел, сидя рядом, с удивлением – то можно было даже почувствовать.

Мысли скакали в голове, словно на дискотеке. Её защитили, её кандидатуру отстояли! А, если верить Стрелецкому и его словам о том, что этой парочке человек нужен уже давно, то сам собой напрашивался вывод: в неё верили. Доверяли. И уже этого Агате с лихвой хватало, чтобы ледяная рука ослабевала, а мурашки стремительно уменьшались в размерах. Дыхание постепенно выравнивалось, сердце опускалось на свое место, и даже из плеч ушло отвратительное напряжение.

Владимир, пусть и не ожидал её появления, всё же оказался любезен и дружелюбен; Николай Борисович за неё вступился. Чего ещё надо? А этот Кравцов… один против двоих. Пусть смотрит волком, пусть заваливает бессмысленной работой вроде уже данной: наверняка придумал по пути обратно. Агата докажет, что тоже не лыком шита, и что-то, да может, а там глядишь, и изменения какие случатся.

Ну, не пойдёт же он к генеральному из-за вчерашней стажёрки?

Денис стоял неподвижно, спрятав руки в карманы потёртых джинсов. Испытующе смотрел в ожидании какой-то словесной реакции – Агата чувствовала на себе этот пристальный и лишённый приветливости взгляд. Скулы его, и без того острые, из-за плотно сжатых челюстей казались словно высеченными из камня парой резких и не очень аккуратных движений.

Это Агата сумела увидеть, когда, постаравшись придать всему своему виду максимальную уверенность, подняла голову.

Теперь точно, никаких вопросов про свободные места и возможности перевода. Её сюда назначили, значит, будет работать. И плевать на всё.

И куда только делось свойственное упрямство?

Чувствуя, как привычный тёплый стержень твердел где-то внутри, вдоль позвоночника, Агата заправила волосы за ухо и посмотрела Кравцову в глаза.

Тёмные. Карие.

Холод. Равнодушие. Ожидание ответа.

Он стоял, не шевелясь и даже будто бы не дыша. И Агата… усмехнулась.

Молча Денис изогнул бровь, позволив взгляду приобрести лёгкий налет вопросительности: «Ненормальная в придачу?».

А Агата и сама удивится чуть позже такой своей реакции. Но в минуту данную лишь одно сказала:

– Понятно, Денис Владимирович.

Она слишком долго и упорно шла к этой цели, многим пожертвовала, чтобы добиться своего. А потому вот так просто позволять себе теряться и, тем паче, отступать, было непростительно. Ничего ещё не началось, чтобы опускать руки.

Давай, Волкова. Мечта твоя сбылась.

Держи её теперь.

Больше всего на свете Марк не любил, когда его пытались обвести вокруг пальца.

На детской площадке молодой отец с маленьким сыном запускали воздушного змея. Самодельный монстр никак не желал взмывать ввысь, и его длинный пёстрый хвост то и дело спутывался с леской, отчего едва начатый полет прерывался вновь и вновь. Мальчуган воодушевлённо помогал отцу чинить игрушку, а с детского личика не сходила радостная гримаса предвкушения.

О чём он думал? Наверное, о чём-то очень светлом и непосредственном – как и все дети.

А разноцветный змей, наконец, взмыл в воздух в очередной раз, развевая хвостом из пёстрых кисточек.

На них и смотрела Агата.

Маленькая кухня была аскетичной, но притом довольно уютной и комфортной. Вкусно пахло супом, через окно, завешенное тонкими простенькими занавесками, пробивалось солнце, периодически громко трещал старенький холодильник в углу. По воздуху плыла тишина, однако тишина эта не добавляла уюта.

Наоборот.

Возле окна и стояла Агата, рассматривая воздушного змея, вившегося над детской площадкой. Занавески едва заметно колыхались из-за приоткрытой форточки, и их края то и дело задевали своими легкими прикосновениями плечи.

Взгляд Марка просверливал дырку где-то под лопаткой. Беззвучно и монотонно.

Они жили вместе вот уже четвёртый год, однако пообщаться удавалось лишь по выходным. Марк работал, Агата же сначала училась, а теперь тоже пополнила ряды трудоустроенных граждан, коих, однако, с каждым днём становилось всё меньше.

Впрочем, сегодня разговор получался не слишком радостным.

Марк всегда очень тонко чувствовал малейшую фальшь и не скрывал своего ненавистного к ней отношения. Человеком был непростым, и в том заключалось огромное сходство, создававшее время от времени неудобные моменты. Марк жаждал откровенности и честности по отношению к себе; Агата не любила вываливать свои проблемы на других, и даже на него.