— Как же имя твоего коня? — спросил тогда он, пытаясь соблюсти традицию.

— Людоед; — ответил я, и мой конь тихо зарычал.

— Как же имя твоего меча? — дрогнув, спросил стражник.

— Головорез; — ответил я.

Сглотнув, он спросил, с отчаянием в голосе:

— Скажи мне, кто ты?

— Знающий Слово; — ответил я, и его испуганный жест, называемый рога Морольфа, лишь подстегнул моё желание покинут Алвинию, Город Четырёх Дубов и одного вампира.

Я крикнул коню, и он сорвался в галоп.

К северу от Алвинии были луга, поросшие голубыми и красными цветами. На востоке по-прежнему тянулись леса; и в стороне моря теперь тоже виделся лес, не очень далеко; вроде бы сосновый. Он потихоньку разрастался, приближаясь к дороге.

В тот вечер были звёзды, и никакого дождя. На луну выли волки.

Почти ничего интересного не происходило. К рассвету я заметил у дороги старый колодец. Он был довольно ухоженный. Я заглянул вниз и увидел на дне воду и светлый лоскуток отражённого неба. Опустил ведро на цепи, считая обороты. Шестнадцать. Василисков на такой глубине ещё не водилось, поэтому я достал воды, напился и напоил коня. Потом снова сел в седло и поехал вперёд.

Чуть позже, в малиннике подступившего слева леса, я видел бурого медведя. Он, почуяв моего коня, скрылся в лесу.

Следов Эдны я пока не видел. Но она не могла быть далеко. Теперь, когда Антуан из Мелгели более не гнался за ней, я чувствовал нарастающую уверенность в том, что догоню её. Кроме того, в Алвинии всё-таки начало сбываться предсказание.

После, на исходе второго дня с того времени, как я покинул двор «В тенях», у тропы среди лесов, подступивших вплотную, я наткнулся на гостевой дом, поросший мхом.

Такие дома иногда строили — в лесах, у редко используемых дорог, на длинных переходах. Так строят мосты через местные реки, и крытые охотничьи настилы в богатых дичью дебрях — кто-то сделает для себя, да и оставит, а где-то местный барон или кто другой прикажет построить.

Я знал, что Эдна, волшебница или нет, уже близко, как бы быстро она ни умела ходить. Она и её стая собак. Эдна, которую называли Собачницей, должна была остановиться и здесь. И здесь могли остаться её следы.

В конце концов, волшебницам тоже нужно спать.

Я остановил Людоеда у ветхого куска изгороди, спешился. Хорошо, что Эдна не могла ехать верхом — ни одна лошадь или конь не пустили бы её к себе на спину.

Такая маленькая плата за некоторые способности, и я тоже потихоньку плачу свою цену — то здесь, то там.

Толстые стены, сложенные из ошкуренных брёвен, давно покрылись мхом. Тускло блестели старые стёкла в разбитой на квадраты раме единственного окна.

Я потянул за ручку покосившейся двери. Она заскрипела, открываясь, а на пальцах осталась холодная мокрая плёнка. Потом дверь упёрлась в порог.

Я мог бы произнести своё Слово, помогая заклинившей двери открыться, но опасался, что моя магия сотрёт те вещи, по которым я мог угадать следы присутствия здесь моей Эдны.

Поэтому я потратил около минуты, открывая дверь вручную, а потом вошёл в единственную комнатушку домика.

Там был очаг, столик, древний стул и смятое меховое покрывало на постели.

Именно постель интересовала меня больше всего, и поэтому я посмотрел в зеркальце на противоположной стене.

Я-то был всё таким же: чёрный капюшон, скрывающий черты, и светлые глаза под соломенными волосами, спадающими на лоб.

Но я смотрел не на своё отражение. Глядел я прямо, но высматривал следы Эдны, видимые лишь краями глаз. Такие вещи замечаешь или вскользь, или боковым зрением.

Через четверть минуты я увидел их.

На смятой постели, в очертаниях складок покрывала, явно виделся силуэт собаки.

Я перевёл глаза на постель. Ничего. Как только я отвёл взгляд, лежащая собака возникла снова. Острая мордочка, уши, короткие лапы. Иллюзия была почти полной. В полумраке казалось, на постели лежит реальная собака и смотрит на меня.

Я вернул взгляд на кровать. Это было хуже, чем я ожидал. Теперь и Эдна знала о моём приближении; её сторожевая магия, которой был помечен дом, давала ей возможность чувствовать меня, через призрачную фальшивую собаку.

Я отступил за порог и закрыл дверь. Возможно, кто-то ещё после меня увидит в измятой постели очертания зверя. Может, об этом доме после сочинят пару историй; а то и вовсе забросят: вещи и их уклад, созданные людьми, не часто выдерживают прикосновение магии.

Ну разве что мосты, починяемые троллями.

Я сел в седло и гнал безостановочно до самого заката.

На закате под копытом коня сломалась очередная палка, и я увидел, что она сине-зелёная на сломе. Такой цвет приобретало дерево, которым ведьмы мешали своё ночное зелье. Я придержал коня, принюхался. Тянуло дымком. Я снова резко тронул Людоеда, и мы понеслись сквозь сумерки прочь. Над головой алело небо.

Когда высыпали первые звёзды, и мир стал ждать прихода луны, лес наконец отодвинулся от дороги, и я выехал на маленький хутор.

Обрамлённый лесом луг оживлял сад из старых яблонь, два дома, один из которых заброшенный, и какие-то постройки за крепкой изгородью. Пахло маттиолами, сиреневыми, как небо надо мной.

Ну что ж. Хутор так хутор. Да и хутор как хутор. Только сухое дерево над зарослями бузины чуть-чуть портило впечатление под вечер. Так и просился на него ворон — в контражуре, против луны. Впрочем, она ещё не всходила.

Может быть, именно здесь я и встречу Эдну, и всех её собак, которые, конечно, будут мешать мне делать то, что я всё равно сделаю.

А может, и не встречу. Может, она и была здесь, да ушла.

Я остановил коня у ворот и спрыгнул наземь.

Я не слышал ни одной собаки. Либо их здесь не держали, либо псы были молчаливые; либо же весь хутор был брошен — света в окнах я тоже что-то не видел.

Я постучал костяшками пальцев по дереву калитки. И — да, где-то полминуты спустя зажглись свечами окна, и кто-то вышел на крыльцо.

Хорошо бы тут заночевать, ощущая сладкую усталость, подумал я; и, отстегнув от седла меч, перепоясался им. Так-то оно лучше.

Открыл мне мужик, невысокий и коренастый. Не побоялся, даже не спросил, кто там. Просто отодвинул скрипнувший железом засов с той стороны и открыл калитку.

— Ты кто, человече? — спросил он — не враждебно, но и без заметного дружелюбия. Ростом он был заметно ниже меня, но с крепкой шеей и длинными узловатыми руками. Лицо его было вытянуто вперёд, челюсть, считай, выдавалась за пределы носа. Мужик был мохнат. Опасным он не выглядел.

— Вообще-то, — сказал я, разводя руками, — путник решившийся спросить ночлега. А на чей вопрос я имею честь отвечать?

— Я Ллойд; — без лишних церемоний ответил мужик, пожимая мне руку. — А тебя как звать?

Я назвался одним из тех имён, которые не носил. Людоед в темноте тихонько заржал, протестуя.

— Ну что ж, входи; — сказал мужик, сторонясь. — Ночью здесь небезопасно.

Я не стал уточнять, по мою ли сторону ворот это «здесь» или по его, и вошёл, ведя Людоеда в поводу.

— Давай отведу коня на ночлег; — сказал Ллойд, зажигая огнивом масляный светильник на столбике у крыльца. Я передал ему поводья, и Людоед не протестовал.

— Как зовут? — деловито осведомился хозяин, похлопывая его по чёрной лоснящейся шее.

Я не стал лгать.

— Так стало быть… — Ллойд помолчал, глядя в небо, где горели уже редкие холодные звёзды. — Это ведь не просто конь, да? Это бламантский зверь?

— Верно; — ответил я. — Имею счастье им владеть. Не бойся, раз он тебе дался, то не ослушается. Без подобающей причины, конечно; — добавил я, помолчав.

— Угу. 

Ллойд почесал затылок. В свете огня я увидел, что руки у него тоже сплошь волосатые.

— Ладно, разберёмся; сейчас Уму позову, пусть тебя примет; а тут и ужин поспеет.

Я кивнул. Ужин — это хорошо. Ужин и отдых.